Серия новелл с вымышленными героями и событиями, представляющих мой внутренний мир и попытки осмыслить и продемонстрировать различные грани характера. Возможно, кому-то они покажутся интересными.

Холодный колючий ветер налетает и бьет пощечиной по моему лицу, взлетает ввысь и срывает сухой желтый лист березы, играется с ним в воздухе и, как скучную игрушку, бросает в черную грязную лужу, в которой бесцветным кино отражается забор из металлических прутьев и окна верхних этажей одного из корпусов бизнес-центра, в котором я работаю. Ежусь от промозглого воздуха, который впитывается в одежду подобно воде, заставляя моё тело вздрогнуть, на пару секунд ощущаю тепло на поверхности кожи, принесенное кровью из глубины тела, прохожу через открытые двери забора.

За прохладную металлическую ручку открываю тугую входную дверь, будто разгоняю ей густое холодное масло, разлитое под ногами. Наконец-то теплый воздух выжимает из моей одежды частики колючего холода, касается кожи, и теплыми руками обнимает моё тело. Стягиваю шапку, короткими прерывистыми движениями поправляю волосы, не забыв бросить будто случайный взгляд в зеркало, закрепленное на стене напротив входа. И почему нельзя повесить это зеркало немного правее, приходится делать шаг в сторону, чтобы попасть в него, а затем идти к лифтам. А если не смотреть в него? Тогда я не узнаю, что какая-то из прядей моих волос дыбится на голове, делая мой вид глуповатым. А я бы не хотел так выглядеть. А если сделать шаг в его сторону и посмотреть, это покажет всем, что для меня важен мой внешний вид, будто, это сделает меня менее мужественным, ведь настоящий мужик не заморачивается такой мелочью, как торчащий пучок волос.

Приходится всё же делать этот шаг, как бы невзначай, как будто ты просто отошел чуть в сторону, чтобы снять шапку, расстегнуть куртку, а уже взгляд сам, случайно врезался в зеркало и, будто не найдя там ничего интересного, так же быстро ушел с него. Как вообще такая ерунда может меня тревожить, меня беспокоит, что обо мне подумают, когда увидят мой шаг назад и взгляд в зеркало? Но мой мозг упорно уделял внимание этому мелочному действию, будто получал садистское удовольствие щепетильно измельчая эту мысль в порошок для полного изучения и усвоения. И пока я насильно, грубо не выкину эту мысль из головы, мой мозг будет продолжать играться с ней, как котенок с клубком, находя интерес в абсолютно простом и однообразном занятии. Так уж устроено моё мышление. Я понял это уже давно и просто смирился с этим. Оставив все попытки перевоспитать свое сознание, я просто занял позицию грозного надзирателя, пресекающего неподобающее поведение, хотя, это больше походило на строго снаружи и доброго внутри воспитателя, одергивающего детей, которые увлеклись невинной шалостью.

Жду лифт. Часто прихожу раньше основной массы сотрудников. Не люблю эту будничную суету, она нагоняет на меня уныние рабочих дней. Приходя раньше в почти пустые офисы, я могу не рассеять заряд энергии по пути к моему месту, в это время офис не пахнет будними днями, суетой, грудой срочных и важных задач, в нем ещё тихо, ещё не включены флуоресцентные холодные лампы, воздух мирно покоится, не сотрясаясь разговорами, смехом, работающей офисной техникой. И ты уже ощущаешь себя не каким-то наемным работником, а чуточку хозяином этого места. Именно ты нарушаешь его тишину и покой, твои шаги беспрепятственно и охотно разносятся свежим звуком в пространстве опенспейса, твоя рука включает свет, лампы раздадут стеклянный стрекот, моргнув ему в такт, и белоснежный сонный утренний свет наполнит пустующие рабочие места, укутав невыспавшиеся глаза сухой белой ватой.

Скидываю с себя куртку, бросаю на вешалку, стоящую недалеко от моего рабочего места. Ещё пока пустая. Раскинувшись в своем офисном кресле, включаю компьютер. Негромкий шелест вентилятора прекрасно слышен, думаю, не только с моего места, но и дальше, за невысокими синими перегородками.

Сегодня была пятница, что делало этот день особенно приятным. С одной стороны меня одолевал задор, хотелось отработать этот день с полной отдачей, с другой, я никак не мог выкинуть из головы стаю мыслей, которая залетела в неё ещё с самого утра. Это были мысли о сексе. О бесстыдном, развратном сексе, с такими же бесстыдными развратными девушками. Это не просто мысли, которые можно легко отогнать, с которыми можно договориться оставить тебя в покое, или просто забыть до вечера. Эти мысли надоедливым комаром лезут в голову, мельтешат перед глазами, мешая сосредоточится на рабочих делах. Достаточно расслабиться на минуту поддавшись их натиску, и они как тягучая липкая смола облепляют моё сознание, и уже нет шансов, что на сегодня они отстанут от меня. Успокоятся, утихнут, я осторожно пробую продолжать работать, старясь не будить уже почувствовавших победу надо мной развратных фантазий, как только стук женских каблуков, доносящийся из опенспейса, заставит их шевелиться, тревожится, они просыпаются, проворными тараканами расползаются по моей голове. Ну а прошедшая рядом с моим рабочим местом красивая фигуристая дама, запаковавшая свои стройные ножки и упругую попку в обтягивающие джинсы, разожжет среди них неуправляемый хаос. И уже снова в голове рисуются картинки с пошлыми обнаженными красотками, которых хочется трогать, гладить, прильнуть губами к их телам, ощутить каждую часть их кожи, вдохнуть их запах.

Как бы там ни было, день идет своим чередом, минуты то проносятся совершенно незаметно, то тянуться как золотистая струйка меда, вытянувшаяся вслед за упавшей каплей в кружку с горячим чаем. Я стараюсь, делаю свои задачи, наличие сроков помогает убедить мозг работать и отдать значительную долю энергии работе.

Моя рука нервно теребит мобильный телефон, пальцы скользят по его гладкой поверхности, оставляя мазаные следы, отражение рисует уменьшенные изображение потолочных ламп, всё остальное отражается невнятными тенями прямоугольных граней, едва различаемыми на темном стекле телефона. Я должен накормить свои мысли вдоволь, иначе они не оставят меня. Сегодня уж ладно, черт с ним. Все выходные пройдут в страшной борьбе моего неуёмного разврата и желанием сделать что-нибудь полезное. Может, я просто не умею с этим бороться? Неужели у других как-то всё по-другому? Не думаю. Едва ли удастся найти такого мужчину, который был бы против развратного секса. Но если так, почему остальные могут сосредоточиться на работе, полностью погрузившись в дела, почему они могут занять свои выходные полезными вещами, почему они могут наконец-то изучить то, что им требуется в работе, развивая и совершенствуя свои знания? Может, они просто научились как-то огораживаться от таких мыслей? Либо эти мысли рождаются в их головах и так же стремительно умирают, так быстро, как искры пламени, горячие, яркие, но исчезающие бесследно через пару секунд. Тогда почему я не могу с той же легкостью избавиться от них? Ведь я совершенно чётко отдаю себе отчет в том, что это мешает мне, мешает моим делам, работе. Думаю, что у этого явления корни, которые глубоко уходят в моё сознание. Возможно, докопавшись до сути, это можно побороть. Вроде как, для этого и существуют психологи. Но я не сильно верю в их исцеляющую словестную магию. Что они мне могут сказать? Да я и сам всё прекрасно понимаю, не уверен, что они чем-то мне помогут. Так или иначе, мне это всё нравится. Да, всё это иногда мешает, приходя в совсем ненужный момент, и иногда совсем уж часто. Но, пока я не вижу в этом какой-то серьезной проблемы. Поэтому я, что называется, стараюсь просто расслабиться и получить удовольствие.

Доведенными до автоматизма движениями пальцев, снимаю блокировку с телефона. Нахожу в адресной книге запись «Настя». Девушка, с которой я познакомился месяц назад в одном из клубов, куда иногда выбираюсь для поиска тех, кого требуют мои мысли. Глядя на запись её имени в телефоне, воображение за пару секунд всколыхнуло воспоминание о прошлых выходных, когда я приглашал её к себе в съемную квартиру. Этого было достаточно, что бы мозг окончательно сорвало, дыхание провалилось куда-то вниз живота, а пальцы рук стремительно начали набирать смс-сообщение с предложением куда-нибудь сходить сегодня. У нас не было отношений. Я не хотел их, особенно с такими девушками, как Настя.

Стрелки на настенных часах выстроились в долгожданную вертикальную линию, которую ждали процентов девяносто работников. Опенспейс наполнился тихим неторопливым гулом, состоящим из хлопков дверцей шкафов, скрипов стульев, шаркающих подошв о ковры и напольную плитку. Эти звуки, смешавшись в единую кашеобразную массу, перестали различаться, мой слух воспринимал это как монолитный хруст, похожий на бесконечное комканье бумажного листа. Я сидел в своем кресле, откинувшись на спинку. Всё же, иногда я злился сам на себя, за то, что не могу управлять своими мыслями, за то, что не могу бороться со своим наваждением, не знаю, на что я больше злился, на свою неспособность противостоять похабным соблазнам, либо за то, что эти соблазны отнимают у меня много сил и времени, не говоря уже о том, как преследуют меня весь день.

— Сергей, привет — мою медитацию нарушил начальник отдела смежного с моим. Он шел по коридору, перебросив свою куртку через согнутую в локте руку, на плече висела сумка с длинной лямкой. Он остановился напротив меня, не сделав ко мне ни шага, а просто стоял и смотрел в мою сторону. При этом, перед обращением к кому-либо, он любил делать парусекундную паузу после его имени, и только потом поздороваться или назвать причину обращения.

— Ты идешь на страйкбол? Давай, надо пойти — продолжил через несколько секунд ожидания моего ответа.

Я поднялся со спинки, повернулся на стуле к нему. Его лицо отражало уверенность в своих словах, и полную готовность парировать любую мою отговорку. Он, подобно опытному голкиперу, уже приготовился поймать её, он её ждал, он знал, что она непременно будет, поэтому я, без шанса на успех, дергано и неуверенно ответил.

— Не знаю, дела были на завтра.

Мне не хотелось идти. Не то, чтобы я был против игры. Мне был интересен страйкбол, так как я никогда в него не играл, а попробовать очень хотелось. Ведь кто не любит войнушку? Но мне было лень. А, может, лень прикрывала лишь истинные мотивы моего нежелания. Может, мне просто не хотелось идти на него со своими коллегами с работы. Я ведь особо тут ни с кем не подружился. Общаться общался, но либо на рабочие вопросы, либо всё общение заканчивалось на пятиминутном обсуждении актуальной на тот момент темы. И вообще, я не был ярым любителем всяких корпоративных мероприятий. Как можно сплотиться духом с людьми, которые мне не интересны, некоторые из них меня прямо раздражают? Хотя, ведь главное тут само мероприятие, заняться интересным делом, получить положительные эмоции, оставив за рамками всё личное. Возможно, но мне было всегда комфортно только в компании хорошо знакомых мне людей. И эта компания не менялась уже долгие годы. С возрастом, уже становится невозможно найти себе новых друзей. От этого, я и стараюсь дорожить существующими.

— Какие дела, неужели нельзя отложить? Давай, командное мероприятие, для сплочения коллектива. Налаживание общения, взаимодействия, сближение с коллегами, это всё делает нашу работу более плодотворной — он всё не унимался. Ярый сторонник всего корпоративного и всесплачающего. Когда речь шла о корпоративных программах, его голос постоянно изрекал шаблонные штамповки эйчарных отделов о командном духе, сплочении коллектива и прочее, что делает нашу компанию сильней и производительней. И ведь я так и не придумал причины, по которой не хочу идти, как раз вот на такой случай. Прямо сказать, что я не хочу, означало выбиться из команды. Не для всех, но для Александра, который сейчас продолжал сверлить меня взглядом, это было именно так. Мне даже иногда было интересно, он реально в это всё верит, либо он заставляет себя в это верить? А может он это делает просто, от какого-то стремления задолбать как можно больше людей. Даже у меня бывают такие приступы бессмысленных разговоров, направленные на то, чтобы больше упрекнуть собеседника, чем провести конструктивный диалог. Опять, думаю, как всегда причины этого лежат где-то глубоко внутри каждого из нас. Как всё сложно. Почему все причины так запрятаны нашим сознанием? От кого? От нас самих? Для чего оно прячет их? И когда, эта накопившаяся в глубине сознания масса, порожденная хорошо упрятанными от нас причинами, проковыривает дырочку в нашем щите, под названием этика, здравый смысл и ещё куча других социальных и бытовых норм, то вырывается наружу в виде нравоучений, бессмысленных упреков и критики.

— Хорошо, я постараюсь. Но не обещаю, там просто к друзьям нужно заехать. — Попробую откупиться негарантированным обещанием.

— Да, постарайся. Народу много собирается, давай, подходи. — Видимо, он хотел сказать что-то ещё, так как не сразу пошел на выход после этой фразы. Некоторое время ещё смотрел на меня, а я отвернулся к монитору, якобы заканчивая свои дела. Я лишь услышал удаляющиеся от меня шаги, и только потом, повернув свою голову, я убедился, что он ушел.

Сейчас, я был весь погружен в свой предстоящий вечер. Я уже не сопротивлялся мыслям, а отдался на милость и отдал свой мозг на растерзание.

Пора бы и мне уже идти. Я выхожу из здания. На улице много народу. Все спешат домой. Кто идет к метро, кто к трамвайной остановке. А я не спешу, у меня ещё есть время в запасе. Я сейчас иду не домой. Вижу несколько девушек, выходящих из того же здания. Да, я периодически замечаю их, они работают на других этажах. Как, впрочем, и многие другие девушки. Сейчас холодно, поэтому они одеты либо в пальто, либо теплые куртки, которые скрывают их сексуальность. Летом же, стоит мне только посмотреть на них, и моё воображение начинает закипать. Только я отпущу поводья, и мои мысли сорвутся, неся меня в самые гнусные и порочные фантазии, от которых мне самому становится не по себе. Но самое интересное не в этом. А в том, что в моих фантазиях нет место красивым и порядочным девушкам. Мои фантазии наполняют порочные, развратные девицы, для которых распутство это стиль жизни.

С Настей я познакомился месяц назад, в одном из ночных клубов, в которые выбирался, чтобы пополнить свой список телефонных контактов подобными девочками. Молодая веселая беззаботная леди живо танцевала и общалась за барной стойкой со своими подружками, иногда постреливая глазками по сторонам, милое и немного стервозное личико привлекло в ней меня меньше, чем её красивая фигурка, которую она не стеснялась. Желтое свободно-сидящее короткое платье во время движений охотно облепляло её тело, прожекторы лизали её ножки, руки, волосы разноцветными пятнами света. Я видел её тут не в первый раз, мои наблюдения подсказывали мне, что она из тех, кого я и ищу. И первое впечатление о ней сложилось именно тогда, в первую ночь, которую мы провели с ней, отправившись после клуба ко мне. И я хотел её знать только такой, какой она мне казалась в клубе, в постели, я не хотел проникать в нее, понять, услышать ее. Я хотел знать её развратной, похотливой девочкой. Это было как минимум половина того, что привлекало меня.

Большая удача, что она сейчас у себя, и я могу к ней приехать. Пришлось пообещать, что мы поедем в клуб, я её отвезу и заплачу за вход. Возможно, что-то из этого предстоит сделать. Хотя, долго такие контакты не держатся, и потом приходится искать других девушек. Но это даже к лучшему, моё извращенное сознание очень чувствительно к привыканию, один и тот же голос, запах, смех, одна и та же манера разговора, привычки. Это быстро заставляет потерять интерес, будто знал этого человека всю жизнь. Так мы поступаем с прочитанными книгами в красивой яркой обложке, которую приятно держать в руках, трогать, открывать, словно часть ритуала, погружаться в новый мир, спрятанный в глубине страницы. А потом. Она просто пылится на полке, всё такая же. Красивая. Яркая. Но не интересная.

Погрузившись в свои мысли, я чуть не проехал станцию. Неужели мои фантазии оставили меня? В такой момент, когда я пошел у них на поводу. Хотя, стоило только об этом подумать, как они тут же слетелись, будто бездомные коты, почуяв запах свежей рыбы.

Перед глазами вновь заблистало желтое платье, в ушах заиграла музыка, нос будто уловил запах тусклой ванили вперемешку с сигаретным дымом. Только вот не знаю, сам я это представил или это уже происходит без моего участия. А впрочем, мне было всё равно. Я шел в хорошем настроении. Легкая истома, рожденная приятными предвкушением, щекотала живот изнутри, заставляя мои губы непроизвольно тянуться в дурацкой улыбке.

Я подошел к многоквартирному панельному дому с забитым автомобилями двором, тускло освещавшийся несколькими фонарями, о которые несильный ветер хлестал ветками деревьев. Я набрал номер квартиры на домофоне.

— Дааа? — раздался радостный девичий голос, одним этим вопросом давая понять, что она догадалась, кто звонит к ней.

— Насть, это я, Сергей. — Выдерживая такой же приветливый тон ответил я.

— Ну проходиии — в той же манере раздался ответ, последние буквы «и» которого слились с писком домофона, отключившего замок на двери подъезда.

Я быстро поднялся на второй этаж, замок на квартирной двери приглушенно щелкнул, как только я подошел, дверь открылась. Настя встретила меня в длинной белой рубашке, которая была ей больше на несколько размеров и ясно использовалась только для дома. Была ли на ней ещё какая-нибудь одежда я не смог понять, так как она только успела мне бросить «проходи» и, развернувшись, скрылась где-то в квартире. Я прошел, закинул куртку на вешалку. Я слышал звуки посуды, полагаю, исходившие с кухни и направился туда. Пройдя пару метров по коридору, я увидел чуть приоткрытую дверь ванной.

— Насть, я руки всполосну? — окрикнул я дальше в коридор.

— Да, конечно, там дверь, справа.

Ванна была наполнена приятным теплым запахом шампуней и бальзамов, которые стройными рядами стояли на полке над ванной. Над раковиной висело зеркало и полочка с различными бутыльками и жидким мылом. При этом вокруг было достаточно чисто, чтобы ощущать себя комфортно. Мне всегда нравился порядок в ванной комнате. По нему можно судить о чистоплотности и аккуратности девушек в быту и жизни. У меня в ванне в несколько раз меньше средств гигиены, чем тут. Если бы я жил с девушкой, куда бы я ставил свои шампуни и кремы для бритья? Немного оглядел пространство вокруг. Да, для моих, пусть и немногочисленных предметов, место почти не было. Слегка обтерев руки полотенцем, которое висело рядом с раковиной, я вышел.

В кухне было светло. Я люблю, когда много света. Большая люстра без особого труда освещала всё небольшое кухонное пространство, излучая приятный глазу теплый свет, который совершенно не съедался светлыми обоями и линолеумом. Настя стояла ко мне спиной, она убирала посуду в шкаф над раковиной, видимо, недавно вымытую. Когда она тянулась наверх, чтобы поставить очередную тарелку, её рубашка игриво приподнималась, оголяя её ножки до ягодиц, но предательски останавливалась. Через её тонкую ткань, я мог увидеть беленькие трусики, которые закрывали её ягодицы наполовину. Обожаю такие моменты. Я не раз ловил себя на мысли, что не меньше самого секса, мне нравится лицезрение и фантазирование. Смотреть и представлять, что можно сделать с этой девочкой. Но потому мне и нравились разгульные девушки, все те вещи, которые я представлял в данный момент, глядя, как низ рубашки ползает по её выпирающим ягодицам, происходили в реальности. Большое количество рук трогали эту попу, мяли её, шлепали, она давала наслаждение не одному десятку мужчин.

Я подошел к ней, запустил руки на её живот и, надавив, прижал её к себе. Она издала легкий смешок и повернула голову ко мне. Из такого положения я вижу лишь половину лица, но этого достаточно, чтобы прочитать на нем одобрение моим действиям. Её глаза были обильно накрашены тенями, ресницы смазаны тушью. Возможно, это даже смотрелось безвкусно, но мне нравилось. Броский макияж, который призван привлечь как можно больше внимания, от этого переходил рамки разумных приличий. От него девушка выглядела глупее, но мне не нужно было испытывать стыд за неё перед друзьями или родителями. Ведь она не была моей, мы не гуляли вместе, не ходили в гости. Картину добавляли её обесцвеченные перекисью водорода в блондинку каштановые волосы. Всё вместе это выглядело, как желание набить цену дешёвому товару. Я же обожал это. Я рассматривал только обложку, меня не интересовало содержание. Я поцеловал её в щечку. Она захлопала ресницами как взлетающая с цветка бабочка. Затем своими пальцами сжал её щеки, собрав в кучку губы, я сильно прижался к ним своими губами. Ей пришлось сильно скрутить шею, чтобы дотянуться до моих губ. Сочный плотный поцелуй в её мягкие и скользкие губы можно было считать началом нашего сегодняшнего вечера. Я жадно целовал её губы, представляя, как они умеют вытягиваться в трубочку, доводя мужчин до экстаза, как они обхыватвают большой крепкий член в колечко и нанизываются на крепкий жилистый ствол, а затем облизывают мокрую головку члена, страстно и с наслаждением. Я обожал целовать её, этот рот был пошлый и развратный, уже готовый принять в себя член, словно это является единственным его предназначением.

Оторвавшись с мокрым чмоком от её губ, я опустился на колени, положил ладони на её ягодицы и погладил их через рубашку. Чуть приподнял ткань рубашки, ущепнув её своими пальчиками, и уже свободно смог смотреть на её трусики и попку. Я прижался к ним лицом, словно это было самое дорогое сокровище, затем так же плотно, как я целовал её губы, прижался к её ягодице. Встал, обхватил её за пояс и, оторвав от пола, потащил в спальню. Её лёгкий визг перешел в игривый смех, она чуть поиграла ножками в воздухе, пока я не донёс её до кровати и не повалил на неё. Быстро скинул с себя одежду, небрежно положив на стоящий рядом стул, после чего прильнул к её телу. Я медленно стягивал в неё трусики, наслаждаясь тем, как они приоткрывают каждый миллиметр её самых пикантных частей тела, как оголяется её гладенькая бритая пизденка, такая нежная и аккуратная, даже будто непорочная. Свет, долетавший в спальню из коридора, создавал в ней приглушенный полумрак, который темнотой слегка прикрывал порочную наготу, но в то же время позволял рассмотреть все места, на которые был сосредоточен мой взгляд. Каждый раз, когда я снимал с девушек одежду, я испытывал дикий трепет, словно это было в первый раз, я всеми нервными окончаниями старался смаковать момент обнажения порочных жадных до члена дырочек, скрываемых за небольшим тонким куском материи, словно ребёнок, разворачивающий долгожданный подарок, когда часы пробили двенадцать.

Моё сознание медленно тонуло в куче суетливых развратных мыслей, которые мне не давали покоя вчера. Я словно лежал в них, как в огромной яме со змеями, а они обвивали мои руки, ноги, шею. Я не сопротивлялся, я почти не двигался. Они были такие гладкие, и теплые, они вились всюду, не было ни одного участка, чтобы я не чувствовал приятно-гладкого, иногда, щекотного прикосновения. Давление усиливалось, под их неуёмной суетой, я проваливался глубже, они плотнее прижимались ко мне, тёрлись о моё лицо. А мне хотелось ещё больше, пусть они все придут сюда, пусть все мои желания вылезут из самых тёмных уголков и насладятся зрелищем, пусть, даже самой ничтожной, маленькой и слабенькой мысли достанется хороший увесистый кусок, который она вкусит, обтекая липкой слюной, дрожащей от голода пастью, вонзит в него свои зубы, ухватит посильней, кряхтя, кашляя и давясь от жажды насыщения, утащит обратно в свою глубокую тёмную нору. Думаю, у многих такое бывало, когда их сознание жило отдельно от тела, когда они просто наблюдали за тем, что делает их тело, подчиняясь каким-то машинным командам, так как силой воли уже невозможно себя остановить, чтобы ты не говорил себе, твоё тело не слушается, а любое твоё сопротивление вызывает лишь дрожь в руке, которая мгновенно улетучивается не принеся никакого эффекта.

От её кожи пахло кокосом, она была мягкая и нежная, губы сами просились прикоснуться к ней. И я целовал её грудь, живот, опускался ниже, добираясь до самой заветной своей цели. Своими нежными поцелуями я добрался до ее пухленокго бутона, уже выделяющего маслянистые липкие соки. Я обожал ласкать там девушек своим ртом. Тёмная комната наполнилась её томным дыханием и тихим стоном, он был нежный и мягкий, как махровый шелковый ковер, медленно слетал с её губ, казалось, если я подниму голову, то увижу его, смогу дотянуться и коснуться рукой, а затем прижать к своей щеке, укутаться в него. С диким ненасытным желанием мне хотелось больше прикасаться к порочному цветку, чувствовать запах. Я всё плотнее и плотнее впивался своими губами в ее мягукю подаливую и горячую пизденку. Я трогал, гладил эту красивую книгу, смотрел на её обложку, восхищался переплетом, трогал руками аккуратные шовчики, пролистывал странички, наблюдая как они одна за одной ровненько ложатся друг на дружку. Вдыхал её запах, запах свежей типографской продукции. Но я не читал её, я не хотел её знать, что она из себя представляет. Сейчас, я просто налюбуюсь ей и снова поставлю на полку. И, возможно, больше уже не подойду к ней. Мои губы, как пальцы рук, хотели касаться её снова и снова, как изучая любой предмет, наслаждаясь им, мы вертим его в своих руках, гладим, трогаем, так и губы, наш проводник между нашим восприятием и предметами наслаждения, только проводник более интимного уровня, ему мы доверяем самые чувственные наслаждения, самые тонкие и самые ценные.

Казалось, что я покрывал полностью ее самую прекрасную прелесть своим открывающимся ртом, ощущал терпкий мускусный запах, и мои губы покрылись маслянистой солоноватой влагой. Эта влага обволакивала мои губы, язык, отчего я получал огромное блаженство. Мне нравилось и то, что всё это принадлежало не мне, этим пользовался в своих похабных целях не один мужчина. Я знал это. Я представлял себе, как это происходило. Признаться, я даже хотел бы это увидеть. Я хотел, чтобы девушка представлялась ещё более распутной и развратной в моих глазах, будто распутство должно быть единственным смыслом её жизни. И чем сильнее были у меня эти ощущения, тем сильнее я её хотел. Настя нежно поглаживала мою голову, изредка прижимая плотнее к своему прелестному бутону, она получала невероятное удовольствие от моих ласк, далеко не всегда ей удвавлось ощутить такие заботливые и учтивые мужские ласки.

Голодная стая мыслей постепенно насыщалась. Облезлыми сытыми ленивыми гиенами они убирались в свое логово. Моё сознание возвращалось обратно, и я снова получил власть над своим телом. Только теперь в голове было пусто. Я чувствовал себя омерзительно, будто махровый ковер, о который я терся, оказался грубым синтетическим паласом. Но я не переживал. Это происходило постоянно. Я знал, что это ненадолго. Пройдет пару дней. А может и неделя. И гиены, сидящие в глубинах моего сознания, снова проголодаются, а как только глаза в метро или на работе ненароком ухватят аппетитные женские формы, будто только лишь они одни уже несут в себе запах похоти, который они очень чутко ловят, начнут копошиться, из темноты донесется сопение, кряхтящие вдохи и покажутся черные мокрые морды... и всё начинается по новой.

После притупления моих сексуальных рецепторов, я старался доставить удовольствие и ей. Думаю, мои обильные поцелуи и мокрые губы не могли доставить ей много физического наслаждения, поэтому я старался сделать это при классическом сексе. Я оторвался от ее пизденки и посмтрел в её глаза, которые сверкали страстью, она раксинула свои руки в стороны, приглашая меня в свои объятия. Я навалился на её и жестко вставил свой давно стоящий член в мокрую приготовленную к сексу плоть. Нельзя сказать, что это было мне не интересно, но не менее половины составляло простая механическая работа, которую моё тело отрабатывало как машинную команду.

Я не знаю сколько времени я её трахал, но под конец, когда оргазм был уже близок, я обнял её что было силы, отчего Настя издала продолжительный стон, я хотел чувствовать её всем телом, прижаться как можно плотнее к её коже, проникннуть членом так глубоко, насолько это возможно, почти не двигая тазом, я задуржал член в ее лоне па пару секунд, затем резко вытащил и мощно кончил на ее обнаженный плоский животик. Пару струй спермы долетели до её груди, упав тяжёлыми каплями под томный и чарующий взгляд её больших и довольных глаз. Закончив наблюдать за моей бразгающей спермой, Настя уровнила глову на кровать и обмякла. Я выдохнул и чуть ли не рухнул рядом с ней. Мой медленный взгляд пробежался по её животику, украшенному мутными каплями спермы. От этой картины я даже слегка улыбнулся.

Её тяжелое глубокое вдохи говорило о том, что она получила и своё удовольствие, когда лежала рядом и поглаживала мою руку. Мне тоже потребовалось несколько минут, чтобы привести в обычное состояние своё дыхание. Она поцеловала меня в щёчку и проворно выскочила из спальни. Я только услышал щелчок дверей ванной комнаты и глухое шуршание воды. Я лежал, уставившись в потолок, чем больше я на него смотрел, тем сильней темнота смешивала на нем густые мутные краски.

Дверь в коридоре снова щёлкнула, и через несколько секунд в спальню вошла Настя, по грудь закутанная в полотенце.

— Пойдешь? — спросила она меня и кинула на кровать чистое, свернутое квадратиком полотенце.

— Да, спасибо. — Мне было неловко, но я решил не отказываться, чтобы не произвести дурного впечатления.

Когда я вышел из душа, то застал Настю сидящей на кухне и подводившую свой макияж.

— Ты не в спальне красишься? — Так, между делом спросил я, обматываясь полотенцем.

— Не. Там света мало, тут лучше, — она ткнула кончиком кисточки в люстру, висящую в кухне. Да... большая люстра, сиявшая приятным глазу теплым светом. Думаю, Настя любила, находясь в квартире, сидеть именно тут. Хоть кухня и не была просторной, но тут не было громоздкой тёмной мебели или шкафов. Тут легко дышалось, было светло и уютно. Думаю, эта люстра давала как минимум половину уюта, которым обладала кухня.

— Я тоже люблю светлые комнаты. В кухне даже специально снял с люстры абажур, который половину света гасил. После, стало намного лучше.

Я подошёл к ней чуть ближе и стал сбоку. Она внимательно смотрелась в небольшое зеркальце на подставке, стоящее на кухонном столе. Я вспомнил свою последнюю девушку. Она так же красилась, сидя на кухне, а я ждал, пока она закончит. Но я не испытал каких-то приятных телу ностальгических чувств. Наоборот, мне стало как-то не по себе, и Настя была не той девушкой, которую я мог бы рассматривать в качестве своей подруги. Поэтому, я, недолго простояв рядом с ней, поспешил вернуться в спальню, где оставалась моя одежда.

Влага, которая не была стерта полотенцем на мне, подсохла, я развернул полотенце и раскинул его на кровати, затем, потянулся к своей одежде, так и продолжавшей лежать на стуле. Мою финальную проверку карманов, на предмет забытых вещей прервала Настя, которая вошла в спальню.

— Идем, Сереж? — тихо спрашивает она. Да, я обещал, что отвезу её в клуб. Однако, я приехал на метро, поэтому отвезти смогу её только на такси.

— Да. Только давай на такси, я ведь сразу после работы приехал. Я закажу, хорошо? — Ответил я, повернувшись к ней. Это явно её расстроило. Но расстройство длилось секунд пять. Её нахмуренные брови тут же поднялись наверх, а на лице показалась улыбка.

— Только давай быстрее, надо ещё доехать. — Через улыбку сказала она. И именно это дало мне понять, что она всё-таки не хотела ехать на такси.

Но мне было всё равно. Я не придал этому значения.

— Там кто-то будет из твоих знакомых?

— Да, девчонки собирались, Светка, Наташка.

Я спросил это потому, что желание куда-либо ехать полностью улетучилось. Я понятия не имел, кто эти Светка и Наташка. И в этот момент времени мне было действительно на это плевать. Хотелось поскорее вернуться домой и лечь спать. Я не хотел говорить это ей. Хотя, думаю, ей было бы так же всё равно. Ну а раз так, то и тем более оставлю это только в своей голове.

Я редко езжу на такси. Да и вообще в качестве пассажира, и уж тем более на заднем сидении. Отсюда ночной город даже кажется каким-то другим. Возможно, так как видишь его только из бокового окна, фонари, очертания домов пролетают быстрее, и ты не успеваешь их рассмотреть, поэтому сложнее узнать знакомые улицы. Чувство пространства теряется, я даже не пытаюсь сориентироваться по нашему местонахождению. Настя что-то мне рассказывала. Про своих подруг, про то, как недавно ездила к родителям, которые жили в другом городе. Как неудачно купила осенние сапоги и поэтому ходит в старых. А мне это было не интересно. Мне была не интересна та её сторона, которая есть у всех девушек и изначально скрыта. Вся эта бытовая суета, обыденность. Она, твердым камнем притупляет острое лезвие страсти, ему не распилить его. Думаю, это невозможно. С другой стороны, это нормально. Точнее, естественно. Все ведь это понимают, и многие психологи уже смозолили языки обсуждая проблему потери интереса к вещам, которые нас не могут больше удивить. А может, у этой проблемы и нет решения?

Я старался участвовать в диалоге. И почему мне было это так сложно? Может, мне было стыдно перед самим собой за свои поганые мысли и фантазии. Ведь объект этих фантазий сейчас находился прямо передо мной. Может, мне было стыдно перед Настей? Стыдно за свою неконтролируемую похоть. Ведь мы оба понимали, что за эту неделю, я мог оказаться у неё не первый, и даже не второй. Но те сегодняшние два часа я любил её так, будто это была первая брачная ночь влюбленных до безумия молодожёнов, мой язык и мои губы не оставили на ней ни одного места, которое не опробовали бы на вкус. Думаю, что другие мужчины, любят её совсем по-другому.

— Ты иди, я сейчас расплачусь и подойду. Может, прогуляюсь ещё тут, голова что-то гудит — тихо сказал я, состроив на последнем слове небольшую кисловатую гримасу, будто бы хотел выглядеть более убедительным.

Такси уже стояло около клуба. Через закрытые автомобильные стекла в салон просачивался звук проезжавших мимо авто, смеха и крика людей, которые толпились у входа, разговоры таксистов, стоявших около своих машин. Ощущалась неприятная колючая суета, которая воспринималась мной совершенно враждебно. Я устал после рабочего дня, после секса, мне просто хотелось спать. И громкая музыка в накуренном зале со стойким запахом алкогольных коктейлей просто бы добила меня.

— Ну хорошо, только давай быстрее, — игриво ответила она и вышла. Я достал деньги, чтобы отсчитать таксисту. Чуть помедлил.

— А можно на Братиславскую?

Он повернулся ко мне, будто хотел удостовериться, что это звучит не через колонки его автомобиля. Видимо, он явно ожидал, что я выйду, и он поедет дальше. Затем сильно прижал нижнюю губу к верхней, выразив ей молчаливое «ну как хочешь», и автомобиль нервно тронулся, пытаясь вклиниться в непрерывно идущий поток объезжавших таксистов автомобилей.

Почему-то, я не могу ощутить удовлетворения от сегодняшнего вечера. Будто это скользкий слизняк, выкатывался из-под моих пальцев, когда я пытался его прощупать. Удовольствие присутствует только во время самого процесса, а потом... колючий дискомфорт, стыд, пожалуй, ещё и усталость. А затем, ощущение, будто внутри что-то не на месте. И мешает мне до конца впитать в себя послевкусие сегодняшнего секса. Сложно было заснуть, так как мозг щепетильно мусолил этот факт. Пытался прощупать свежие воспоминания. Как давить ногой воздушный шарик. В каждый следующий момент думаешь, что вот-вот получится. А он продолжает выскальзывать из-под ноги. И ты понимаешь, что уже нет смысла в этом, но не можешь остановиться. Я не помню, какая последняя мысль была перед тем, как сон полностью проглотил меня. Помню, что каждая мысль приобретала всё более причудливые формы, как только сон становился на шаг ближе ко мне. И я уже не заметил полного его наступления.

Я проснулся рано. Рано для субботы. Обычно, я ставлю будильник даже на выходной день, чтобы случайно не проспать до обеда. Не люблю спать долго. Иначе потом ничего не успеваю сделать. В выходной день я сплю всего на пару часов дольше, чем в будний. Но этого хватает, чтобы днем чувствовать себя бодро. По крайней мере, на фоне бодрости будничного дня. Я проснулся быстро. Не испытывая никакого сонного состояния, я встал с кровати и направился в ванную, чтобы всполоснуть лицо.

Умывшись, я пришел на кухню и сел на стул. Сел в задумчивости. Сегодня, я снова видел этот сон. Сегодня был уже четвертый раз. Я не придал значения этому сну, когда увидел его во второй раз. Такое уже бывало. Нет ничего странного, что какие-то вещи могут присниться дважды. И даже на третий раз я не помню, чтобы особо переживал. Но сегодня был четвертый. Четвертый раз за неполные две недели. Хотя, то в первый раз этот сон поверг меня в состояние лёгкого шока. В этом сне я не ощущал себя, как ощущал в обычном другом сне. В этом сне я полностью владел собой и своим телом. Я мог поднять руку, поднести её к лицу и рассмотреть. Опустить глаза вниз и увидеть свои ноги. Моё тело полностью подчинялось моему сознанию и моей воле. Я шагал и слышал свои шаги, чувствовал поверхность, по которой иду. И всё не выглядело каким-то размытым, условным, неестественным. Будто это был и не сон. В тот момент, когда это произошло со мной в первый раз, я запаниковал, занервничал. Где я оказался? Меня похитили? Это было первое, что пришло в голову. Сейчас, я знаю, что это был сон, так как после него я проснулся в своей кровати. Поэтому, когда он приснился во второй раз, я сразу узнал это место и живые ощущения и чувства не вызвали у меня панику.

Это было огромное бескрайнее пространство. Я стоял на высушенной, проеденной трещинами земле, темно-серого цвета. Эта земля убегала во все стороны, до бескрайнего горизонта. Небо, монотонного бледно-желтого цвета, будто светилось само по себе. Никакого солнца не висело на это небесной простыне. В километре от меня возвышалось огромное здание. По началу, казавшееся похожим на средневековый замок. С моего места, где я стоял, хорошо различалась лицевая высокая стена, за ней, вырастала толстая массивная башня, которая ступенчато становилась тоньше и тупым плоским концом заканчивалась наверху. Но я не мог рассмотреть на ней окон, в стене не виднелось ворот. Когда я смотрел на это громоздкое здание, мне казалось что от него идет какой-то фон. Просто, похожий на шум в ушах. Я не мог точно понять, разносятся эти звуки в воздухе или просто звенят в моей голове. От этого внутри меня нарастало состояние тревоги. В первом сне я просто побежал от него прочь. Побежал в далекую бесконечность. Я бежал, пока не выбился из сил. Ну и в конечном итоге проснулся. Потом, мне было уже спокойнее. Второй сон я просто провел сидя на одном месте, дожидаясь пробуждения. Почти, как и третий. Сегодня же, когда я в четвертый раз оказался в этом же месте, я испугался. Это всё уже не казалось простым совпадением. Может, это какое-то психическое расстройство? Когда сниться один и тот же сон. В любом случае, это ещё не служило поводом для обращения к врачу. Но в интернете поискать нечто подобное было бы не лишним. Несмотря на свой страх, сегодня я настойчиво пошел к этому зданию. Я не знаю, сколько по времени я шел, но путь продлился дольше, чем мне казалось. Здание, будто отплывало от меня, причем я не мог заметить, как это происходит. Может, конечно, это был какой-то обман зрения. Хотя, о каком обмане можно говорить, если это было во сне? Во сне и лошади могут летать, не говоря уже об искажении расстояний. Когда я уже приближался к нему, мне открывались истинные его размеры. Лицевая стена, которая издали казалась в метров пять высоту, на самом деле была не ниже двадцатиэтажного дома. Высокая башня, которую она окружала, была совсем скрыта за ней. Стена, казалось, сделана из камня,же другая техника. Не знаю, я привык рисовать маслом. Это как-то по-настоящему. Масло глубокое, ёмкое. Пастелью я хотел сделать несколько набросков, чтобы почувствовать разнообразие.

Я сильно не вникал в эти художественные нюансы, мне было интересно в этом только конечный результат. А чем он будет нарисован, думаю, не принципиально, ведь результат виден, и его можно уже оценить и сказать, нравится или нет.

Я разглядывал картины, висящие на его стене. Новых почти не было, с того момента, когда я последний раз был у него.

— У тебя много картин с пустым пространством, типа больших площадей, или полей, которые выглядят как бы издалека, и один человек на них. Маленький. Одинокий. — Я провелся рукой в воздухе, чтобы мысленно охватить ряд подобных картин, которые висели вместе. — Вот эти вот. Они несут какой-то единый оттенок.

Арсений любил рассказывать про свои картины, про историю создания какого-либо экземпляра, как пришла эта идея, как он её обдумывал, почему решил изобразить именно так. В эти моменты на его лице появлялась легкая улыбка скромного смущения, но в то же время глаза загорались неподдельным восторгом. Он любил говорить возвышенные фразы, чуть сдобренный щепоткой приторного пафоса. Но он не увлекался, замечал это за собой и вовремя останавливался.

— Да, так легче передать одиночество. Такие пейзажи должны выглядеть привлекательно для жителей больших городов, которые изо дня в день зажаты тесными улочками, стелящими между высоких каменных домов, катакомбами метро, тесной панельной квартирой. Я и сам за собой замечал, как меня притягивают широкие пространства, если мне удается оказаться в таких местах. В качестве единственного живого человека в них, я люблю представлять себя. И когда я рисую, то смотрю на эту картину не с той точки, с которой она видится зрителю, а точки того человека на ней. А потом просто думаю, как бы это выглядело с высоты. То есть, изначально, я представляю весь этот пейзаж не со стороны, а там, находясь в нем.

— Ну... Это скорее такое, очевидное физическое одиночество. Так? — Я захотел втянуться в разговор, я любил обсуждать с Арсением его картины, его видение. Мне был интересен этот вид искусства, и общаясь с Арсением, я ощущал себя находящимся ближе к всему этому. Хотя и не любил сильно погружаться в такие моменты, которые были бы уже интересны именно узкому кругу художников. Мой интерес ограничивался обывательскими рамками и небольшого обсуждения творчества Арсения хватало, чтобы наполнить мою небольшую чашу интереса к сюрреализму. Не дожидаясь реакции моего друга, я тут же продолжил, так как сказанное мной не целиком отражало ту мысль, к которой я хотел подвести — Возьми город, громадную толпу его жителей. И ты в ней один, ты никого не знаешь, тебя никто не знает, тебя даже никто не замечает, как и ты, ты просто видишь тысячи лиц каждый день, которых через пару секунд забудешь. Ну, если это, конечно же, не сексуальная блондиночка в обтягивающих брючках.

Я иногда любил своё повествование разбавлять глуповатыми шутливыми вставками, чтобы не выглядеть сильно зафилосовствовавшимся обывателем. Но тут же подхватывал своё повествование дальше.

— И всем на тебя пофиг, как и тебе на них. И вот тут, ты понимаешь, что ты одинок как нигде. Да, ты одинок и сидя в квартире, но тут, люди сильней подчеркивают это, они словно говорят «смотри, ты никому не нужен, никто тебя не замечает». И так каждый день, огромная масса новых лиц, и ощущение, что их просто бесконечно, каждый день, ты будешь видеть новые тысячи лиц, огромное количество машин, и все куда то спешат, у всех какие-то дела. А я спокойно иду домой, будто живу в другом мире, где не нужно никуда торопиться. Куда вот они спешат, что будет, если они не будут спешить? И вот тут, ты совсем один. Потому как, именно в толпе, среди людей ты задумываешься об этом. А в огромной пустоте, ты даже не замечаешь этого. Бывало же, находился один на берегу реки или ещё где-нибудь. Там ты спокоен, ты даже не думаешь, что находишься тут в одиночестве.

Арсений поднял глаза к потолку, задрав свои брови кверху.

— Нууу... — задумчиво растянул он, потом перевел взгляд на меня — Ты немного подменяешь понятия. На берегу реки тебе просто хорошо, ты там отдыхаешь, но это не избавляет тебя от одиночества. Просиди на реке столько же времени, сколько ты проводишь в своей квартире, в метро, на улице. — Он чуть промолчал, давая возможность выводу самому созреть в моей голове. — И ты так же ощутишь всё то же самое, что и в толпе, как ты говоришь.

— Да, согласен, но всё же. Ты же не будешь отрицать, что большой город и толпа каждый раз будут тебе напоминать, а на берегу реки ты просто можешь не думать об этом?

— Возможно, но тогда получается, что всё равно твоё положение не меняется. Ты одинок, что тут, что там, верно?

— Верно. Но одиночество бывает как физическим, так и психологическим состоянием. Всё же, это больше ощущения. В картине, ты же в первую очередь пытаешься передать ощущения. И где я себя ощущаю более одиноким, там и есть одиночество.

— И всё-таки большое значение имеет время пребывания в этом месте. Попади ты на необитаемый остров, и через неделю от одиночества ты выть будешь.

Арсений мне нравился ещё тем, что он охотно мог поддерживать разговор даже на совсем пустые темы. С ним можно было спорить абсолютно обо всем, будь то серьезные проблемы, либо полнейшая ерунда, с оттенком полной чуши.

Так как, растирание всякой ерунды было одной их черт моего мозга, я продолжал этот разговор:

— То есть, ты хочешь сказать, что человек в городе не может быть одинок? Либо, это ничем не отличается от одиночества, скажем, на необитаемом острове?

— Ну, не совсем так. Скорее, одиночество в городе, какое-то искусственное, ну или даже какое-то выдуманное самим человеком. Если эти ощущения одинаковы в городе и на острове, то они, в таком случае, находятся на разных стадиях эмоционального состояния. В городе, одиночество это результат, например, замкнутости, необщительности ещё чего-нибудь. То есть, человек может устранить это ощущение, не быть одиноким. То есть, тут всё зависит от него, он просто должен захотеть изменить свою жизнь и всё, она изменится. Есть возможности для устранения одиночества, иными словами. Всё остальное, это отговорки. А на острове, одиночество проистекает от безвыходности. Тут одного желания уже мало. С одиночества тут всё начинается, это уже не результат сложного характера человека, здесь уже физические условия. И самое страшное, что ничего нельзя изменить. Таким образом, тут одиночество выражено неизбежностью, невозможностью что-то поменять, вслед за чем идет смирение. Это я и пытаюсь передать в подобных картинах.

Что ж, похоже, я немного проиграл в споре, отчасти от того, что не продумал как следует свою позицию. А Арсений, рисуя картины, уже должен был тысячу раз подумать над предметом разговора, и сформировать более основательное мнение. Но, в любом случае, я был рад этому. Почему я должен был задумываться об этом? Просто, повод поговорить представился только сейчас, и я, рассуждая на эту тему, сам для себя формировал своё мнение. А точнее, пытался наспех его собрать из разрозненных кубиков, разбросанных в моей голове. Арсений увидел мой тупик в разговоре, после чего, видимо, решил как-то сгладить ситуацию. Он никогда не любил ставить людей в неловкое положение и поэтому, когда возникало небольшое напряжение, пусть и незначительное, готов был всегда уступить в споре и даже принять точку зрения соперника.

— Хотя да, если брать само состояние или точнее сами ощущения, наверно, они схожи, ну а чувство угнетения, возникающее при этом, будет сильней в городе. Ведь ты понимаешь, что тут можно всё поменять, ты видишь других людей, но изменить это сложно. А на необитаемом острове, тут уже никуда не деться, это изначальное состояние отсутствия других людей. Если ты про это, то я, пожалуй, соглашусь.

Затем он поднес руку к подбородку, чтобы упереться ей в него, прищурил глаза, глядя куда-то в сторону.

— В этом что-то есть. Показать это будет не просто, но... Скажем так, это некий оттенок одиночества, который отличается от того, что выражен на этих картинах. И, он вполне интересен. У него другой вкус, у него другая история и развитие. Думаю, можно будет над этим поработать.

Мне ничего не оставалось, как развести руками и поддакнуть ему. Но он, в целом-то, прав. То одиночество в больших городах, действительно создано нами самими. Ведь мы же сами запираем себя в его стены. Мы, и никто больше. Если это нам не нравится, что мешает измениться? Обрести друзей, общаться с ними. Больше проводить времени не дома, а в окружении людей, которые нам интересны. Опять же... причины глубоко в нас. Что ж, как всегда. Не знаю уж, что тут первично, лень, смирение, или страх быть не понятым. А может всего по чуть-чуть. Либо все хотят всего, при этом, не прилагая никаких усилий. А ведь даже для поддержания хороших дружеских отношений нужны усилия.

— Так, ну давай, ты хотел себе картину выбрать. Выбирай. — Арсений прервал десятисекундное молчание, которое возникло. Пока я обдумывал услышанное, Арсений заговорил о том, зачем я сюда пришел. Он мне давно уже обещал подарить одну из своих картин, да вот только случая не представлялось. Теперь я зашел к нему за этим. Он и сам это предлагал и звал меня.

— Ну давай. — Я деловито закинул руки за спину и с видом искушенного художественного критика подошел к стене, на которой видели картины. — А ты в дом художника не пойдешь сегодня? — спросил я его между делом.

— Нет. Сегодня нет. На следующей неделе выставка. Там сейчас нечего делать. Будет подготовка к выставке, да и ребят никого не будет.

— А твои работы будут?

— Да. Пять картин будут.

— Всего? Решил уже какие? Там ведь, вроде, по темам работы должны выставляться, так ведь?

— Ну, да. Вообще, по-разному бывает. По темам, по циклам, по сюжетам. Да как угодно, по сути. Но представить целую тему, не каждому могут дать. Там же все такие начинающие художники, или так, любители. Смесь жанров. И как ты понимаешь, такой сюрреализм не особо-то в почете. Мне не дадут целую стену, как говорится. А как ещё тему выставить? Причем не просто, а чтобы люди пришли. Пока у тебя нет имени, и люди на тебя не идут, нужно выставляться на выставках, которые организовывают дома художников. И там мне стену не выбить.

Я покачал головой, не отрываясь от картин.

— Сволочи, что тут скажешь — сочувствующе подытожил я.

— Ну... Их можно понять. Говорю же, мало любителей такой живописи.

— Не знаю... Экспрессионистов же выставляют. А там такая размазня. И ещё покупают эти картины за миллионы.

— Да уж. У нас тут целая война. — Он засмеялся. — Там есть парочка таких художников. Понятно, что остальные у виска крутят, когда видят их картины. Пейзажисту или портретисту не понять экспрессионизм.

— А тебе что, понять? Сень, ну реально, говно говном, ты уж извини меня, вдруг я не знаю какой-то вашей художнической солидарности. Но реально... — я попытался подобрать ещё кучку оскорбительных слов, но не стал. Хотя я и знал, что Арсений презирает экспрессионизм, но всегда старается сдерживать свое негативное мнение о чем-либо. И уж тем более, когда речь идет о картинах, живописи и подобному искусству.

— Вас же там несколько, сюрреалистов, ты говорил.

— Да, ну вот, на всех и выделяют стенку. А там же не налепишь картин друг к дружке. На картину нужно созерцать, чтобы ничего постороннего не мешало. Вот ты подошел к ней на два метра. — Арсений изобразил это на примере, подойдя к своим работам — и смотришь на нее, и твой взгляд должен видеть только её, край глаза не должен цеплять лишние предметы, ты должен ощущать только одну картину не примешивая к этому ничего, что нарушало бы настроение картины.

— Ну, вот у тебя тут всё в кучу висит, причем в три яруса ещё. И ничего, я смотрю, мне нравится.

— Нет, ты Серёг не понимаешь. Ты хоть раз был в галерее?

— Знаешь же, что не был. Мне тут хватает. — Я чуть улыбнулся. Хотя да, следовало было бы сходить, а то люблю сюрреализм, а в картинной галерее даже не был ни разу, тоже, почитатель. Эти мысли вызвали легкий стыд за это, тем более, что Арсений приглашал меня посетить выставку.

— Вот. А когда придешь и будешь ходить по ней, тогда поймешь. По-другому воспринимается. Ты просто приди и сам всё ощутишь.

Я уже несколько минут стоял и разглядывал одну из недавно написанных картин. Раньше я её не видел. Она вызывала у меня легкий трепет внутри, понятный только мне одному. Посреди огромных бескрайних полей, выкрашенных в серо-черную шахматную сетку, высилась огромная башня, окруженная неприступной монолитной стеной. Фирменный стиль Арсения был заметен без труда, садистская детальная прорисовка всех мелочей. Эта башня мгновенно мне напомнила мой сон, стоило только взгляду попасть на эту картину. Та же угловатость, прямоугольность форм стен и самой башни, правда, на картине башня имела окантовку на углах, строгую, выдержанную, в виде квадратоподобных завитушек, закрученных в спираль. Стены были украшены огромными крюками, свисавшими наружу, закрепленными на самом верху. Шпиль крюка поднимался выше самой стены, на его окончании была закреплена цепь, которая шла с небольшим провисом к следующему крюку.

— Это одна из новых. — Сказал Арсений, видя мою заинтересованность картиной.

— Давай вот эту.

По его виду, я понял, что он боялся такого моего решения.

— Эм... Я как раз раздумывал, что не взять ли эту на выставку. — Он чуть смутился. С одной стороны обещал дать любую, а теперь появляются какие-то исключения.

— Ну вот, облегчу твой выбор, минус один вариант. — Я видел, что он не хотел отдавать её, но у меня разгорелось дикое желание забрать именно её. — Блин, Сеня, давай эту, а? Мне очень понравилась. Как называется?

— Цитадель. Ну ты, конечно, и выбрал. Ну ладно. Я обещал любую.

Я ощутил небольшое покусывание совести, легкое, непринужденное. Я его могу совсем не замечать. Я понимаю, что он не против отдать её, поэтому стою на своём, для него это не является тяжелым выбором, Арсений дорожил дружескими отношениями и готов был чем-то пожертвовать. Сложив два слагаемых, в виде не такой уж и значительной жертвы и дружелюбности Арсения, я пришел к выводу, что могу чуток обнаглеть и просить именно «Цитадель». Для начала я будто в шутку просил отдать её, проверяя насколько больно будет от укусов совести и, почувствовав лишь слабые и невнятные царапинки, я уже серьезно сказал, что хочу забрать.

Я как довольный ребенок получивший долгожданную игрушку от родителей, стоял и смотрел на картину, с трудом сдерживая улыбку радости.

— А почему «Цитадель»? Ну понятно, в смысле, что тут цитадель, что значит эта картина.

Арсений подошел ко мне, встал рядом и взглядом профессионального критика уставился на нее.

— А что ты видишь, глядя на нее? — Спокойно и величественно спросил он. То ли шутя, то ли серьезно. Я не мог разобрать его тон, который занял промежуточное положение из двух этих оттенков.

Я задумался. Ведь я видел тут только свой сон и свои ощущения страха и неизвестности. Как я не понимал свою цитадель во сне, так и сейчас я смотрел и не мог понять цитадель Дворжака.

— Ну... что-то неприступное, закрытое. Может таинственное. — Я стал говорить слова, которые мне просто первыми пришли на ум и худо-бедно подходили к картине. Затем повернул голову к Арсению, чтобы увидеть его мнение, а на самом деле, просто услышать правильный ответ, словно ученик у доски, не выучив домашнее задание и посему сказав глупость, испуганно смотрит на всезнающего и строгого учителя, сидящего за классным столом. Конечно, если вдуматься, посидеть, посмотреть на нее, я может и придумал бы чего поинтересней. Но так сразу было не просто. — В любом случае, художник может вложить одно, а зритель увидеть другое. — Я попытался немного оправдаться. Хотя, мне показалось, что Арсений даже не слышал меня, он будто ждал окончания моих нелепых догадок, чтобы выложить полный расклад по картине.

— Это ведь крепость. Стены. Цитадель никого не должна впустить и никого не должна выпустить. Цитадель должна удержать внутри себя всё то, что находится в ней. Она не такая, как мир снаружи. Совсем. Там всё другое, но она не покажет этого, если ты боишься. А если ты заперт в этой цитадели, то выход не найти, ты останешься там.

— Почему не найти выход? — Я прервал Арсения, чтобы спросить важную для меня вещь, как мне показалось.

— Потому, что в этом её смысл. Это всё символично. Если есть эта цитадель, и кто-то там находится, то он не найдет выход, не сломав ее. Иначе, в ней нет просто смысла. Она воздвигнута с этими целями. Это как сделать колесо, которое не катится. Но ведь такого не может быть. Если колесо сделано, и это действительно называется колесом, то оно покатится. Так и тут. Если это цитадель, то из неё нет выхода.

— Ну, под цитаделью можно пониматься всякое. Это может быть просто обычной крепостью. И там есть и вход и выход.

— Эта цитадель не просто физическая крепость. Это запертое пространство. И вся её суть в этом. — Он повернулся ко мне. Его лицо было серьезным. Я не видел такой серьезности на нем, когда он рассказывал мне о других картинах раньше. — Видишь? — он ткнул рукой в картину, куда именно мне было не понятно. — Там есть выходы. Они есть, но их не найти. Либо даже так: тот, кто находится там сам не найдет их. Не сможет. Или не захочет. Иначе, зачем делать цитадель, из которой легко можно выйти или в которую можно легко попасть как в продуктовый гипермаркет? Эта цитадель держится больше на своем предназначении, чем на железе или бетоне. В общем, не знаю. Конечно, каждый увидит своё, это нормально. Я тебе рассказал то, что видел я. — В конце он смягчился, и я уже снова стал узнавать его обычный тон, которым он повествовал истории создания своих полотен. — Давай, снимай. Твоя картина теперь. — Он улыбался, в его словах я не услышал сожаления. Скорее, это походило на то, как заботливый собаковод отдает в хорошие руки щенков породистой овчарки. Думаю, он даже стал доволен моим выбором.

Я снял картину со стены с осторожностью, будто снимал большой хрустальный шар с подставки, затем прислонил её к стенке.

— Не, давай в тубус поместим, потом принесешь его. Или ты как хочешь?

— Я бы в рамке сразу. А то я как её потом?

— Она разбирается легко. Она не клееная, тут просто штифтами скреплена. Картину в тубус, рамку разберем, сложим вместе, обмотаем бумагой, а дома соберешь потом. А так можно случайно ткнуть полотно.

— Да, давай так, действительно, лучше уж целой донести, пусть и со сборкой разборкой.

— Да тут сборки-то, не особо. Ладно, пойдем чайку попьем. Расскажи, сам хоть как. — Арсений позвал меня на кухню. Я охотно согласился.

По сути, кроме сюрреализма, у нас почти не было каких-то других точек соприкосновения интересов, но при этом, мы всегда находили о чем поговорить. Наверно, главной общей такой точкой была способность и желание обсудить абсолютно любую тему. Арсений мог спокойно говорить на темы, которые были интересны мне, а затем мы обсуждали темы, касающиеся его. И не нужно было придумывать, скрывать свое истинное мнение. В таких разговорах я чувствовал себя свободно, я спокойно высказывал свое мнение, без боязни оскорбить его или как-то задеть. Он всё понимал и всегда реагировал адекватно. Правда, и я, старался понимать, где необходимо остановиться и не перегнуть палку.

Спустя пару часов я уже сидел в раскачивающимся вагоне метро, держа в руках тубус и связку из потолочных плинтусов, которые Арсений использовал для изготовления простеньких рамок для своих картин. Он мне кратко рассказал, как натянуть полотно на подрамник и затем вставить в основную рамку. Я даже и не думал, что вставить полотно в рамку это целая наука. Я был доволен. Я уже знаю, где будет висеть «Цитадель» в моей комнате. Поэтому мне не терпелось скорее добраться до дома и первым делом заняться сборкой картины.

Я старался осторожно натягивать полотно на подрамник, точно вымеряя, куда я закреплю каждую скобу, чтобы полотно было ровно растянуто. Это было не просто, но в целом получилось неплохо. С той же скрупулёзностью, я выбрал место для шурупа в стене. Сперва, я вобью в просверленную дыру дюбель, а затем вкручу в него шуруп, картина получилась не из легких, размер её составлял не меньше метра в ширине. Поэтому крепление должно было быть достаточно крепким, простой гвоздь тут бы не подошёл. К тому же, гвоздь — это было бы как-то просто. Хотелось сделать это действо чуть более сложным и отдать ему больше усилий.

Как всегда, в суете бытовых дел, выходные пролетели незаметно, будто каждый выходной день начинался сразу с вечера, после чего наступала ночь, по крайней мере, только вечером я и успевал обратить внимание на то, как быстро пролетело время текущего дня. Я и забыл про тимбилдичную игру, на которую собирался наш департамент. Тем легче. Мысли о том, что я пропустил столь важное мероприятие, не тревожили меня в течение выходных дней, и только сейчас я пытаюсь придумать оправдание для своего прогула. Хотя, чего я должен оправдываться? Не захотел и не пошёл. Вроде всё просто. Но нет, не могу я так сказать. Не хотелось становиться неким таким изгоем в коллективе. Хотя, изгой, конечно, громко сказано, но уверен, что для некоторых членов коллектива, именно им я и стану. Но моя голова сейчас и так забита как старый чулан, чтобы пытаться впихнуть туда ещё и переживания по поводу того, что я не сплотился с нашим дружным коллективом.

Между мной и понедельником была только ночь. Сейчас я лягу в кровать, закрою глаза и буду ждать наступления сна. Который как хищный паук, сперва, будет выжидать где-нибудь неподалеку, даже не показывая своего присутствия, а потом неожиданно набросится, так, что я не смогу понять, когда и как это случилось. Медленно и тщательно будет обматывать меня своей липкой шелковой нитью, пока я окончательно не засну. Но я уже не смогу различить, когда я буду спать, а когда ещё осознавать себя, лежащим в кровати. Меня всегда это удивляло. Как адекватные и реалистичные мысли, превращаются в полный бред, обрастают нелепостью, но при этом я легко могу стряхнуть это, вновь очистив мысли, приведя их в опрятное состояние. Но если этого не делать, то словно проваливаешься в них, будто в топкую трясину и засыпаешь. Причем, невозможно уже уловить этот момент перехода.

Ровно так же, я не понял момента, как снова попал к своей башне. Я ощутил себя сидящим на земле, опираясь спиной на прохладную каменную стену. Медленно встаю, вглядываясь в пейзаж, словно пытаюсь заметить в нём что-то новое. Почему я не там вдалеке, где появлялся всё это время? Я сейчас у самой стены, где остановился в прошлый раз, перед своим пробуждением. Я повернул голову к стене и задрал кверху и не мог поверить в то, что сейчас увидел. Стена этой цитадели словно сошла с картины Дворжака. Те же крюки, небольшой орнамент в верхней части, цепи. Возможно, что эта цитадель лишь что-то символизирует, как говорил Арсений. Тогда она представляется мне такой, какой я могу её видеть. Или какой сам хочу видеть. После картины, у меня в голове остался отпечаток цитадели Дворжака. Видимо, поэтому она представляется мне сейчас такой. Более отчётливой. Более детальной. Будто, до сегодняшнего момента, я видел её лишь как набросок, как макет, призванный просто обозначить присутствие некоего объекта. Сейчас она открылась мне полноценной, законченной, с ней, вероятно, уже можно как-то контактировать.

Я попятился назад, задирая голову вверх, чтобы как следует рассмотреть возвышавшуюся передо мной стену. Сейчас я смотрю на неё как на что-то знакомое, своё, она не пугает больше меня. Арсений говорил, что в его цитадели есть вход и выход. Может, и в моей тоже он был? Если она изменилась, под воздействием моих мыслей или чего-то иного, вполне вероятно, что изменения произошли не только в чисто внешнем виде. Возможно, сейчас цитадель готова меня впустить. Я пошёл вправо, вдоль стены, как было в последнем сне, когда я просто совершил круговой обход.

Сухая земля шуршит под ногами как груда резаной бумаги, этот звук повсюду, с лёгксотью заполняя всю пустоту вокруг меня, разносится на километры. Я дохожу до угла стены, замедляю шаг, перед тем, как заглянуть за него. Будто готовясь к тому, что меня может там ждать. Просто машинально, не задумываясь над своими действиями. Но сюрприз меня там ожидал. В нем не было никакого ужаса, не было опасности. Я увидел ступеньки, идущие вдоль стены. Эти ступеньки позволяли подняться наверх, примерно, на метров десять по стене. Там, где они заканчивались, стоя около угла стены, я мог лишь разобрать тёмный прямоугольник, походивший на вход. Ступеньки представляли собой просто прямоугольные ровные камни, приклеенные сбоку к стене. Ну вот, это, похоже, то, что я и искал. Я не стал медлить. Я понимал, что могу проснуться в любой момент, поэтому, мне хотелось быстрее оказаться внутри. Откуда во мне столько стремления? Раньше, я боялся этого места. Теперь, меня одолевает любопытство и желание, скорее со всем разобраться. Я поймал себя на мысли, что воспринимаю это больше как игру. Простую, безобидную и интересную. Но насколько это всё было безобидно? Моё Я внутри будто разделилось на две сущности. Одна, которая управляла моим телом, жаждала продолжения, особенно, когда в этом мире начались изменения, когда я вышел из тупика моих предыдущих сновидений. Вторая сущность тряслась от страха перед неизвестностью. Снаружи, у стен цитадели, было вполне безопасно, по крайней мере, так мне казалось. Я успокаивал себя тем, что это был просто сон, который едва ли мог привести к чему-то плохому. Я решил успокоить свою вторую сущность, мысленно пообещав ей, что «пойду только посмотреть». Полагаю, что я всегда успею спуститься обратно, если столкнусь там с опасностью.

Медленно я зашагал по выдвинутым из стены каменным плитам. Чем выше я понимался, тем сильней мне хотелось прижаться к стене, моё тело, будто само липло к ней, повинуясь инстинкту самосохранения. Я всегда недолюбливал высоту, тем более, что сейчас между мной и ей не было никаких препятствий, только метр плоской поверхности камня. Если вначале пути, мне казалось этого вполне достаточным уверенно подниматься до конца этой лестницы, то с каждой ступеней ширина будто уменьшалась. Я не смотрел вниз, я прильнул грудью к стене, расставив руки в стороны, и неспешно поднимался дальше. Со стороны, думаю, это выглядело глупо, так как у меня за спиной оставалось немало места на ступенях. Добравшись до конца лестницы, я попал на широкий приступок, висевший перед черным прямоугольником, являвшемся входом внутрь. Но был значительно шире ступеней, но несмотря на это, перодолеть боязнь высоты и отклеиться от стены было не просто. До входного проёма я проскользил так же вдоль стены, как делал при подъеме. Ухватился рукой за угол и подтянулся к нему. Передо мной предстали метров двадцать кромешной темноты, в конце которой виднелся светлый прямоугольник, будто прорезавший на чёрном листе бумаги очертания помещения, которое находилось в конце.

Только сейчас, вглядываясь в тёмный коридор, я опустил голову вниз и заметил интересную особенность, заключавшуюся в том, что он начинался темнотой, которая от внешнего мира отделялась абсолютно ровной границей. Внешний свет будто ударялся в невидимую прозрачную стену и не проникал внутрь коридора. Это выглядело неестественно, как-то по-игрушечному. Но я это видел, я стоял около этого коридора не смея сделать шаг дальше. Хотя, чему я опять удивляюсь? Это же сон. В этом сне возможен любой бред. Хоть этот сон и выглядит реальнее и логичнее всех снов, которые я видел, тем не менее, он не исключает таких вот нереальных явлений. Я занес руку в коридор, и она будто утонула в ёмкости с густой чернильной водой. Набрав в грудь воздух, я сделал шаг внутрь, осторожно прощупывая стопой пол, на который ступал. Несмотря на всю осторожность, я хотел как можно скорее пройти этот недлинный путь.

Делая очередной шаг, судорожно оглядываюсь назад, затем ступаю дальше. Конечно, я понимал, что сейчас направляюсь в совершенно незнакомое место, что там может быть кто угодно, могут быть враждебно настроенные люди, звери, ловушки. Да всё что угодно. Но тем не менее, я не испытывал страха. Скорее всего, мной двигала внутренняя уверенность в том, что я не случайно тут. Ведь в первых снах этого подъема и входа не было на стене. И вот он появился только сейчас. Я искренне полагал, что если меня там мгновенно убьют, то всё это не имеет никакого смысла. Я, словно единственный актер всей этой пьесы, на арене чудаковатого театра. Я улыбнулся, когда подумал про театр. Всё, будто лишь обозначает некие базовые вещи. Вот стена, вот ступени, вот тёмный проход. Всё. Игра света и теней, слепящее солнце, тень, отбрасываемая предметами. Зачем всё это, если главное это действие? Нужно лишь очертить границы мира, поставить в него пару предметов и всё, можно разыгрывать хоть драмы, хоть комедии. Неужели, я могу так просто взять и умереть? Не думаю. И раз уж так, то мне нужно исполнять эту роль. В любом случае, это лучше, чем просто сидеть внизу и ожидать пробуждения. Я не знаю, сколько раз в голове гремела эта мотивация «это лучше, чем просто сидеть». Я сам её повторял или в голове было так мало мыслей, что мой мозг постоянно натыкался на нее? Но она действовала, эта мысль заставила меня подняться сюда. Эта мысль заставляет меня идти дальше. Такая простая и несложная. Но она заставляет действовать, она заставляет делать важные вещи. Жаль, что в реальном мире такой мотивации недостаточно. Интересно почему? Может, в реальном мире больше пустых ненужных действий, которыми можно заняться и заглушить этот звон в голове, имитируя действия, хотя по факту ты топчешься на месте. А тут, либо сиди, либо иди по лестнице. Выбора нет. Нет пустых занятий, нет сотен вариантов. Всё просто. Поэтому такая элементарная мотивация работает. Никогда раньше не задумывался над этим.

Коридор закончился. Ещё стоя в нем, я разглядывал помещение, в которое он привел. Если бы я сделал шаг, то оказался бы на большом балконе, который тянулся вдоль стены над большим залом. Я осторожно, озираясь по сторонам, сделал шаг из тёмного коридора. Было тихо. Безумно тихо. Я никогда не слышал такой тишины. Возможно, особенной эту тишину делало огромное пространство. Где ещё можно оказаться в таком огромном помещении в абсолютном одиночестве? По крайней мере, такой вывод я сделал, не услышав ни звука, кроме своих настороженных шарканий подошвами о бетонный пол. Я боялся отойти от стены к краю балкона, хотя не знаю, чем стена могла меня спасти в случае опасности. Но рядом с ней мне было спокойней, особенно, когда я касался её рукой. Я сделал ещё пару шагов вдоль стены. В конце балкона, который был не менее пятидесяти метров в длину, мне, казалось, видится лестница, ведущая вниз. Такие, коридорные винтовые лестницы, как в старых домах. Любопытство пересилило мой страх и я, оторвавшись от стены, словно человек, впервые оказавшийся в бассейне, отрывается от его стенки, шагнул к краю балкона. Сделав пять шагов, я оказался у его края и заглянул за высокий каменный бортик. Перед моим взором предстал огромный зал с белоснежно белым полом, который разливался по всему залу густым молоком, мой взгляд, проскользив по его глади, и в центре выхватил какого-то человека, спокойно стоявшего на нем. С такой высоты, мне было сложно разглядеть его. Он просто стоял там и, похоже, даже не замечал меня. Внешне его облик не выглядел угрожающе. В любом случае, он должен был знать о моем появлении тут, или слышать. Если этот человек находится тут, в цитадели, то он явно представляет некую её часть, а значит, должен нести в себе свой определенный смысл. Раз, в самом начале, я решил, что вся эта цитадель, её лестница, ведущая ко входу, представляют какой-то смысл, то и этот человек должен нести его в себе. Если вся его цель причинить мне вреди или убить, не проще ли было сделать это сразу, там снаружи? Проще... к чему тогда всё это? Думаю, что мне следует спуститься туда к нему. Я отошел от края и направился в конец балкона, чтобы спуститься по лестнице. Я полагал, что эта лестница и она должна вести вниз. Так было бы логично. Ведь отсюдадолжен быть спуск вниз. Пока что, чисто физически всё выглядит вполне адекватно. По крайней мере, я не летаю среди невообразимых объектов или не плаваю в облаках на летающем ковре. Но, это всё верно только в том случае, если все мои рассуждения о смысле всего вокруг верны. У меня была лишь мной придуманная причина доверять, и она заставляла меня идти вперед. Думаю, мой страх порождался обычным инстинктом, ведь ощущения были тут вполне естественными. Я слышу свои шаги, чувствую кончиками пальцев поверхности, когда прикасаюсь к ним, чувствую свои прикосновения к себе, могу сжать свою кожу и ощутить боль. А значит, любой вред будет мной так же ощущаться. И мой организм воспринимает этот мир как вполне реальный и запускает механизмы самосохранения.

Медленно опускаю на каждую ступеньку свои тяжелые ноги, будто борюсь с ними, преодолевая сопротивление инстинкта. Всё же это сон. Я старался как можно чаще повторять это. Так, неспешно я спустился по ней и оказался в том самом зале, который наблюдал с балкона. Я поднял голову, наверху, в потолке, были большие светлые квадраты, больше походившие на оконные проемы, по крайней мере, свет исходил именно оттуда, ровно ложась на все поверхности зала. Нет, все его стены и потолок не были освещены одинаково. Одни стена была темнее, другая чуть светлее. Но в отдельности, каждая стена или пол были освещены ровно, без теней или отблесков. От этого, все стены выглядели будто ближе, и зал казался более квадратнее. Его пространство резко врезалось в глаза своей прямоугольностью. Выглядело, как игрушечный кубик, увеличенный в сотни раз. С балкона я видел размеры зала, внизу же, я ощущал, будто стены давят на меня и вот-вот расплющат. Но в то же время, когда делал шаги и двигался по залу, понимал, что до стен было очень далеко.

Я прошел половину пути до этого странного человека. Но вдруг пол стал обмякать. Я взглянул вниз, но ничего не заметил необычного. Мои ноги всё так же стояли на белой ровной поверхности. Но я чувствовал это. Сверху стала доноситься странная мелодия. Она была до боли знакома. Даже неприятно, вызывая внутренний дискомфорт, голова тяжелела, руки перестали меня слушаться. Я взглянул на человека. Он повернулся ко мне. На его лице показалась улыбка, такая улыбка бывает у людей, которые видят знакомого, которого уже заждались. Что было дальше, я не помню. Думаю, ещё пару минут я находился там, но эти пару минут я совсем не помнил.

Мелодия становилась всё более назойливей. Я уже не в цитадели, я уверен в этом, так как я не вижу вокруг ни белого пола, ни странного человека. Я вообще не понимаю, вижу ли я что-то. Какая-то пустота и эта мелодия. Как её убрать? Может можно убежать от нее? Но я не вижу куда, я вообще ничего не вижу, я не вижу даже своих ног. А она всё ближе и ближе. Будто идет на меня со всех сторон. И вот только сейчас в мои глаза проникает свет. И я вижу свою подушку и слышу надрывающийся телефон, играющий мелодию будильника. Я уже машинально хватаю его и выключаю. Часы показывают семь часов. Пора вставать на работу. Как противно стало просыпаться под эту мелодию. Надо её сменить. И тем самым, пополнить список отвратительных композиций, от которых мурашки и тошнота. Так всегда бывает с мелодиями, стоящими на будильнике. Их учесть предрешена. Это словно приговор для них. Мысли снова сбиваются в пластилиновую кашу, облепляя обычные вещи в моих мыслях причудливыми формами.

Я снова открываю глаза. Надо подниматься, а то засну. Хотя это не страшно, будильник на семь ноль пять разбудит меня повторно. Но что толку от этих пяти минут сна? А если сейчас не встать, на работу снова придется бежать.

Всю дорогу до работы, цитадель не выходила у меня из головы. Но сегодня я был даже немного доволен собой. В своем злосчастном сне я наконец-то продвинулся. Хотя, время от времени ловил себя на мысли, что моя радость больше походит на сумасшествие. Какой нормальный здоровый человек будет радоваться каким-то своим успехам, совершенным во сне? А меня не покидало приятное чувство азарта и первооткрытий.

В офис я снова пришел одним из первых. По пути к своему месту включаю лампы, которые провожают меня тихим стеклянным стрекотанием, будто ночные мотыльки стучатся о тонкое оконное стекло. С мыслями о человеке из сна, я сел в свое рабочее кресло на колесиках. Этот человек был невысокого роста и зрелых лет. Внешне выглядел как добродушный полноватый старичок, с чуть приплюснутой сверху головой.

За своими мыслями о человеке в цитадели я не услышал шаги, поэтому не заметил, как ко мне подошел Александр.

— Сергей. — Всё тем же хлестким тоном он обратился ко мне. Моему мозгу хватило полсекунды, чтобы понять кто это, что он сейчас мне будет говорить, и что я хотел сделать по пути на работу.

— Да? — Я повернулся к нему на стуле. Ровно так же, как было и в пятницу.

— Что не пришел вчера? — Надо же, я слово в слово угадал эту фразу. По пути на работу, я хотел придумать серьезную причину, против которой он не смог бы возразить. Но со своим сном, совсем забыл про этот страйкбол.

Так же мгновенно мне пришло понимание, что если я не отвечу сразу, то будет понятно, что я придумал свою причину. Но что можно вменяемого придумать за полсекунды?

Борясь со своим возмущением, вызванным необходимостью как-то оправдываться за прогул абсолютно бесполезного и тяготящего меня мероприятия, я, для пущей убедительности, состроил лицо человека, погрязшего в тяжелых личных делах.

— Да забегался с самого утра. Так-то хотел пойти, но не успевал уже.

— Ясно. Жаль. — Хотя его лицо сказало мне «всё с тобой ясно». — До снега, возможно, успеем ещё сходить, так что давай, заранее спланируй. Мы же не за два дня определяемся. За две недели время обговорили. В следующий раз не пропускай. — Дал будто второй шанс на исправление.

Мне ничего не оставалось, как просто выслушать его и заверить, что в следующий раз уж постараюсь. То же мне, наставник. Со своими подчиненным он ведет себя именно так. Не как начальник, друг или коллега. А как наставник. Думаю, это очень точное слово. Странно, что я применил его только сейчас, хотя уже давно знал про его способы и правила работы с коллегами и подчиненными. И это наставничество просачивается куда только можно. На мои рабочие обязанности он не может применять это, так как он не мой прямой руководитель, но через подобные тим-билдингские мероприятия я могу ощутить его заунылое давление. Даже как-то самому противно от этого эпизода. И кто в нем виноват? Я, что не могу просто ответить, чтобы отстал от меня с этой ерундой.

Незаметно время подошло к обеду. Как только я заметил, что время уже убежало за час дня, я сразу встал и направился в столовую. По пути, мой взгляд цеплялся за женские юбочки и обтягивающие брючки. Мои глаза бегали по ним постоянно, как только натыкались на женскую часть коллектива. Я уже наизусть знал одежду всех симпатичных девушек в здании. И дремлющая стая мыслей снова заскулила, засопела.

В столовой немного народу. Основная масса уже прошла. Тем лучше. Найти свободный столик и спокойно пообедать будет проще. Я не хотел идти ни с кем из коллег. В последнее время, меня какие-то сторонние вещи, на которые обычно велись все разговоры, мало интересуют. Настолько мало, что мне даже лень просто ради приличия поддерживать их. Взяв суп и картофельное пюре с котлетой, я сел за свободный столик.

— Привет, Сереж, можно к тебе? — Этот голос пронзил меня раскаленной спицей до самых пяток. Я бы узнал его всегда и везде. Этот голос принадлежал Юле Соболевой. Девочка, младше меня на лет пять, была прекрасна лицом и фигурой. Хотя, если я так скажу, то я сильно поскромничаю. Она была потрясающая. По крайней мере, я считал её именно такой. Возможно, кто-то скажет «ничего особенного, таких тысячи». Для кого-то да. Но в Юле сочеталось всё то, что мне нравилось в девушках. Я не сильно её знал, но то, что я видел перед собой, когда разговаривал с ней, было полностью, будто скопировано из моей головы. Даже не просто из головы, а откуда-то глубже. Я всё время считал, что мне нравятся блондинки. Особенно, крашеные. Но Юля была брюнеткой. И это дьявольски ей подходило. И мне нравилось, что она брюнетка. Как это было не странно для меня самого. Она всегда охотно со мной общалась, а иногда мне казалось, что даже уделяет мне большее внимание, чем просто коллеге по работе. Но была одна странность. Я никогда не представлял секса с ней. Моё воображение никогда не пыталось её раздеть или смоделировать какую-нибудь пошлую фантазию с ней в главной роли. Мне хотелось просто посадить её рядом с собой и просто сидеть, глядя на неё. Просто любоваться, как произведением искусства, предусмотрительно помещенного под прозрачный стеклянный колпак. От секса с ней, конечно же, я бы не отказался, но она была тем цветком, перед которым хотелось просто порхать, сдувая пылинки, обтирая лепестки влажной тряпочкой. Казалось бы, вот, это мой идеал, именно её я ждал всё это время, ту девушку, которой готов подарить всю любовь, долгие годы зревшую во мне. Но я боялся этих отношений. Боялся, что они разрушатся как два предыдущих. И разочарование и тоска от их разрушения были сильней, чем радость полученная от них за все годы. К тому же, куда мне было деть мои похабные мысли? Я не уверен, что они бы оставили меня в покое, даже если бы Юля стала моей девушкой. А просто завязать с ней отношения ради секса у меня не было никакого желания. Это как посмотреть заранее все интересные моменты в фильме, включая концовку, перед его полными просмотром.

— Да, конечно. — Буркнул я, прожёвывая суп с хлебом.

— Сегодня, представляешь, у нас в отделе принтер сломался, пришлось печатать на другой. А он на нижнем этаже. И я бегала туда-сюда, так как, сперва, нужно напечатать одну страницу, посмотреть, потом остальные. И у меня десяток таких документов. — Она всегда любила делиться со мной мелкими неприятностями. Я же как мог поддерживал её словами, иногда помогал делами, если получалось.

— Надо было на флешку скинуть и просто прийти в другой отдел и там печатать.

— Это долго. Отвлекать людей не очень хочется.

— Ой, да ладно. Отвлекать. Можно подумать все такие занятые. Ну, ко мне бы пришла. — Я хотел добавить, что любой мужик бы не отказал, а ещё бы и сам за листочками бегал, но мне это показалось слишком неприкрытым комплиментом, а я боялся открыто показывать своего отношения к ней. — Я бы распечатал тебе.

— Да не подумала что-то так сделать. Надо было. Сейчас он уже работает, так что всё хорошо. Слушай, Сереж. Ты на выходных занят будешь?

— Ну так планы были. Но не сказать, что я не могу их изменить. А что? — Я немного напрягся. Было совершенно очевидно, что такой вопрос следует перед просьбой. Я не боялся просьбы, просто от неё никак не ожидал. А раз выходные, то просьба уже будет явно не связана с рабочими вопросам.

— На этих выходных в подмосковье архитектурная выставка будет проходить. Я смотрела превью к ней. Очень хочу сходить. А пойти не с кем. Не составишь компанию?

Вот это предложение. «Не с кем». Да о чём ты мне говоришь, тебе да не с кем? Хотя, стало быстро ясно, что это приглашение на свидание, заявленное как составление компании. Я ощутил, как начинаю краснеть. Было дико неловко за это. Да что же я за придурок такой? Девушка моей мечты, приглашает меня пойти с ней вместе и провести время, а я смущаюсь и чего-то раздумываю.

— Да, давай, я не против. — Выдавил я из себя.

— Отлично. Она будет в субботу и воскресенье. Когда тебе удобно будет?

— Мне без особой разницы, могу хоть когда. Давай в субботу, нормально?

— Да, договорились. Давай в пятницу уже конкретно определимся, где встретимся и во сколько, хорошо?

— Да.

Юля мило улыбнулась. У меня дико колотилось сердце. Чувства перемешались в разномастный винегрет. Восторг, страх, сомнение. Я даже не хотел разбираться, чего было больше. Пусть всё внутри уляжется, а потом я попытаюсь всё взвесить и обдумать. Лучше завтра. Или послезавтра. Обычно, на следующий день ощущения всегда более чистые, более спокойные, их, можно как следует ощупать, осмотреть, они будто уставшие и сонные дикие звери, охотно даются в руки, не пытаясь выскользнуть из них и укусить.

В любом случае, это как минимум неплохо. Но чем больше я разговаривал с Юлей, будь то в столовой или пересекаясь в офисе, тем больше я думал о ней. Мне сложнее становилось сдерживать себя, чтобы не окунуться в омут её обаяния, из которого, я был уверен в этом, не выберусь. И как было с другими девушками, чем больше я их узнавал, тем больше они становились мне не интересны. Хотя, они не обладали такой внешностью, как Юля. Может это всё изменит?

Я шёл обратно, к своему рабочему месту. А мои глаза, как озорные дети бегали по коридорам и залам, цепляясь за каждую привлекательную попку. Опять эта развратная суета в голове.

С ней я пришел и сел в своё кресло. Достал свой телефон. Нашел в списке адресов Стаса. Стас был моим давним знакомым. Большой любитель девушек. Наверно, типо меня. Хотя я не знал его истинных чувств. Думаю, просто обычный бабник. Но так вышло, что наши интересы совпадали во многом. Я уже снова хотел ощутить женскую плоть, вдохнуть её запах, впиться губами. Я думал об этом всём так, будто заслужил, будто вчера спас сотню людей, и мой небольшой грешок с лихвой перекроется этим великим подвигом. Но никаких подвигов я не совершал, и моё желание разожгли всё те же стаи пошлых мыслей. Как они сегодня быстро вернулись. Даже приятная беседа с Юлей никак не успокоила их. Они словно и не заметили её. Им было всё равно, они жаждали похоти, грязной, развратной, бесстыдной. А я хотел бы просто сидеть рядом с Юлей и слушать её и слушать. И не важно, что она бы мне говорила. А могла бы даже просто молчать.

— Алло, Серёг, привет. — Задорный голос Стаса. Мне всегда было интересно, всем ли он так отвечает задорно на телефонный звонок.

— Привет. Ты не занят? Не отвлекаю?

— Нет, говори, я слушаю. Отвлекал бы, то я бы и не отвечал. — С легким смешком ответил он.

— У тебя планы на воскресенье есть? — Я хотел предложить ему, что называется, «сходить по бабам». Но в этот же момент понял, что до воскресенья будет долго. К тому же, я не хотел сразу идти, после встречи с Юлей. Хотя, можно подумать, что «поход по бабам» перед встречей с ней, сделал бы этот грешок менее тяжёлым.

— Да есть, я в Питере буду.

— Ааа. — Задумчиво проятнул я. — Ты уезжаешь что ли?

— Да, я в Питер на неделю смотаюсь. В субботу уже уеду. А что хотел? Говори, до выходных-то ещё вся неделя впереди, или тебе выходные именно надо?

— Да как сказать. Можно, наверно, и не выходные. Может с девочками в кафе или ещё куда?

— Уух. Даже не знаю. А когда ты хочешь? Вечером только. Ты же на работе? Или у тебя отпуск?

— Да на работе. Ну вечером только если. И не на всю ночь. Так, до двенадцати.

— Ну... Давай. А когда ты хочешь?

— Можно сегодня, можно завтра.

— Ого, а что не прям сейчас? — Он рассмеялся. — Давай завтра тогда, я сегодня не смогу уже.

— Идёт, давай.

— Я, тогда, Антоху ещё возьму. Ты как, не против?

— Нет, конечно. — Ответил я. Подумав, что этот ответ может звучать двусмысленно, через пару секунд добавил. — Не против.

С каждой неделей мне казалось, что я сильней и сильней погружался в пучину своих развратных мыслей. Как во время жажды пить сладкую газировку. После нескольких глотков, кажется, что удалось утолить жажду, но через некоторое время, понимаешь, что она стала ещё больше. Но я считал ситуацию контролируемой, поэтому не видел в ней опасности. Косвенно, она, несомненно, оказывала негативное влияние на меня, но это как с простой занозой идти к врачу.

Вечером я пришёл домой поздно. Пришлось задержаться на работе. Спать ещё было рано, а куда-то идти — поздно. Я включил компьютер и устало уткнулся в монитор, мерцающий экраном загрузки. Я открыл папку с порнороликами, пролистал список, нашёл глазами тот, который, как я думал, удовлетворить мою текущую жажду разврата. Порно на компьютере помогало слабо, работало лишь подобно временному обезболивающему, которое отступало через недолгое время, обнажая ноющую боль. Пожирая глазами округлые аппетитные женские формы, я думал о завтрашнем вечере. Эти мысли иногда пересекались с мыслями о Юле. О прекрасной милой Юличке. Но эти мысли не мешали друг другу, они спокойно существовали параллельно, видимо, они имели так мало общего, что каждая занимала свою собственную нишу. Но, тем не менее, мне было стыдно ставить эти мысли рядом, я не хотел думать о Юле в такой момент, когда перед глазами сверкают натертые маслом отменные, качественные, профессиональные ягодицы порноактрис. Пришлось закрыть видео-файл. К тому же, чего уж себя дразнить, вот уже завтра я сполна вкушу этот сладкий плод греха. Лучше выпить сладкого чаю и лечь спать пораньше. Завтра на вечер нужно сохранить много сил.

Весь следующий день я жил только одним его вечером. В этот день я старался не пересечься с Юлей. Мне повезло, в столовую я пошёл позже обычного и не выходил на улицу проветриться, ограничившись лёгкими прогулками по опеспейсу.

Ровно в шесть, я позвонил Стасу и подтвердил встречу. В девять часов, мы должны приехать в сауну, предварительно заехав за двумя девушками.

— Ну, долго они ещё? — Спрашивал Антон, сидевший на заднем сидении автомобиля Стаса.

— Вон, идут — кивнул в сторону открывшегося подъезда Стас.

Из подъезда вышли две, вульгарно одетые дамы. Мой взгляд сразу уцепился за светловолосую девушку, в коротенькой курточке и бежевых обтягивающих брючках. С громким переливающимся смехом они сели в авто на заднее сидение. В этот момент я позавидовал Антону, который расплывался в улыбках и приветствии. Мы переглянулись со Стасом, наверняка с одинаковыми незлыми мыслями об удаче Антона, и автомобиль не спеша зашуршал по асфальту.

Разговор бодро бежал, мы по очереди под звонкий смех девушек рассказывали всякие смешные случаи, вспоминали недавние отпуска и поездки за границу, делясь впечатлениями, будто только что оттуда вернулись. Всё моё содержимое грудной клетки время от времени то сжималось в кучу, то разжималось обратно, обдавая грудь легкой истомой. Я предвкушал вечер, как мог, борясь со своим нетерпением. Откуда всё это? Словно в первый раз. Будто я еду не отдыхать, а на какую-то необходимую процедуру, или к зубному врачу, вырывать коренной зуб без наркоза. Надеюсь, что когда мы приедем, это пройдет, такое бывает. Последний раз, с Настей было так же. Но меня всё же это тревожит. Почему я так отношусь к этому? Все расслаблены и получают удовольствие от всего процесса, начиная с момента встречи и до конца. Мне же нужно только одно, только самое сладкое, самая начинка пирога, всё остальное меня не просто не интересует, оно подчас мне противно. А я вынужден притворяться, играть эту игру, жевать весь пирог целиком, смакуя и наслаждаясь лишь одним единственным куском с сочной и сладкой начинкой, а затем давиться и поедать остальное пресное тесто.

Блондинку звали Наташа. Её глупое на вид личико озарялось улыбкой почти на любую фразу, сказанную нами. То ли ей действительно было смешно, то ли просто от хорошего настроения её губы почти всегда оголяли ровненькие белые зубы. Я не отрываясь наблюдал за тем, как она раздевается, когда мы находились уже в комнате отдыха. Антон со Стасом ушли в парилку, а я наблюдал, как Наташа снимает свои тоненькие бежевые брючки.

— Ты идешь, Серёж? — Спросила она меня.

— Да, иди пока, я подойду.

Стас был за рулем, поэтому не пил, а мы с Антоном уже успели выпить по бокалу пива. На голодный желудок, легкие алкогольные пары беспрепятственно проникли мне в голову, приятно её вскружив. В самой парилке было не жарко. Цели попариться или помыться ни у кого не было. Сегодня цели были другие. Я не спешил присоединяться к моим сегодняшним компаньонам. Я неторопливо до половины налил второй бокал пива. Сел в кресло и медленно потягивал прохладный горький напиток. Парни находились там недолго и вышли, уже через минут двадцать. Я тут же встал, обмотанный полотенцем и зашел в парилку. Девушки стояли и уже готовы были выйти, на ходу наматывая на себя полотенца. Я ловко схватил Наташу за руку и остановил ее. Вторая девушка поняла, что не представляет для меня интерес и выскользнула через дверь, которую я поспешил захлопнуть, и остался наедине с Наташей.

Второй рукой я держал бокал холодного пива, который предусмотрительно приготовил. Своим телом я прижал Наташу к стенке, поднеся запотевший бокал перед ней так, что он оказался между моими и её губами. Она нежно улыбнулась, будто я угадал её самое сокровенное желание, и перевела взгляд на пенный напиток. Обхватила своими пальчиками бокал, наклонила чуть к себе и сделала пару глубоких глотков, затем отодвинула от себя и прижала край холодного стекла к моим губам. Я приоткрыл их, она наклонила бокал сильней, приподнимая низ, позволяя сделать мне таких же пару глотков прохладного пива. Отпустила бокал, играючи облизнув свои пальчики, а я поставил его на деревянные сидения, и прижал её сильней к стенке. Я повернул её к себе спиной и отошел на пару шагов назад, а затем попросил просто сбросить полотенце, прикрывавшее её тело, на пол. Она загадочно повернула свою голову, поджав одно плечо, чтобы из-за него поймать мой взгляд, затем легким движением руки вытащила краешек полотенца и просто отпустила. Оно упало вниз, мгновенно представив моему взгляду голое влажное тело. Медленно, она начала покачивать бедрами из стороны в сторону, иногда прогибая спинку в пояснице и выпячивая свои ягодицы. В приглушенном желтоватом свете ламп они выглядели потрясающе. Передо мной были ягодицы, сошедшие с самых лучших порнороликов, составляющих мою коллекцию фильмов для взрослых. Со спинки по её ягодицам скатывались капельки воды, обрисовывая изящные женские формы. Я размотал своё полотенце, небрежно бросил его на деревянные сидения и шагнул к ней, резко и плотно прижавшись грудью, животом, бедрами, чтобы наши тела имели как можно больше точек соприкосновения.

— Ой, я не всполоснулась даже. — Вдруг, будто вспомнила о чем-то важном, сказала Наташа.

— Молчи. — Ответил я сквозь своё тяжелое дыхание.

Мои руки скользили по её телу, прошли к ней на живот, спустились ниже. Свежеиспеченный пирог со свежайшей начинкой, с которой ещё не выветрился вкус и запах похоти. Гиены уже давно выползли. На такой запах разврата, выползли даже самые маленькие, облезлые и никчемные твари, они толпились, скулили, толкались, грызли друг друга, в желании урвать самый сочный и вкусный кусок. Сегодня хватит им всем.

Я лег на спину и попросил её залезть на меня сверху, в позу шестьдесят девять. Устроившись поудобней, подложив под свою голову только что брошенное сюда полотенце, я принялся вкушать этот спелый плод страсти. Всё остальное в этот миг перестало для меня существовать. Я смог настолько сконцентрироваться на том, что я делал, смог настолько очистить свою голову от всего того, что не было связано с текущей ситуацией, что смог получить удовольствие, равных которому ещё не было. Казалось, что я подобрался максимально близко к какой-то неведомой мне цели, к которой стремились мои желания. Возможно, мне помогли в этом некоторые факторы, такие как легкий алкогольный дурман, теплый воздух сауны, приятный тусклый желтоватый свет. Все рамки разумного были сломаны. Я расслаблен и полностью увлечён процессом.

Кладу свои ладони на её ягодицы, сжимаю их и чуть-чуть продвигаюсь под ней, чтобы иметь возможность добраться своим ртом до её анальной дырочки. Плотно провёлся языком между ее булочек, затем снова и снова, будто пытаясь прочувствовать этот вкус похоти, прильнул кончиком языка к её анусу и стал тщательно вылизывать его. Я убрал свои руки с ее ягодиц, чтобы ужватить ее за таз и плотнее прижать к своему лицу. С невероятным ранее голодом я вылизывал её анальную дырочку... я делал это ранее, но сейчас я ощущал такую страсть и желание насладиться полностью этим процессом, что не мог остановиться, а Наташа чуть поёрзывала на мне от внезапного проявления моей прыти, ей даже становится неловко, но мои руки крепко держат этот спелый и сочный фрукт. Затем, убедившись, что она не пытается убрать свою попку от моего рта, я крепко впился своими пальцами в её булочки и раздвинул их, её анальная дырочка вульгарно приоткрылась, искушая меня вновь и вновь проводиться по ней своим шершавым язычком.

Но вкушая её прелести, я не мог ощутить окончательного насыщения. Сейчас я близок как никогда к какому-то непонятному мне пределу, я никогда не достигал его и не знал, как достигнуть, но всегда понимал, если приближался к нему ближе чем когда-либо ранее. Будто, мой индикатор удовольствия почему-то остановился в нескольких пунктах, до отметки «Full» и не двигался дальше, словно требовался переход на какой-то новый уровень. Мне казалось, что я сейчас упущу ту невидимую нить, тот настрой, который сумел поймать в самом начале. Эта небольшая суета, походившая на мельтешащих перед глазами мелких мошек, начинает напрягать, мысли начинают бегать, толкаться, будто боятся, что им не хватит своего куска. Я старался снова нащупать, будто в темноте, теряющуюся дорогу, струнку наслаждения. Я гладил её кожу, целовал, будто хотел слизать последние капли похоти, размазанные по её шелковому телу.

Я переворачивал её, наваливался сверху, целовал её горячие мягкие губы, впивался, как оголодавший вампир, в её шею, тёрся лицом как ласковый кот о её крупные груди, лизал их языком, как огромные леденцы, только груди казались мне слаще и вкусней. Она отвечала на мои ласки, это было приятно. Осторожно, она попыталась засунуть свой пальчик мне в рот, будто, сперва, просто оценивая мою реакцию. Я приоткрыл его, показывая своё одобрение, и она полностью погрузила его туда. Но всё это просто поддерживало пламя, не давая разгореться ему до нужной температуры. Огонь страсти во мне постепенно затухал, пока от него не остался просто ненавязчивый дымок от тлеющих угольков, лишь слегка туманящий сознание. Странное чувство, будто весь выжат изнутри. Я не знаю, сколько времени мы были с Наташей там вдвоем, но судя по шутливым замечаниям Стаса, были мы долго. Ещё немного посидев в комнате отдыха, мы стали собираться. Всем нужно было утром на работу. Обратно, почти всю дорогу я молчал, лишь изредка улыбаясь и вставляя пару слов в шутки парней, которые были в приподнятом настроении.

Придя в свою квартиру, я стянул с себя вещи и рухнул на кровать. Я не чувствовал удовлетворенности, радости. Я чувствовал лишь пустоту и спокойствие в своей голове. Ни мыслей, ни желаний. Я просто кормлю голодных прожорливых гиен, отдавая всё им, а когда они нажрутся, то уползают обратно в своё логово, не оставляя ничего мне. Я держу в руках эти сочные теплые куски, представляю их сладостный вкус, но не могу их попробовать, отдаю все на откуп свирепым тварям, которые вырывают их у меня из рук, оставляя меня в конце одного.

Я лишь едва успел ощутить телом прохладу пустой постели, как мои глаза уткнулись в молочно-белый ровный пол. Подняв голову, я увидел старика, удаляющегося из огромного зала в узкий, но очень высокий проход. Я зашагал за ним. У меня уже совсем не оставалось сомнений в том, что происходящее это вовсе не случайность, не просто череда похожих сновидений. Если бы такое было со многими людьми, я уверен, что об этом бы все знали. Мы же все знаем о язве, о ОРЗ, туберкулёзе и о других заболевания, пускай сами никогда не болели ими. Мы, разве что, можем не знать о редких болезнях, либо о болезнях, которые встречаются лишь в определённых частях Земли. Но если всё, что сейчас со мной происходит, это тоже своего рода болезнь? И она такая же редкая, поэтому о ней мало кто знает, в том числе и я. Болезнь психики. Но кто в здравом уме пойдет к психиатру и скажет, что сбрендил? Но почему-то, даже сейчас я не особо боялся за своё психическое состояние. Может потому, что на мою реальную жизнь это всё никак не сказывалось. А когда нет видимого и ощутимого влияния, то и придавать какое-либо значение болезни люди не желают. Так же, видимо, и я.

— Стойте! Стойте! — Закричал я старику. Ускорил шаг, чтобы быстрей его нагнать.

Он остановился, повернулся в пол-оборота ко мне.

— Тише, что ты так кричишь. Здесь не нужно этого делать, чтобы тебя услышали. — Затем он повернулся обратно ко мне спиной и пошёл дальше.

— Кто Вы, что это за место?

Я нагнал его и пошёл за ним. Конечно же, доверия он у меня не вызывал, поэтому держался от него на несколько шагов позади.

— Постойте же Вы, куда Вы идете?

— Ну вот, ты задал столько вопросов, и как же мне ответить на них? — Добродушно посмеялся он.

А мы, тем временем, зашли в узкий проход и пошли по нему. В конце прохода, виднелся слабый синеватый свет. Видимо, проход приводил очередное помещение.

— И не обращайся ко мне на «Вы». Это ваше людское подобострастное уважительное обращение, которое вы себе придумали, совершенно не уместно в этом месте.

— Кто ты? — Продолжил я добиваться ответа на свои вопросы.

— Боюсь, что я не смогу это быстро объяснить, а то простое объяснение, которое мы можем сейчас себе позволить, вызовет только ещё большие вопросы. И поверь мне, эти ответы тебе не нужны для успешного решения твоего дела.

— Дела? Какого ещё дела?

— Ты прыгаешь с вопроса на вопрос. Давай будем идти по порядку. Я скажу только то, что тебе нужно знать, остальное тебе не надо, к тому же, ты многое узнаешь сам. Ты здесь для того, чтобы найти узника этой цитадели.

— Зачем? — Прервал его я, хотя, как мне показалось, он и без того хотел продолжить.

— Разумеется, чтобы вывести его отсюда. Сам он не сможет покинуть этих стен.

— Почему я? Зачем мне это нужно?

— Найди его и всё поймешь.

— Что это вообще за место? Кто построил эту цитадель?

— Ты.

Старик остановился, когда мы почти пришли. Он повернулся ко мне. За его спиной виднелся огромный зал, в который привел нас проход.

— Я больше тебе не нужен. Дальше сам.

Он повернулся ко мне спиной и направился в зал. Вышел в него и начал спускаться по ступенькам вниз. Когда он скрылся из виду, я пошел следом. Подойдя к краю, я увидел дорожку из ступенек, спускающуюся вниз, но старика на ней уже не было. Зал был невероятно длинным, не меньше полукилометра, в высоту не ниже двадцатиэтажного дома. Справа были огромные окна, почти во всю его высоту. Оттуда на каменный пол падал синий свет, будто бы снаружи был поздний лунный вечер. Я спустился по ступенькам вниз и пошёл прямо.

Старик сказал, что её построил я. Как? Хотя, более уместно спросить когда. И зачем. Но я не был расстроен, что не получил ответы на свои вопросы. Я был доволен тем, что ситуация развивается. Я заметил, что отношусь к этому сну как к игре. И занял выжидательную позицию для оценки моего отношения ко всему происходящему со мной за последние недели. Рано или поздно всё это закончится или даст какой-то эффект. Сейчас у меня нет никаких предположений и информации для того, чтобы как-то действовать в реальности. Реальность останется реальностью. А этот сон останется сном. Если он настолько интерактивен, что ж, пускай, я буду продвигаться дальше и смотреть, что произойдет.

Но как только стоило мне воодушевиться, я услышал шорох шагов и рычание. Повернув голову влево, я увидел трёх огромных лохматых гиен, которые пересекали мне дорогу. Вживую мне не доводилось видеть гиен, только по телевизору, в передачах о природе. Но я представлял примерно их размеры. И размеры этих гиен, которые неторопливо шли передо мной, совсем не соответствовали моим представлениям. Сейчас я вижу огромных взъерошенных зверей, высотой с метр. Они вышли на середину зала, затем повернулись и пошли от меня, в тот же конец зала, в который шёл я. Одна гиена остановилась, повернулась ко мне и злобно оскалилась. Я ощутил, как моё тело покрыли мурашки, а в жилы словно залили ледяной воды. Я был готов сорваться и побежать прочь, но гиена отвернулась и пошла за остальными. Они медленно удалялись от меня. Я ощущал их запах, как пахнет мокрая псина. Даже тут. Запах не был слабее или сильней. Он был постоянный, будто его источник находился у меня под самым носом. Видимо, тут как и со звуком, и запах и звук распространяются мгновенно и просто присутствуют в пространстве. Гиены скрылись из виду и запах исчез. Мгновенно. Я решил последовать за ними. В любом случае идти особо было не куда. Интересно, мне это тоже не нужно знать, что тут делают эти звери? Думаю, да. Я часто свои мысли сравнивал с гиенами. Не они ли это были? Возможно. Но я никак не ожидал увидеть это так явно. Впрочем, это была лишь моя догадка.

Я прошел весь этот длинный зал и стоял перед очередным проходом. Да сколько можно? Эта цитадель вся состоит из таких гигантских залов и проходов? Он был короткий, когда я в него вошел, я понял, что он приводит в этот же самый зал. Или это ещё один, просто абсолютно идентичный? Я остановился. Думаю нужно вернуться обратно, может, есть какие-то ещё выходы оттуда. Я повернулся, чтобы выйти обратно, но за своей спиной увидел совсем другую комнату. Это было уже не огромное помещение, а вполне умеренное пространство. Я не стал заострять внимание на этом пространственном казусе, списав всё на футуристичность этой цитадели.

Помещение было очень светлым, высотой в пару этажей, справа и слева от меня большими полукругами располагались лестницы, ведущие вниз. Стены не выглядели мрачно, они были светлые и разрисованы витиеватыми мелкими узорами. Лестницы имели большие перила, подпираемые красиво выточенными фигурными балясинами. Я обратил внимание, насколько тонкими и сложными были выточки на них и насколько детальными. И как же эта изощрённая детальность показалась мне знакомой. Я подошел ближе к ним, чтобы рассмотреть сложность линий, как мой взгляд перевалился за перила и поймал человека, сидящего внизу. Он просто сидел на полу, согнув ноги в коленях, и смотрел по сторонам. Мне показалось, это был ребенок. Я не видел лица, но ростом он был явно не велик.

Я поспешил спуститься вниз. Моя ладонь быстро проскользила по каменным перилам, а ноги ловко перебрали все ступеньки. Спустившись, я медленно и осторожно подходил сзади. Ребенок выглядел странно. Тело было подобно взрослому мужчине, но словно уменьшенному в два раза.

— Эй. Э-э-э. Парень. — Я осторожно обратился к мальчику, который продолжал сидеть ко мне спиной крутил головой, рассматривая комнату.

После того, как я сделал ещё пару шагов, он повернулся ко мне. Я оцепенел. Ведь передо мной сидел я. Вылитый я. Только уменьшенный. Он спокойно осмотрел меня, словно мы виделись с ним каждый день, а сейчас я просто одел новый костюм, который он оценивал. Поднял глаза на меня и спокойно монотонно произнес:

— И ты здесь. Ты пришёл за мной?

Это был мой голос. Это было моё лицо.

— Кто ты? — С трудом я выдавил из себя.

— Ты не знаешь... — Сухо и задумчиво проконстатировал он, будто узнал какой-то секрет.

— Чего не знаю? Стой. А ты не узник цитадели? — Мне было очень некомфортно общаться с собой. Каждые его слова словно эхом отдавались во мне.

— Узник. — Так же задумчиво произнёс он. Его взгляд потерянно блуждал по сторонам, пока снова не нашёл меня. — Ты сам меня сюда запер. Даже не знаешь. И не понимаешь. А всё просто. Не хочешь. Ищешь, что проще. Всё простое имеет быстрый предел. — Проговорив это на одном дыхании и интонации, он заморгал и наклонил голову чуть вбок. — Сейчас ты тут. Но не сам. Сам бы не был. Кто-то. Он тебя привел.

— Старик? Он? — Я старался внимательно его слушать. Фразы были просты, но суть не понятна. Казалось, уловив лёгкое понимание, я попытался его прервать вопросом, но он, будто и не прерывался, продолжал медленно говорить:

— Нет. Он бы не стал. Кто-то другой. Ему не всё равно.

Тут он замолчал. Покрутился по сторонам. Затем, оперевшись руками о пол, встал.

— Мне тут больше не нравится. — Сказал он и направился к черной двери, которая находилась в стене напротив. Маленькими детскими шажочками он удалялся от меня. Я испугался, что сейчас он может пропасть, как тот старик, и я снова останусь один. Тем более, если это узник цитадели, то это тот, кого я ищу.

— А ну стой. Подожди. — Я быстро зашагал к нему. Подойдя почти вплотную, я немного смутился, остановился в нерешительности, так как он продолжал идти. Тут, в цитадели, я ещё ни с кем не вступал в непосредственный контакт. Сейчас мне нужно было остановить его. Немного помявшись, я выдергиваю свою руку вперед и хватаю его за запястье и тяну к себе.

— Подожди. Стой. Если ты узник, то я пришёл за тобой. — Говорю я, после того, как он послушно остановился. Повернулся ко мне и поднял на меня свои глаза.

— Мне хорошо тут. Мне тут спокойно. Комфортно. — Он мило улыбнулся. Его лицо закружилось по часовой стрелке, эта тихая лёгкая улыбка последнее, что отчётливо отпечаталось на сетчатке моего глаза, потому как после, очертания его лица смывались всё больше ускоряющимся круговоротом, смешиваясь в одну бледно серую массу. Моё тело резко приобрело тягучесть, голова словно обута в железный тяжелый шлем. Я отрываю её от подушки, открываю глаза.

Как только мой мозг пришёл в себя, моему телу мгновенно был передан сигнал на подъем. Из-за оконных стеклопакетов просачивался уличный шум проснувшегося города. Я вскочил, огляделся по сторонам. Я лежал поперек кровати, мои вещи были неряшливо брошены на кресло, на полу лежала маленькая сумка, носящаяся через плечо. У меня в голове крутился только один вопрос. Сколько время? Телефон остался в сумке, поэтому, даже если и звенел, я не слышал.

Я быстро подскочил к своей сумке, расстегнул её и достал свой телефон, чтобы посмотреть время. Шесть пятьдесят. Всё напряжение резко растаяло и стекло с меня разом. Я сел на диван, откинул голову и закрыл глаза. Только сейчас я стал постепенно ощущать, как снова хочу спать. Но пора было собираться. Я выключил будильник за отсутствием необходимости, с предусмотрительной осторожностью швырнул телефон на кресло и направился в душ.

До выходных было три рабочих дня. В последнее время, я стал замечать, что живу какими-то циклами, один цикл равен одной рабочей неделе. Отсчитываю дни, остающиеся до выходных, затем новый цикл, будто предыдущая неделя и не существовала вовсе, будто проживаю эту же самую неделю с нуля. День сурка, только длиной в семь дней. Не думаю, что я одинок в подобных ощущениях. Просто большинство, могут не замечать этого в водовороте бытовых дел, для них однообразие не разделяется какими-то четкими отсечками знаменующими старт нового цикла. Для одних течение времени может показаться неразрывным кругом с чередой однообразных событий, повторяющихся из раза в раз, для других это может больше напоминать спирать, с постепенным плавных подъемом, представляющем развитие, личностное или материальное. Моё время больше походило на замкнутый круг, на котором виднелась чёткая отметка «старт», обозначающая понедельник. Да, в моём круге была середина, начало, конец. Найденная за долгие годы зона комфорта сильно расслабляла и не требовала много усилий, чтобы оставаться на траектории этого круга. Этот комфорт очень опасен. Он манит своим уютом и простотой, а потом затягивает тебя всё глубже и глубже. Чем дольше в нём остаешься, тем сложней вырваться из его лап. И ведь многие, думаю, осознают это. Но если ты смотришь открыто в лицо приближающейся пропасти, почему не остановиться? Если её пагубное воздействие не вызывает сомнений, почему же мы позволяем себе увязать в ней? Думаю, многим просто лень идти дальше пресловутой зоны комфорта. Самой первой и самой простой. Которая не требует много сил.

Каждый придумывает своё оправдание для этого. Моё оправдание — мои мысли. Глупое и наивное. Я знаю об этом. Я сомневаюсь, что они причина. Но других идей у меня нет. Последние две недели знаменуются не только моим странным сном, но и обилию мыслей о моем беге по кругу. Я словно чего-то жду. Как кошка, выжидающая момент для прыжка. Только вот я никак не прыгну. Только откладываю, надеясь, что всё разрешится само собой.

Три дня прошли как один, словно не прерываясь на ночи. В эти ночи я не видел цитадель. Были обычные сны. Которые я видел с того самого времени, как начинал себя осознавать. Завтра суббота, а это значит встреча с Юлей. Я ждал её и в то же время боялся. Эта встреча сблизит нас. Хотя бы, просто в общении.

В пятничный вечер я решил навестить своего второго университетского друга Антона Озерова. Антон недавно закончил большой ремонт в своей квартире, ещё раньше звал меня в гости. В этот раз я решил заскочить к нему после работы, так как если специально не соберусь, то так и не попаду к нему.

Антон был женат и воспитывал дочку Аню трех лет. Он был самым типовым семьянином в моём представлении. Хорошая порядочная жена, дочка, двухкомнатная квартира в ипотеку на юго-западе Москвы, интересная работа в комфортном офисе на Садовом кольце, иномарка среднего класса, дача. Полный набор. Время таких как Антон, как мне казалось, бежало по спирали. Не самый худший вариант. Дорога на работу, офис, дорога домой, детский садик, в выходные поездка на дачу семьей. Затем всё повторяется. Но есть развитие. Взросление дочки, планирование второго ребенка, ремонт в своей квартире, размер долга по которой постепенно сокращался. Всё это делало следующий виток времени чуть выше предыдущего. Конечно, всё это очень грубо и упрощенно, но если попытаться загнать нашу жизнь в небольшой набор жестких рамок моделей, то где-то так и выходит. Кольца спирали можно вытягивать, делать их шире, иногда ужимать, один виток выше, другой ниже. Добавление небольшого усложнения в модель позволяет сделать её более подходящей и гибкой, применять для большинства людей. И ведь как всё просто. Полученную модель легче анализировать, исправлять, понять какие события позволят кругу вытянуться в спираль, а спираль разогнуть в линию.

— Привет, проходи. — Антон встретил меня с семейным гостеприимством.

— Здорово. Запутался тут в ваших дворах. Понастроили одинаковых коробок. — Весело посетовал я ему.

— Дак был же уже.

— Два раза. Последний раз полтора года назад, наверно. Уже и забыл.

— Надо чаще навещать своих друзей, только и всего.

— Да, наверно. — Тихо ответил я. Хоть он и сказал это в шутку, но я будто почувствовал вину, ведь, в общем-то, так и было.

Прибранная прихожая, полочка для обуви, детские сандалики, по углам большого зеркала, висящего на стене, прилеплены фотографии из семейной жизни Антона. В квартире тепло. Это первое, что я заметил, когда вошёл. В моей квартире точно будет прохладней на пару градусов. Немного неуютно себя чувствую в этом милом семейном гнёздышке.

— Пойдём на кухню, — пригласил Антон, — там Катя блинов только что испекла.

На кухне пахло свежим жаром, маслом и блинами. Последний раз я ощущал подобный домашний запах пару лет назад, когда навещал бабушку. В моей кухне ничем не пахнет. Только иногда протухшим мусором наутро, если я забывал его вынести с вечера. Отсутствие мотивации сложно преодолевать. Я всегда считал семью главным мотивирующим фактором. Хотя при этом никогда не был женат и уж тем более не воспитывал детей. Само собой одной мотивации мало, но если есть потенциал, то что-то должно заставить его шевелиться.

Антон налил чай из заварочного чайничка. Добавил горячей воды, поставил на стол сахарницу, блюдце.

— Да... — Задумчиво произнес я. — Все атрибуты уютного домашнего очага.

— Ты про что? — Антон вопросительно посмотрел на меня, убирая со стола чайник и доставая из холодильника сгущенку.

— Чайничек, сахарница. Я чай завариваю из маленького круглого ситечка, а сахар у меня просто в пятикилограммовом пакете, куда я лезу ложкой и черпаю прямо из пакета. А пакет стоит в шкафу, в нижних шкафах.

— Дай угадаю, при этом ты даже никогда не доставал этот пакет оттуда.

— Верно! — Мы засмеялись.

Антон сел напротив меня. Я положил две ложки сахара.

— Так-то я люблю чай с двумя ложечками, но так как в гостях, положу три, дома-то я пью с одной, — приятная атмосфера благоприятствовала для глупых старых шуток.

— Опять ты со своими еврейскими шуточками.

Разговор равномерно и неспешно начинался. Переходя от обсуждения ремонта к планам на новый год, следующее лето, интересным событиям на работе. На этой кухне намного приятнее сидеть. Всюду развешаны полотенца, прихватки для горячих сковородок, деревянные лопаточки, различные пузырёчки с приправами, маслами и ещё много того, о чём я даже не предполагал. На подоконнике цветы, на столе красивая чистая светлая скатерть. Я свою дома забросил в грязное бельё и уже месяц собираюсь её постирать. Но каждый раз выгребаю одни только рубашки и брюки, оставляя её на следующий раз.

— Как там Юля? — Спросил Антон и ехидно улыбнулся, дожёвывая очередной блин. Его глаза сверлили меня, и по ним я понял, что мне не соскочить с вопроса.

— Ну... — Я выдохнул, посмотрел в окно, которое было завешено белой кружевной шторкой. — Завтра на свидание идем.

— Куда? Ты всё же решил за ней приударить? — Он оживился, будто лошадь, на которую он ставил, пришла к финишу первой.

— Нет. — Я заулыбался. — Она сама меня позвала. Завтра в подмосковье выставка, она хочет пойти, позвала меня составить ей компанию.

— Дак она решила первой сделать шаг. Ну и что ты? Почему ты так об этом говоришь? Не вижу радостных возгласов.

— Не знаю. Она мне нравится, очень. Думаю, я даже влюбился в неё. Я хочу быть с ней. Вернее, хотел бы. С такой, как она.

— Ну и? Хочу... нравится... Я не могу понять, а что не так?

— У меня же были уже два раза серьёзные отношения. И каждый раз они были с девушками, которые мне нравились. Возможно, да, не так как Юля. Но нравились. Я смотрел на них и испытывал страсть. Я хотел их целовать, трогать, заниматься с ними... — Я сбавил тон, поглядел на вход на кухню, будто взглядом хотел поймать свои слова, чтобы они не полетели дальше кухни, так как жена и дочь Антона были дома. — Сексом. Но год отношений и всё. Всё прошло. Ни страсти, ни желания. Представляешь? Как будто и не было. И даже не то, чтобы я не мог снова попытаться разжечь это пламя. Как делают другие. Я просто не хотел этого. Мне было не интересно.

Я замолчал. Отхлебнул чай и откусил кусок блина, хорошенько смоченного сгущенкой.

— Ну ладно. Бывает. Не твой человек, и ты не её.

— Бывает? А второй раз. Тоже самое. Хорошая девочка. Я думал, что поумнел и теперь знаю, как нужно встречаться, любить, как строить жизнь вместе. А в итоге? Тот же самый год, ну, может полтора. И снова это чёрно-белое кино. Смотрю на неё и понимаю, что не хочу с ней идти свой путь. И даже заставить себя не могу. А ведь и блины вот мне так же стряпала, дома прибрано. Работала.

Я отклонился на спинку стула, в задумчивости жуя блин. Хорошие блины, давно не ел такие. В общем-то, с того самого момента, когда последний раз был у бабушки.

— Это белорусская сгущенка? — Между делом заметил я, взял рядом стоящую банку и покрутил перед собой.

— Да, Катя постоянно такую берет. Говорит, белорусская молочка самая лучшая. И сгущенку там ещё делают самую настоящую.

— Ну да, я чувствую. Густая такая. Я как-то брал недавно нашу. Трубочек вафельных купил, думал сгущенки взять, чай попить. Дак она жидкая какая-то, как, блин, масло растительное. И на вкус, просто водичка с сахаром. А эта хорошая, — я согнал брови в кучу, вычитывая название, — надо будет взять. Вроде, не видел такой. Хотя, не всматривался, может.

Я поставил на место банку и вздохнул.

— Ну, допустим. И что сейчас? Просто бегаешь по бабам? — Антон осёкся. — Ну, по девушкам?

— По бабам и девушкам, — отшутился я. — Смотрю на других и меня тянет к ним, чисто в сексуальном плане. Но не хочу представлять их рядом с собой. Смотрю на Юлю... и меня не тянет к ней, в плане секса. То есть, она мне безумно нравится. Но вот знаешь, просто хочу посадить её рядом и сидеть с ней. Просто сидеть. Держать её руку, чувствовать, что она вот здесь, сидит около меня. А я сижу и смотрю на неё. Просто смотрю, мне этого достаточно. Просто быть с ней очень хочется. Но я даже голой её ни разу не представлял. То ли не хочется, то ли стыдно, за то, что я о ней такое думаю. Что-то между, короче.

— Ну как не тянет? То есть, ты бы с ней не хотел секса, или как?

— Ну почему? Хотел бы. Очень. Просто я даже не думаю об этом. Просто желание быть рядом с ней, видимо, сильней желания секса и заглушает его. Думаю, так. Я сильно не разбирался в своих ощущениях относительно Юли. Но пойти с ней за шмотками, купить ей новую сумочку, ездить по магазинам и думать, что купить на новогодние праздники. Когда я думаю о таких вещах, я готов сорваться, приехать к ней и обнять её, прижать и забрать к себе домой.

— В свою-то съёмную квартиру? Главное мусор не забудь вынести и посуду вымыть перед этим.

— Да-да, — мы громко засмеялись с ним в голос, хотя я ощущал лёгкое жжение в груди. В голове проснулись мысли о Юли. Это были хорошие мысли. Они не скалились, не рычали, не тыкались своими мокрыми сопливыми носами в меня. Это были нежные пушистые котики, которые мурлыкали и тёрлись своими мордочками о моё лицо. — Я боюсь, что она мне станет не интересной. И как потом? Я проходил уже два тяжёлых расставания. Я не хочу разочаровать её. Чтобы она увидела моё безразличие к ней. Ещё одно такое расставание я не хочу. Тем более с такой девушкой. Я представляю не только, как мы были бы вместе. Я представляю себя, сидящим за компом, не обращающим внимания на неё, на ссоры, на молчаливые вечера. И мне это совершенно не нравится. И она. Вся такая домашняя, в тапочках, совершенно не интересная мне.

— Ну, тут ты загнул. При чём тут домашняя?

— Я не так выразился. В общем, не та Юля, которую я себе представляю.

— Это же все так. На работе, они такие расфуфыренные роскошные кисы, а придут домой, смоют косметику, оденут халат, с большим масляным пятном на груди, затоптанные тапочки. И вот они уже обычные, как ты говоришь, домашние девушки, которые, — тут он чуть сбавил громкость голоса, — все как одна.

— Это всё понятно...

— И ты не хочешь видеть Юлю такой? Ты хочешь, что ли, чтобы она была всегда такой шикарной недоступной девушкой?

— Нет. Я бы хотел её увидеть такой. Я же говорю. Меня пугает, что всё это быстро приестся. Как уже случалось. Что моё отношение к ней быстро потеряет страсть и любовь, и останется лишь привычка и комфорт. А это приводит к безразличию. И, как логичное продолжение, тяжёлое расставание.

— Ты как-то вот вообще всё в кучу смешал. А что мешает повстречаться, попробовать? Люди же как-то строят отношения, семьи. Ты всё настолько усложнил. Послушал бы себя. Офигенная девка зовёт тебя на свидание, а ты идешь туда как к стоматологу.

Я не стал говорить Антону про свои развратные похождения. Не говорил раньше и не говорил сейчас. Он думал, что у меня случаются просто кратковременные отношения, которые я сам прерываю. Иногда не сам. Но про мои истинные желания и фантазии я ему ничего не рассказывал. Поэтому раскрыть ключевых причин боязни отношений с Юлей я не мог. Надолго ли хватит сексуального влечения к Юле? Ведь это одна из основ крепких отношений. Тем более, в моей ситуации. Через сколько я начну смотреть налево? А через сколько начну изменять ей, захлёбываясь в океане развратных фантазий? Нет. Изменять Юле это самое последнее, что я мог бы себе представить.

— Может, ты прав. Надо не маяться ерундой. Может вот она, моя девушка, с которой всё будет иначе. — Задумчиво произнес я. Чай уже давно был допит. Пустая кружка остыла, энергия разговора постепенно затухала. — Ладно, давай, зацени мне ремонт и я пойду, пожалуй. Кухню я вижу, круто. Цвет, конечно, хороший. Нежный такой.

— Да. — Антон повернулся на стуле в пол-оборота к кухонному гарнитуру, который был у него за спиной. — Катя долго выбирала. По несколько раз каталоги пересматривали. Сначала одно заказали. Потом она передумал, давай другое.

Антон провёл краткую экскурсию по обновлённой квартире. Мне в подобной долго ещё не жить. Красивый ремонт, сделанный для собственного проживания, а не для сдачи в аренду. Во время экскурсии ещё следовали рассказы их ругательств со строителями, которые делали часть работ, как Антон потом переделывал, перекрашивал. Не скажу, что мне было это сильно интересно, но я внимательно слушал, задавал вопросы, хотя, скорее из этики, чем из реального интереса. Разговор о Юле не на шутку разворошил мои чувства.

И, тем не менее, от Антона я ушёл в приподнятом настроении. Теперь я больше склонялся к тому, что мне стоит попробовать начать отношения с Юлей.

Мы договорились встретиться сразу у входа на выставку. Рассчитав время, необходимое, чтобы добраться до места, добавив страховочных полчаса, я прибыл на сорок минут раньше. Очень волнительные сорок минут. Будто теперь, я уже волновался, что она не придёт. Хотя ещё вчера, я был бы рад этому. Но вот вдалеке я вижу знакомый силуэт и походку. Чёрное приталенное пальто до колен, чёрные брючки, черные сапожки на среднем по высоте каблуке, тёмно-синий шарфик и тёмно-синяя сумочка. Она приближается ко мне. Какая же она хорошая.

— Привет, Серёж. Давно ждешь? — Мило и приветливо начало она, когда подошла ко мне.

— Нет. Минут десять назад только пришёл. Буквально вот недавно совсем.

— А я так с запасом время рассчитала, а получилось, что не совсем.

— Как же? — Я взглянул на телефон, время было ровно десять. — Ровно десять, как и договорились. Ты даже имела полное право опоздать минут на пятнадцать.

— Ну да? — Заулыбалась она и, прихватив меня за локоть, направилась на вход. — Нееет. Так нельзя. Вот, смотри. — Она протянула мне буклет, на котором было описание выставки, на развороте страниц была карта с изображениями и описаниями. — Смотри, вот тут павильоны с современными 3D-технологиями, вот тут живые полотна художников ренессанса, а вот тут, под открытым небом, макеты современной городской архитектуры. — Пальчик Юли бегал по цветному глянцевому буклету, ловко перелистывая странички. Я смотрел с неподдельным интересом. То ли я заинтересовался выставкой, то ли общество Юли было мне до безумия приятным.

Когда мы остановились перед указателем, я ощутил лёгкую волну её духов. Они не пахли как все другие духи, в них была какая-то уникальность, такого запаха я никогда не чувствовал раньше. Хотя, скорее, этот запах мне запомнился ещё по общению в офисе. Она частенько пользовалась этими духами. И мои глаза, нос, уши отчётливо нарисовали в моей голове образ, состоящий из запаха её духов, голоса и красивого личика.

Это точно были беленькие пушистые котята, которые терлись о мои щёки, уши, нос. Настойчиво, но совсем не противно, лезли мне в лицо, топтались своими крохотными лапками по моей шее, я лишь ощущал их теплые подушечки лапкок, и крохотные коготки, которые приятно царапали кожу, не в состоянии нанести вред. Сжимались в комок, стоило мне только взять их в руки, но через несколько секунд, почувствовав исходящую от меня доброту, расправлялись и уже вовсю покусывали мои пальцы, нежно мурлыкая свои песенки.

Мы ходили от одного павильона к другому, по дороге обмениваясь впечатлениями об увиденом. Мы говорили о чём угодно, только не о нас. И мне было комфортно в таком общении. Я не хотел, чтобы эту тему начинала она. Тем не менее, сам внутренне я был готов, что она может подойти к этому вопросу в конце нашей встречи.

Сейчас я впервые вижу и общаюсь с ней вне офиса. Хотя, это и не домашняя обстановка, с халатом и затоптанными тапочками, но, тем не менее, это вполне неформальное общение. И мне оно нравится. В процессе разговора, я узнаю новые вещи про неё. Какие фильмы ей нравятся, как она ходила недавно в магазин за новым пальто, почему она пошла учиться на экономиста, как после завалила первую сессию и в каком ужасе находилась до пересдачи. Всё это относилось к самой простой обычной девушке, а не к далёкой, недосягаемой богини. Но всё это я слушал с особой осторожностью, будто хотел поймать момент, когда мне станет всё равно до того, что она сегодня ела на завтрак. Но мне было интересно. Но, как и всегда бывает, рецепторы притупляются после первого вкушения сладостей, так и я к концу нашей встречи уже был спокойней, в животе и груди котята не щекотали меня своей пухлой шёрсткой, они надурачились, устали и свернулись клубком спать. Но мне по-прежнему было приятно быть рядом с ней. Я бы был с ней хоть весь следующий день.

Когда мы шли к выходу, я терзал себя вопросом, нужно ли её провожать. Формально, она просто позвала меня составить ей компанию. Компания составлена, дело сделано. Но конечно же, мне хотелось её проводить. Она, будто почувствовала моё смятение. В том месте, где наши пути расходились, она встала передо мной, взяла мои руки и сказала:

— Спасибо за компанию. Было очень круто. — Её лицо святилось улыбкой. — Ладно, я пойду, мне на автобус, договорилась заехать к подруге, она тут не далеко живёт, раз уж я приехала сюда.

— И тебе спасибо. — Я уже было задумался о том, что буду говорить дальше, как она развернулась, взмахнула на прощание своей ладонью и зашагала к автобусной остановке.

Я, наверно, ещё пару минут так стоял и смотрел ей вслед. Если я сейчас буду дальше так же стоять, то просто могу её упустить. И она будет с другим... с другим... Держать его за руку, рассказывать ему всё то же самое, что сегодня говорила мне. И это он будет вдыхать аромат её духов, слышать её голос. Я хотел броситься за ней, подбежать сзади, обнять и крепко прижать к себе. Уткнуть своё лицо в синий шарфик с ароматом духов. Её волосы, пахнущие лавандой, будут лезть мне в лицо, цепляясь за мои ресницы. Мне кажется... если я так сделаю... то из моих глаз брызнут слёзы. Я буду стоять, обняв её и сопеть носом, как обидевшийся ребёнок, а по моей щеке пробежит маленькая солёная капелька и прокатится до её шарфика. Мои объятия будут сжиматься всё сильней и сильней, пока она не засмеётся и не скажет, чтобы я был осторожней. Потом, она повернёт ко мне своё лицо, её глаза медленно моргнут, губы немного приоткроются, показывая всю долгожданность этого момета, которого мы оба наконец дождались. Мои чувства смогут найти выход, по мостику, переброшенному нашими взглядами. Этим чувствам не нужны будут слова. Наши губы крепко прижмутся друг к другу. Поцелуй будет долгим и страстным, повернувшись ко мне, она ладонями будет прижимать мою голову, а мои руки обовьют её спину. И мы так вдвоем будем стоять на дорожке, ведущей к остановке, освещаемые фонарём в тускнеющем воздухе наступающего вечера. Я пониму голову вверх и увижу яркий свет ораньжевой лампы, бьющий мне прямо в глаза. Этот фонарь будто смотрит на нас... сверху, склонив свою продолговатую металическую голову. Он будто ждал этого всю свою жизнь, ждал этого момента, терпеливо, каждый вечер зажигая свой свет. Вот они! Смотрите! Это два человека, которые нашли друг друга. Теперь, они больше не будут одиноки, их пути наконец-то соединились и дальше пойдут вместе. Навсегда. Я уже сделал первый шаг, готовый выполнить всё то, что сейчас пронеслось у меня перед глазами, но услышал телефонный звонок. Поднеся телефон, я прочитал одно слово, которое топором перерубило мощный канат, который в данную секунду соединял меня с Юлей. «Настя». Я томно выдохну. Нет. Я снова их чувствую. Скрежет, сопение, тяжёлое дыхание чёрных носов. Я снова представил это гибкое податливое похотливое тело в моих руках, его вкус, запах. В этот момент мне хотелось дать себе в морду. Я ответил на звонок. Настя хотела, чтобы я помог ей отвезти какие-то вещи. Конечно, другие мужики только берут то, что им нужно, в удобные для них моменты. Я не возражал. Уверен, что благодарность от неё будет достойная. Завершив разговор, я убрал телефон в куртку. Поднял глаза, но увидел лишь пустую остановку, к которой подходили новые люди.

А мне на станцию электрички. И что я не поехал на машине? В такие моменты, мне хочется включить по громче музыку и просто ехать на автомобиле, неважно куда. Тоскливая дорога обратно домой. Кухня, с немытой посудой, наставленной в раковину под самый кран. Я так и не успел её вымыть. В будние дни для этого совершенно нет настроения, а сегодня первый выходной, и дома я только вечером. И только сейчас я вспомнил, что завтра в доме художника будет проходить выставка, на которую меня звал Арсений. Пожалуй, я схожу на неё.

Легкий приглушенный шум разговоров, похожий на монотонный гул, небольших скоплений людей. Вокруг чисто и светло. Я сиротливо стою и озираюсь по сторонам, пытаясь поймать глазами знакомый мне силуэт.

— О, Серёг. — Послышалось со стороны. Я повернулся и увидел довольного Арсения, идущего ко мне. Он широко раскинул руки, затем подошел ближе. — Ты ли это? Не думал, что когда-нибудь увижу тебя в галерее.

Я немного засмущался, говорил он не тихо и привлёк внимание стоящей неподалёку группы людей. Они посмотрели на нас, но, решив проявить этику и скромность, почти мгновенно продолжили свои разговоры.

— Не думал. А я вот здесь. Вспомнил про твою выставку, подумал, почему бы не зайти. Просто, хочу лишить тебя одного очень увесистого козыря в наших спорах, когда ты говоришь «вот ты не был в галерее». — Отшутился я.

— Ну, выставка не моя. Я тут просто один из участников.

— Ясно. Ладно, давай, показывай свои творения. — Я сделал широкий жест рукой, чтобы встать на одну волну настроения с Арсением.

Он проводил меня до зала, в котором были вывешены его полотна. Кто-то окликнул Арсения, он извинился передо мной и сказал, что скоро вернётся. Надо же. Я раньше не видел его таким суетливым. У меня сложилось ощущение, что для него очень важна эта выставка, может, мой приход ещё добавил щепотку радости в его состояние. Он отошел от меня, направился в сторону, где стоял полненький седой мужчина преклонных лет, смотревший поверх очков на приближающегося к нему Сеню. По пути, Он быстро подбежал к кому-то, что-то быстро объяснил, помогая торопливыми жестами, и спешно пошёл дальше. Я добродушно улыбнулся и вернул свой взгляд на стену, на которой были развешены картины.

Они висели в линию, между ними было по метру расстояния. Мне показалось, довольно плотно, хотя, проходя мимо других стен, я видел и более близкое расположение картин. Я в первый раз в галерее, мне не с чем сравнить. Я сцепил руки за спиной и уставился на первую картину. Это был огромный трон, на котором сидел зловещий гигант. Я видел эту картину у него в квартире. Я сделал шаг вперед, и прочитал табличку под картиной: Арсений Дворжак. «Трон». Холст. Масло.

Арсений любил называть свои картины одним словом. Иногда, совершенно очевидным, которое вовсе не раскрывало полностью суть картины. Но Арсений любил недосказанность, любил оставлять простор для мысли зрителю. Он хотел, чтобы каждый зритель нашёл свою историю. А он лишь даст направление, в котором необходимо искать.

Она хорошо тут сморится, на идеально ровной белой стене. Я шагнул дальше, ко второй. Эта была одинокая скамейка, стоящая на пустой набережной, раскинувшейся вдоль пересохшего канала. На скамейке сидел старик, выставив руку вперед и опираясь на свою трость. Его руки покрыты иссохшейся и потресканной кожей, вторая рука вросла в скамейку и составляла с ней единое целое, ветер изорвал половину его одежды, под лоскутами которой видны его кости. Голова сохранила остатки кожи, которая сухим брезентом обтягивала череп. Белёсые волосы развивал ветер. Знакомая картина, но я не уделял раньше внимания ей, когда видел её у Дворжака дома. Но Арсений решил привезти её. Думаю, он считает её удачной. Я даже не знал, как она называется. Шагнул вперёд и наклонился к табличке с названием: «Бессмертие». Я поднял брови, после прочтения названия. Затем перевёл взгляд на картину. Где он тут увидел бессмертие? Ну, что можно сказать... это Дворжак. На мой взгляд, не самая удачная картина. Возможно, Арсений взял её за качественную детализацию. Она тут была на высоте. Ладно, я ещё раз окинул взором картину, отойдя на пару шагов назад. Хотя, тут, на стене, среди других полотен, она смотрится вполне серьёзной работой.

Я посмотрел в сторону, куда ушёл Арсений, в надежде увидеть его. Но нет. Ладно, пока продолжу смотреть сам. Новых картин не было. Все их я видел дома у Арсения. Посмотрев ещё минут пять на плавающие в бескрайних морях гробы, кости, заборы из плотно сбитых друг к другу омертвевших людей я услышал спешно приближающиеся шаги. Моя интуиция меня не подвела, это был Арсений.

— Блин, Серёг, извини. С руководителем Дома были вопросы. Ну как ты тут? Смотришь?

— Да. А что не одной новой нет? Я все эти помню у тебя.

— Одну я не закончил ещё. Две других мне показались не самыми удачными. А эти уже и дома у меня некоторые знакомые видели, оценили. Вот и решил их.

— Ясно. А где у вас тут ещё сюрреалисты. Хочу посмотреть, сравнить. Вот, то, что в этом зале?

— Да. Сзади стенка, вот та крайняя. Но ещё в том зале вывесили. Места не много. Поэтому они там, с пейзажами соседствуют. — Арсений активно показывал руками, чтобы я, видимо, уж точно не ошибся, когда буду искать.

Составив мне компанию минут на десять, он снова извинился и вынужден был уйти. Пересёкся я с ним только, когда уже собирался уходить. Он поблагодарил меня за посещение, а я, в свою очередь, за приглашение. Мне и правда понравилось. Хотя маленькая мысль грызла мой мозг как мышка прогрызает мешок с пшеном. Настойчиво и верно. Нужно было пригласить Юлю. Почему я этого не сделал? Но было уже поздно сожалеть. Не поздно было искать ответы. Но я не хотел проводить какой-либо сложный анализ, решив просто отдаваться своим ощущениям. Если хочу, то хочу, если нет, то нет.

Сегодня вечером я вымыл всю посуду, подмёл полы, вынес мусор. Зайдя в ванную, я увидел лежащую в грязном белье скатерть. Прибирать, так прибирать. Я налил в таз воды и замочил её. Пока скатерть отмокала, я вымыл раковину с чистящим средством. Уборка в доме так завлекла меня, что я не заметил, как время подошло к двенадцати ночи. Вот же. Завтра на работу. Завтра начинается новый цикл. Только вот побежит этот цикл, похоже, по прежнему кругу.

В комнате пахло сыростью и стиральным порошком. Моя сушилка для белья была вся увешана мокрыми вещами, часть пришлось повесить на открытые створки шифоньера, так как на сушилке места уже не осталось.

Я сел в кресло и огляделся. Чистый линолеум, по которому приятно ходить босиком, и к стопам не липнут разные мелкие крошки и песок, чистый компьютерный стол, кровать с новым свежим бельём. Вот так бы каждый день. Но подобный задор у меня бывает от силы раз в месяц.

Я завалился на кровать, положил рядом телефон и отдался крадущемуся сну.

Который резко и без предупреждения швырнул меня снова в цитадель. Я увидел только спину маленького себя, открывающего дверь.

— А ну стой. — Я быстро сориентировался, уже привыкший к подобным резким сменам обстановки.

— Не бойся. Идём. Там хорошо. — Говорил малыш. Схватив меня за руку, он потащил в открывшуюся дверь. Мы вошли в комнату, которая была чуть меньше предыдущей. Она была наполнена оранжевым бледным светом, и лёгким, едва заметным туманом. В ней повсюду находились большие бесформенные кучи, длинные, большие, короткие. Малыш подошел к одной из них и плюхнулся на неё. Под его весом бесформенная масса продавилась, позволяя ему погрузиться в себя. Я подошёл к нему, с опаской озираясь по сторонам.

— Давай для начала поймём. Кто ты? И что тут делаешь? — я присел на корточки рядом с ним. Он гладил руками этот предмет, игравший на текущий момент его кресло. Он был скользкий и мягкий. Под его маленькими пальчиками оставались небольшие вмятинки, которые, впрочем, быстро выправлялись.

— Я. Твоё подсознание. Ты поместил. Запер. Ты сам хотел. Мне тут хорошо.

— Нет. Тут не хорошо. Давай выбираться отсюда, идем за мной, я знаю выход.

— Зачем отсюда? Ты просто не знаешь. Будь тут. Всё увидишь.

Я встал. Моё подсознание... Теперь, разрозненные кусочки начинают собираться в боле менее понятную картинку. Мои мысли. Похоже, их рождает моё подсознание. Либо, эта цитадель и есть мои мысли. И они заперли моё подсознание. И оно теперь требует от меня разврата. Эти мысли исходят из меня, из самой глубины. Отсюда. Тут они живут, в этой цитадели. И моё подсознание находится в плену этого кошмара. Но я не должен разрушать её. Старик сказал мне, просто вывести подсознание отсюда. Видимо, этого будет достаточно, чтобы мои похотливые мысли больше не лезли ко мне в голову. На меня будто снизошло озарение. Вот он, ключ от моих мучений. У меня в руках. Этот маленький человечек. Я просто выведу его отсюда и всё. И моя реальная жизнь станет иной. Я прошёлся по комнате, разглядывая аморфные массы, разложенные по ней. Потрогал пальцем. Очень гладкая поверхность и до ужаса приятная. Затем приложил всю ладонь. Как приятно гладить это. Я даже не знаю, что это такое. Я надавил, и она промялась под давлением моей руки. Пытаюсь осторожно сесть. Масса продавливается. Так мягко и удобно. Она будто знает, как моё тело хочет расположиться, как мышцам будет проще всего расслабиться. Мои наслаждения прервало рычание. Я повернулся к своему подсознанию. Он так же сидел на своем кресле и гладил рукой двух огромных гиен. Они прижали уши и виляли своими хвостами. Облизывали его руки, затем подсунули свои морды ближе, стали тыкаться своими носами в его щёку, лизать её. Он сидел и хихикал, как маленький мальчик ласкался с домашними щенками.

Я встал. В груди застучал молоточек. Я сделал пару нерешительных шагов.

— Нет. Не трогай их. — Сказал я ему.

— Почему? Они хорошие. Смотри. Погладь их. Это они. Они очень сильные.

— Не трогай их, они вовсе не хорошие, ты, наверное, даже не понимаешь, на что они способны.

Гиены повернули на меня свои головы, подняли уши торчком. Верхние губы слегка подёргиваются на миг оголяя белые сверкающие зубы.

— Иди сюда, быстро! — Я злобно крикнул на малыша. Он испугано слез с кресла и подошёл ко мне. Я обнял его и прижал к себе. — Идём отсюда. Нужно уходить.

Гиены открыли пасти и начали рычать. Их шерсть вздыбилась в холке, с больших белых зубов закапала прозрачная слюна. Я, прижав малыша, отступал назад, бегло повернул голову, чтобы посмотреть, куда я ступаю.

Сзади ещё одна дверь. Я открыл её, и мы вышли в широкий коридор. Я закрыл дверь.

— Это плохие звери, не трогай их больше. Ты понял?

— Да. — Он поднял на меня свои глаза. — Их тут много. Иногда они спят. Иногда нет. Они голодные. Всегда.

— Я знаю.

Я огляделся. На мгновение, меня поразил тот факт, как я быстро адаптировался к новым ситуациям в череде моих снов в цитадели. Если вспомнить, с чего всё начиналось... пустыня, огромная пугающая башня, без входов и окон. И вот, прошло пару недель, а я уже спасаю узника цитадели от своры огромных голодных гиен. Длинные коридоры, исполинские залы, старик, гиены, подсознание. Я отношусь к ним так, будто это всё в порядке вещей, словно каждый день сталкиваюсь с этим в реальной жизни.

— Ты знаешь, как отсюда выйти? Туда я не хочу возвращаться. — Я кивнул головой в сторону закрытой мной двери.

— Да. — Едва слышно ответил он. — Идём.

Он взял меня за руку и повёл дальше по широкому коридору, в котором мы оказались. И я послушно последовал за ним. А есть ли основания у меня доверять ему? Как минимум, я не враг ему. По-хорошему, мы должны быть с ним заодно. Хотя, он говорил, что не хочет уходить отсюда, ему тут нравится, он предлагал мне остаться тут. Какая глупость. Как я могу остаться тут? И для чего? У меня есть мой реальный мир. В любом случае, я буду вырван отсюда после пробуждения.

— Нет. — Так же тихо сказал он. Не будешь. Если захочешь. Сейчас не хочешь. Ты связан с реальным миром. Есть связь.

— Ты можешь читать мои мысли?

— Конечно. Я твои — полностью. А ты мои — нет.

Но я даже не хотел уточнять у него, как и почему. И правда. Зачем мне это знать? Старик был прав. Отчего-то, я верю старику. Если бы он хотел мне зла, он бы просто запер меня тут. Ведь я был там, с ним, в полном его распоряжении. Он мог завести меня куда угодно, сказать, что угодно. Не нужно было ничего придумывать. Поэтому, я не буду вдаваться в детали, а просто последую своей цели — вывести подсознание из этого места. Но теперь вопрос с доверием к малышу. Ведёт ли он меня к выходу?

Мы проходили мимо небольших карманов, подобно магазинным витринам. Они тянулись справа вдоль всего коридора. Я не мог не заметить, что в них было. Это привело меня в ужас. Пожалуй, это первое, после гиен, что повергло меня в настоящий страх, и впервые я стал бояться этого места. Это были женские тела. Без головы и без рук. При этом, руки и головы не были как-то отрублены или удалены, тела выглядели так словно рук и головы и не должно было быть. В каждом таком кармане находилось по одному телу. Они просто неподвижно парили в воздухе, и, скорее, были похожи на статуи. Но, когда я вглядывался, то едва ли мог отличить от настоящих живых тел, тел, просто застывших, будто на огромном фотоснимке. Мы шли не спеша. Я вглядывался в каждое тело. Все они были похожи, но отличались общими формами. Стройненькие ножки, небольшая аккуратная грудь, далее большие крепкие бедра, переходящие в тонкую талию, верхнюю часть тела украшала большая округлая грудь. А между крепкими бедрами аккуратные, но выделяющиеся половые губки, такие нежные и ровные. Они притягивали мой взгляд, на это место я смотрел больше, чем на остальные части этих странных, но потрясавших своим совершенством тел. И они стоят тут, без каких-либо препятствий между мной. Малыш сделал шаг к телу, напротив которого мы остановились.

— Куда ты, — одёрнул я его за руку, при этом ощутив своё тяжёлое дыхание. — Надо идти.

— Я только потрогаю. Хочу. Не долго. — Он выпустил мою руку и шагнул к телу.

Он наступил уже на одну ступеньку из трёх, которые приводили на небольшое возвышение, над которым покоилось тело.

— Нет. Нет. — Говорил я, однако мои глаза прилипли к формам, бегали по ним, пожирали его, не в силах насытиться. Невероятных усилий мне стоило стиснуть зубы, размашисто шагнуть вперёд, поймать за руку малыша и дёрнуть обратно. — Нет! Быстрей, уходим.

Он посмотрел на меня, затем перевёл взгляд обратно, вытянул свою руку к парящему телу, растопырив пальцы ладони. Как маленький ребёнок, которого отец оттаскивает от прилавка с яркими игрушками.

— Прошу тебя, идём, не нужно. — Я смягчил тон. То ли от страха, то ли просто попытался применить другой подход, сменив жёсткость на уговоры.

Малыш сопротивлялся. Я смотрел на него, стараясь не поднимать глаз. Магическая привлекательность безупречного тела действовала и на меня.

Я потянул его за руку, оттащил на пару метров, слегка ладошкой хлопнул ему по лицу.

— Идём, идём. Пошли дальше, смотри вперед, только вперёд. Помоги мне найти выход.

Он нехотя зашагал дальше по коридору. Ощутив облегчение, я последовал рядом с ним, крепко держа его руку. Мне проще совладать с собой, чем ему. Надо скорее пройти этот путь. Я ускорил шаг, затем перешёл на лёгкий бег.

— Давай, немного, потерпи, нам нужно быстрее пройти это. — Говорил я ему.

Мы проносились мимо десятка подобных витрин. Всё женские тела. На любой вкус. Высокие, плотные, низкие и стройные. Неужели тут вся комбинация возможных комплекций? Для чего? Кому они тут нужны? Опять вопросы. Не стоит об этом думать, главное выбраться. А потом, к чему эти ответы будут нужны, когда я больше не увижу эту цитадель? Я не смогу никому о ней рассказать, не смогу снова попасть сюда. Она так и останется моим сновидением, одним лишь мгновением из жизни, которую, как мне кажется, я сейчас спасаю.

Мы добежали до конца коридора, к какому-то проходу, который снова ведёт в неизвестность.

— Сюда? — Спросил я своего спутника.

Он кивнул. Я внимательно посмотрел на него.

— Ты не обманываешь меня? Верно? Ты же поможешь нам отсюда выйти? — Я всё задавал и задавал эти вопросы, будто хотел поймать его на лжи.

— Ты можешь думать. Взвешивать. Ты знаешь больше. Я с тобой. Но здесь тоже хорошо.

— Может быть, но есть места, где лучше. И мы должны быть вместе, тебя не должно развращать это место.

Дальше были комнаты, большие и маленькие. Весьма однообразные и почти пустые. Они соединялись небольшими проходами, которые мы все быстро проходили. Меня вёл мальчик, я слепо следовал за ним. Видимо, за долгое время пребывания тут, он хорошо узнал цитадель.

Я не помню последней комнаты, в которой мы были, вся эта беготня смешала всё пространство в единую кашу из темноты и бетона. Полноценно ощутил я себя лишь лежащем на подушке, которую крепко обхватил. Со второго раза полностью открыл глаза. Ощущения реальности восстановились. Рядом лежал телефон. Я поднёс его к глазам с, будто, ржавыми и тугими веками. Часы показали семь ноль пять. Пять минут до будильника.

Я не стал его дожидаться, хотя такое желание у меня возникло. Так как вчера я поздно лёг спать, то поставил будильник на десять минут позже. Словно, лишних десять минут приведут меня в бодрость.

На работе я пересёкся с Юлей, когда ходил в столовую на обеденный перерыв. Мы всё так же мило побеседовали. Не знаю почему, но я ощущал словно какую-то вину перед ней. Может за то, что тогда, в субботу не побежал за ней и не сделал всё то, что искушало меня, пока я смотрел ей в след. Может за то, что завтра вечером поеду к Насте, помочь отвезти её вещи. А может за то, что даже сейчас, сидя с ней, мои глаза ненароком, на мгновение, но цепляются за красивые женские формы, спрятанные под обтягивающую одежду проходящих мимо девушек. Но правильный ответ, думаю, составят все эти причины вместе взятые. И всё же, на нежное и красивое личико Юли Соболевой смотреть куда приятнее. Я рад этому факту.

Но продолжаю медлить в отношениях с ней. Чего я жду? Может, я жду встречи с Настей, чтобы проверить, так ли сильно надо мной довлеют похоть и разврат. Что, если их натиск уже не так силен, что если свидание с Юлей, красивой и чистой Юлей, отобьет у меня желание к развратным шлюхам? Думаю, это было бы прекрасно.

Во вторник Юля зачем-то спросила про вечер. Я смутился и не сразу смог придумать срочное и неотложное дело, которое, к тому же, обязано должно было заполнить моё время полностью. И это выглядело довольно глупо. Со стороны это точно походило на наспех придуманную причину. Тем не менее, Юля не подала виду, мило улыбнулась, сделав вид, что вполне удовлетворена моим ответом. Ладно, пусть будет пока что так. Я обязательно что-то решу. Не сейчас, не сегодня, но к выходным. Но как я мог упустить этот момент? Цитадель. Ведь я близок к выходу из неё со своим подсознанием. Но тут вся волна радости схлынула так же, как и пришла. Кто сказал, что глупый сон каким-то образом исцелит меня? Как я могу вообще верить во всё то, что происходит в цитадели. Невероятно. Я до сих пор, находясь тут, в реальности, даже всерьез не задумывался о тех событиях, которые происходят в цитадели. Я не анализировал ту информацию, которую совсем недавно там получил. Все мои размышления оставались во сне. Гиены, подсознание... Ведь, если я избавлюсь от своих фантазий, то смогу открыть Юле свои чувства. А если не избавлюсь? Что, если сон про цитадель, так и останется непознанным сном? Эпизодом из жизни. И всё останется, как по-прежнему. Какой же бред. Как я могу в это верить? Всё, что я имею это странный сон, выглядящий чуть более реально, чем обычный. Хотя, он продолжается с места, где закончился в предыдущий раз. Часто ли такое бывает? Но может ли какое-то неизвестное расстройство психики давать такой эффект? Что, если может? Тогда этот сон, лишь психическое расстройство моего мозга.

Чем больше я убеждал себя в бредовости сна, тем больше приходил в ужас, осознавая, что сознательно и беспричинно я отталкиваю тех людей, с которыми, возможно, мне было суждено быть. И, как дурак, сижу и жду решения проблемы через какие-то события, происходящие во сне, и, по сути, не имеющие с реальностью ничего общего. Страх усиливался тем, что я реально такими темпами мог дойти до нервного срыва или окончательно сойти с ума. Перспектива оказаться в белой рубашке с длинными рукавами не казалась мне хорошим финалом. Нет уж. Но какое решение позволит избежать этого?

К концу подходил вторник. Я сидел на работе и прокручивал в голове сон. Главное было решить. Верить ему или нет. Что, если поверив ему, я сделаю первый шаг на пути умственного помешательства? Я же не знаю, как протекает шизофрения или подобные расстройства. Что, если это оно и есть?

Я заёрзал на стуле. Мне стало по-настоящему страшно. Кровь приливала к кончикам пальцев на руках и ногах, вызывая неприятное тёплое покалывание. Я ощутил, как моя кожа становится влажной. На ногах, спине, руках. Интересно, психи могу следить за своим состоянием, понимают ли они, что сходят с ума? Или это проходит абсолютно не заметно для них, только лишь окружающие могут заметить странность в поведении? Я словно сам себя толкал к мысли о визите к психиатру... и сам же сопротивлялся. На лбу выступили маленькие капельки пота. Надо успокоиться. Думаю, что сейчас я готов выбежать из офиса и побежать домой, закрыть двери, зарыться в одеяло и остаться там. Не о чём не думать, ничего не видеть и не слышать.

Стоп! Я встаю и иду в туалет, чтобы сполоснуть лицо холодной водой. Нет... нет... Я хихикаю внутри себя. Что я как маленький? Блин, взрослый, почти тридцатилетний, мужик ведёт себя как баба. Какие расстройства? Что я, не совладаю со своей головой? Я могу адекватно мыслить, рассуждать. Значит, я контролирую себя. Всё хорошо.

Мой мысленный разговор с самим собой прервал звонок Насти.

— Алло, — удивлённо ответил я. Хотя, что удивляться? Мы же договорились на сегодня, она звонит уточнить время. Наверняка.

— Привееет. — Как обычно весело ответила она. — Я сейчас около твоей работы, ты уже выходишь?

— Эм... Да... А что ты тут делаешь? — Я был удивлён. Зачем она сюда пришла?

— Мимо проезжалась. Ты же ко мне сейчас? Ты же на машине?

— Да. Мы же договорились с тобой. Я к тебе хотел сразу ехать, а то потом я не доберусь до тебя по пробкам.

— Ну выходи тогда, я через пять минут тут буду, меня подкинут.

Подкинут... Кто, интересно? А он не может отвезти твои вещи? Думаю, нет. И даже знаю почему.

Я выхожу из офиса. Сейчас шесть двадцать. А её ещё нет. Хотя прошло минут десять. Замечаю автомобиль быстро приближающийся к офису. Он подъезжает к обочине и останавливается. Наверняка, это она. Не хочу подходить. Между мной и автомобилем метров двадцать. Хочу, чтобы, когда она выйдет и подойдёт ко мне, автомобиль уже успел уехать. Проходит пару минут, а автомобиль так и стоит. Может, позвонить? Может, это не она вовсе. Моя машина находится на стоянке, в другой стороне.

Проходит ещё минута. Я стараюсь не смотреть на автомобиль, просто жду. Боковым зрением замечаю, что открывается задняя дверь. Да, это Настя. Она выходит из авто. Смеётся. Какие-то руки из салона авто цепляют её за куртку, она отталкивает их. Дверь закрывается и авто срывается с места.

Она оглядывается, замечает меня. Взмах её руки и она шагает ко мне. Даже не хочу думать о том, что видел. Не хочу? Разве? Словно голос во мне. Но это говорю я. Говорю сам себе. Кого я обманываю?

Она подходит, смеётся.

— Прости, блин. Не долго ждал?

— Нет, я только вот вышел, задержался, по почте надо было отправить отчёт, никак не получалось.

— Ааа. Ну хорошо. Ну что, идём?

Думаю, она чуть выпила. Совсем немного. Она приобняла меня. Я посмотрел на её губы. Пухлые губы. Что она делала ими минуту назад? Ну, или не минуту, может час назад.

— Что? — С глупым удивлением спросила она меня, когда я стоял и пялился на её лицо.

Я, не говоря ни слова, приблизился к ней и поцеловал её. Я чувствую, как она улыбается, но старается свести губы, чтобы вжаться ими в мои. После поцелуя, мы повернулись, чтобы идти к стоянке. Мой взгляд мгновенно цепляется за знакомые очертания обведённые желтой краской стоящих вдоль тротуара фонарей. Юля! Я только заметил, как она повернулась и быстро зашагала в сторону метро. Конечно, она всё видела. Случайно или специально? Думаю, что просто вышла и увидела меня. Решила посмотреть, кого я тут жду. И ей всё ясно про Настю. К тому же, её внешний вид. Короткое платье, прозрачные колготки телесного цвета. Не знаю, заметила ли Настя. Думаю, что нет. Она увлечена чем-то другим. Мы медленно шагаем к моей машине. Юля удаляется. Но я не бегу за ней. Что я скажу? Это не то, что ты думаешь? А что она думает? Я даже не знаю... Очевидно только то, что я ей не безразличен.

Но мы пришли к машине. Я не побежал за Юлей. Я смотрел на Настю. Время пришло. Звери голодные, надо покормить их.

И я не обманулся в своих ожиданиях. Стоило только зайти в квартиру к Насте, я набросился на неё.

— Ты занималась сегодня сексом? — Спросил я, когда она лежала на кровати, а мои руки подбирались к её трусикам.

Она удивилась, приподняла свои накрашеные брови:

— Что? Какой странный вопрос. — Я застал её врасплох таким вопросом. Думаю, она просто не знала, какой ответ меня удовлетворит.

— Да или нет?

— Ну... да. — Ответила она, закатывая свои глазки, и явно ожидая моей реакции.

А я продолжил. Ответ меня удовлетворил. Я стянул с неё трусики. Затем навалился сверху.

— Что ты делала в машине? Она стояла там пять минут.

— Да ничего, блин, что ты за глупости спрашиваешь? — Смеясь, ответила она.

Сквозь своё томное дыхание, я продолжил:

— Ты сосала там? Да?

Улыбка сошла с её лица, состроив домиком брови, она чётко и холодно ответила:

— Да.

Мои глаза перешли на её губы. От моего тяжелого дыхания мои губы пересохли, я медленно с усилием облизываю их своим языком и опускаюсь, чтобы поцеловать её. Плотно, сильно. Мой язык, будто не выдерживает, проскальзывает в её рот, подобно тому, как туда проникала мужская плоть часом ранее. Насытившись вкусом её губ, я оторвался от них и последовал ниже, целуя её грудь, живот, нежно за спинку приподнимая её податливое тело, от чего, оно выгибалось навстречу мне, как змея.

И в этот момент, я не думал о Юле. Я совершенно забыл о сегодняшнем эпизоде, я наслаждался похотью, кормил с рук оскаленные чёрные пасти. Но удовольствие закончилось очень быстро. Её бархатный бутон розовой пахучей плоти уже не казался таким сладким и сытным, как бы я не старался и не вылизвал каждую складочку её бритой пизденки. Я будто до конца допил этот бокал, под названием Настя. Когда последние капли касались моих губ, а язык слизывал их, я понимал, что больше мне нечего отсюда взять. Звери не насытились. Злыми и голодными они уходили с пиршества, и я понимал, что скоро они потребуют еды.

Больше, я не позвоню Насте и не отвечу на её звонки. Она совершенно перестала представлять интерес. Сегодняшний вечер был последним с ней. Я даже не злюсь на неё за эпизод с Юлей. Не Настя, дак какая-нибудь другая. Дело было не в Насте, а во мне. Когда же они подавятся и сдохнут? Или мне теперь всю жизнь предстоит кормить этих оголодалых тварей?

На этом, правда, вечер вторника не закончился. Я приехал домой и, посмотрев на телефон, увидел СМС от Юли. «Привет. Что делаешь? Всё успел сделать?». Юля-Юля. Моя хорошая Юля. В этот момент я ощутил себя полным и настоящим мудаком. Я больше не помню таких моментов, когда настолько искренне я так себя ощущал.

Я покрутил телефон в руке. Надо быть мужиком. Я набираю её номер.

— Да... — Тихо отвечает она.

— Привет. — С искусственной улыбкой говорю я.

— Привет. — Тихо и пресно слышится в трубке.

Молчание на пару секунд.

— Ты видела? — Сказал я. Всё понятно уже, что тут притворяться.

— Да.

Но почему-то, это её «Да» будто ударило молотом мне в грудь. Я же и так знал, что ДА. И так знал! Но «Да», сказанное тихим нежным голосом Юли буквально впечатало меня в кресло, на котором я сидел.

— Она тебе нравится? Ты встречаешься с ней? — тихо продолжила она.

— Нет, не встречаюсь.

— Ммм... Просто так, обычная потаскушка?

Такого слова трудно было ожидать от Юли. Хотя. По сути, всё верно. И чего там можно не понять, если не встречаюсь. Юля всё прекрасно видела.

— Как-то так.

— Ладно. — На выдохе сказала она, более приободрённым голосом. — Это твоё, в конце концов, дело. Извини, что вообще написала. Просто... Хотя нет, ничего. Завтра увидимся, хорошо?

— Эм... да, конечно. В столовой?

— Да. Я в час пойду. Придёшь?

— Да, конечно.

— Хорошо. Ладно. Пока.

— Пока.

Я встал. Даже не встречаясь с ней, я умудрился её обидеть. И вот сейчас, она, наверняка, с мокрыми глазами сидит и смотрит на сообщение о завершённом вызове. Грудь сдавило. Глаза зажгло. Влага выступила на веки, не удержалась и струйкой скатилась по щеке.

Я со всего размаху запустил телефон в стенку. Пластиковая игрушка с глухим звуком разлетелась на несколько крупных осколков.

— Аааааааааааррррррр, — не сдерживая себя, в полный голос прорычал я.

Ринулся на кухню, открыл верхний кухонный шкафчик. Достал полупустую бутылку коньяка, так и не дождавшуюся какого-либо повода быть опустошённой. Три стопки были загружены в меня без особых трудностей. Собрав все оставшиеся внутренние силы, я отправился к кровати, и завалился спать, не снимая одежды.

На следующий день я встретил Юлю на работе. Но не в столовой. Мы лишь пересеклись в офисе, обменялись приветствиями и парой общих фраз. Она не выглядела подавленной, отвечала мне, как ни в чём не бывало. А я уже был уверен в том, что с ней всё кончено. И это устроил я сам, своими руками. Но ведь это лучше чем тяжелое расставание через год-полтора. В конце дня, она попросила, чтобы я зашёл к ней в пятницу вечером. На мой вопрос зачем, ответила что-то невнятное, но, вроде как, речь шла о какой-то помощи. Я чувствовал себя виноватым перед ней и не мог отказать. Если прикинуться шлангом, то на меня, в общем-то, и не за что обижаться. Я не давал ей никаких обещаний и клятв в верности. Мы даже не встречались. То свидание, больше походило на дружеский поход на выставку. Поэтому, чисто формально, я был чист. И если бы я отказал, сославшись на то, что нам нужно поставить точку между нами, это могло бы выглядеть глупо, так как нечему было ставить точку. Моя личная жизнь, это моё личное дело, а она просто просила о помощи как коллега. Но по делу, было ясно, что я повёл себя не совсем правильно. И что теперь? Спустить всё на тормозах? Юля всё видела. Думаю, многое поняла. Я будто специально себя сдерживал, чтобы ситуация уже стала непоправимой и я, увидев её безнадёжность, спокойно удовлетворился этим. Это подход, построенный на оправданиях своей слабости и безвольности. Но пока что, всё шло именно так.

Я знал, где она живёт, хотя и не был ни разу у неё в гостях. Я сильно волновался, ведь я не знал истинных причин, по которым она меня позвала. Думаю, что если она попытается меня соблазнить, я не смогу сопротивляться ей. И я сделаю то, что хочу сделать уже давно. Я крепко обниму её, прижму к себе. Буду шептать на ушко нежные слова и умолять простить меня. Да! Я это сделаю. А может... сделать это в любом случае? Что же я так? Такое важное и, по сути, судьбоносное решение я принял только что, уже зайдя во двор её дома. У меня даже нет времени всё взвесить. У меня было два дня. А всё, что я делал, это только прокручивал в голове тот самый эпизод у офиса, и так, краем мысли, коснулся планов на выходные, подумывая уже направиться в клуб.

Думаю, нет. Никаких клубов. Никаких шлюх. Юля Соболева, девочка, которой я нравлюсь, которая безумно нравится мне. Сейчас она дома, через пять минут я увижу её. Никаких больше мыслей. Пошло всё к чёрту. Не нужно никакого особого момента, чтобы разорвать этот круг. Новую жизнь нельзя начать завтра или с первого числа следующего месяца. Её можно начать только в один единственный момент. Сейчас! Только сейчас. Если не сделать сейчас, то момент будет убегать вперёд, и никогда не начнётся. Не нужно к нему готовиться, не нужно его обдумывать. Всё уже обдумано на сто раз.

Я достал телефон. Свой старый телефон, который пару лет назад бросил пылиться на полку. Теперь, он мне пригодился, после того, как я разбил свой новый. Нужно позвонить, я не знаю квартиры.

Дисплей телефона говорит мне о наличии нового сообщения. Старая модель. Сразу не видно от кого пришло сообщение. Приходится лезть в меню, открывать список. Сообщение от Юли! «Код домофона 3432, второй этаж, квартира 5. Дверь будет открыта, проходи. «. Я на мгновение замер. Удивление, постепенно переходящие в страх. Страх, перед неизвестностью. Часто ли девушки так приглашали в гости, с просьбой об услуге? Дверь открыта, проходи... Это как? Зачем она будет открыта?

Я робко набрал код домофона, прошёл в подъезд. Весь мой настрой на извинения и желание быть с Юлей потерял равновесие. Но не рухнул. Я чувствую это. Я ещё хочу выполнить всё то, о чем думал, подходя к дверям подъезда. Немного странное СМС не должно меня смутить. А иначе, грош цена такому настрою.

Бытро пробегаю пару лестничных пролётов, подхожу к входной двери. Берусь за ручку, кровь в теле леденеет. Моя рука давит на изогнутый гладкий кусок металла, и дверь открывается. Вхожу в прихожую. В ней никого. Оглядываюсь по сторонам, слева меня коридор, ведущий, по-видимому, в комнату, а прямо передо мной открывается вид на кухню. Я снимаю только туфли, решив пока оставаться в куртке, так как без прямого визуального приглашения, мне неловко её снимать с себя и вешать на крючок, будто бы в своём доме. Только хочу окрикнуть Юлю, но слышу какие-то звуки в комнате слева. Осторожно я прохожу в коридор на доносящийся звук, похожий на чьи-то голоса. Хотя, меня и посещает мысль, что неплохо было бы дать знать о своём присутствии, чтобы не напугать её или не застать врасплох. Но мне пришло в голову это слишком поздно, так как ещё шаг и я вошёл в комнату и замер, от представшей передо мной картины. Большой чёрный диван, на котором находятся двое мужчин, один из которых сидит на нём, второй находится сверху, а между ними... Юля. Нижний мужчина грубо обхватив её ягодицы, которые сидят на большом крепком члене, раздвигает в разные стороны, тот, что сверху, пыхтит как паровоз, обнимая её за шею и прижимая к своему крепкому волосатому телу, он с какой-то животной яростью вгнояет в ее анальную дырочку свой увесистый член. Она стонет, приоткрыв свой ротик. Такое зрелище, как двое мужчин одновременно проникают в женскую плоть, я видел только в своих порнороликах. Её голова поворачивается ко мне, наши взгляды пересекаются. Легкая выдавленная улыбка появляется на её губах. Мой взгляд сам скатывается ниже, с этой точки мне прекрасно видно всё. Даже слишком прекрасно видно, словно это картинка, ловко пойманная умелым кинооператором. Мокрая возбужденная хлюпающая плоть, шлепки тел друг о друга, грубое мужское дыхание сливается с нежным женским стоном.

— Ты любишь шлюх? — Спрашивает она меня, смотря своим остреньким взглядом прямо на меня. — Я стану ей ради тебя. — Ещё пару её томных стонов, — тебе нравится, Серёжа... ?

Я сделал шаг назад. Моя голова закружилась, всё поплыло, рукой в воздухе нахожу стенку, опираюсь о неё. Мне становится душно, твёрдый комок упирается в горло, не позволяя вдохнуть. Юля... Как ты могла? Самое чистое и невинное существо на свете... превратилось в текущую и стонущую блядь...

— Парень, от отличной девчонки отказываешься, — слова из комнаты настигли меня, когда я подошёл к входной двери. Обернулся. Пару секунд и я выскочил на лестничную клетку, быстро спустился вниз, выбежал из подъезда и пустился бегом до метро.

Я не добежал до метро пары сот метров, плюхнувшись на стоящую вдоль тротуара скамейку. Я не знаю, сколько я так просидел. Час, может, два. Нет, я не плакал. Глаза были сухие и ясные. Голова не кружилась, ком в горле постепенно отступил. Раз за разом воображение вытаскивало из памяти эту картинку. Как я ни пытался её выкинуть из головы, она бумерангом возвращалась, ещё сильней ударяя по сознанию. Месиво из женских и мужских гениталий было физически противным до озноба и мурашек. Раньше, я и подумать не мог, что это покажется мне настолько отвратительным. Хорошо, что я ничего не ел, а то, меня бы вырвало прямо там. Юля... Юличка... Это я. Что я с тобой сделал, Юля? И сбежал. Увидев, что натворил, я просто сбежал.

Домой я пришёл в два часа ночи. Я был пьян. Не то, чтобы сильно... я вполне самостоятельно держался на ногах. Но только и всего. Пространство, окружавшее меня, уплывало от моего взора куда-то в сторону, дверную ручку я смог ухватить только со второго раза. Как же хорошо, что сегодня пятница. Завтра сутра, я бы никогда не смог бы подняться на работу. С трудом я снял ботинки, по дороге до кровати, я скинул рубашку. Брюки я стащил со свих ног только когда уже лежал сверху на одеяле, под которое даже не было желания и сил забираться.

Головокружение постепенно унималось, пока не исчезло совсем, и я не ощутил на своей руке другую руку. Маленькую ручку моего спутника в цитадели.

Он задрал чуть голову, медленно повёл ей в сторону.

— Что-то не так. Изменилось.

Я взглянул на него:

— Что не так?

— Слабая связь. Её немного. Она вся с тобой. Тут. Сейчас.

— Давай ка выбираться отсюда побыстрее.

Он послушно повёл меня дальше. Картинки с Юлей присутствовали даже тут. Но её слова... они эхом звучали во мне, давая призрачную надежду на то, что не всё потеряно. Хотя... хочу ли теперь я её обнять? Прижать к себе... Не знаю. Думаю, что хочу. В этом полностью моя вина. И только моя. Разврат и грязь привели мои отношения с Юлей в чудовищную форму. Но это форма ещё сырая, она не успела окрепнуть. Я, надеюсь, не поздно содрать эту слизкую и липкую оболочку с нежного Юлиного тела, нежно убрав остатки мягким махровым полотенцем.

— Надо торопиться, прошу тебя. От этого зависят наши с тобой жизни. Не подведи нас. — Я умоляюще посмотрел на него.

— Едва ли.

Я не обратил внимания на его слова. Моя голова была полна своих собственных. Мне бы разобраться, сперва, с ними, но я не хотел. Не хотел до того момента, как всё исправлю. Я верю, что всё можно исправить. Она пошла на это ради меня. Она любит меня. Очень сильно. А я... люблю её. Наверно, я всегда любил её. С момента самого своего рождения любил. Только не знал. Но теперь я это знаю. Это прекрасно, что я наконец-то понял, что я любил её всю жизнь и всю жизнь ждал именно её.

Мы зашли в очередной длинный коридор, который изгибался полукругом. Там, за поворотом я услышал грозное рычание и чьи-то пронзительно тонкие визги. Лай и рык несомненно принадлежали гиенам. Да, в последнее время мне не удалось как следует накормить этих тварей. И больше этого не будет. Я не боюсь их. Я готов хоть сейчас голыми руками наброситься на них и своими зубами разодрать им горло, почувствовать на языке их тёплую солёную кровь, добраться до трахеи и разгрызть её как куриную косточку.

Мы завернули к месту, откуда доносились звуки. Я увидел убегающих от нас гиен. Четыре или пять, мне было сложно так быстро сосчитать их. На том месте, откуда они убежали, я увидел много крови и разодранных маленьких белых пушистых котят. Оторванные головы, некоторые из них пережёваны, оторванные крохотные лапки лежали по всему полу, белая шёрстка вся измазана алой кровью. Они не хотели их съесть. Они хотели их уничтожить, изодрать до неузнаваемости. Я подбежал к ним, упал на колени. Мои глаза налились жгучими горячими слезами, которые тяжёлыми каплями покатились по щекам.

— Неееет!!! Нееет!!! — Я заорал, поднимая легкое тельце маленького котёнка, у которого дикие твари не успели отгрызть маленькую головку. Он поднял на меня свои сверкающие бусинки, устало моргнул, едва приоткрыл ротик, чтобы мяукнуть, но не смог найти в себе столько сил. Его глазки наполнились алмазно-прозрачной влагой, которая была выдавлена из них закрывшимися навсегда веками.

Я положил его на пол. Поднялся и побежал вслед за гиенами.

— Неееет! Юля!!! Прости меня, Юля! Прости!!! Юляяяяяяя, — я бежал что было силы. Я не боялся ни гиен, ни стен цитадели. Ничего. Я не испытывал усталости, я не сбавлял свой бег. Пробежав до конца коридора, я вбежал в огромный зал, подобный тем, что были в самом начале моего пребывания в стенах цитадели.

Я побежал по нему. Я кричал и звал Юлю, я умолял её простить меня. Я не знаю, куда бежал. Я бежал за гиенами, которых уже упустил из виду. Пробежав до середины, я остановился, наклонившись, я опёрся о свои колени руками.

— Нет... нет... нет... — уже тихо повторял я. Мой голос едва ли мог кто-то слышать, кроме меня самого. Я выпрямился, посмотрел вдаль зала, в тот конец, в который, как мне показалось, убежали гиены. — Юлечка, прости меня... прости... прости...

Слёзы продолжали хлестать по моему лицу, размывая изображение перед глазами, отчего мне сложно было вглядеться в конец гигантского зала. Я смахнул пальцами слёзы из глаз, но это не помогло, через пару секунд они наполнились ими снова.

Я огляделся. Где малыш? Я боялся, что потерял его, но он своими маленькими шажочками догонял меня. Я немного успокоился, повернулся, чуть расставив руки, чтобы он прижался ко мне. Слева до меня донеслось громкое рычание, я повернулся и отпрыгнул назад, не устоял на ногах и повалился на спину. Четыре гиены были в нескольких шагах от меня. Я приподнялся со спины, рукой постарался отодвинуть малыша за свою спину.

— Ну давайте твари, кто первый?! — Я не боялся, как не боялся с самых первых минут, когда вошёл в эти стены. Это я построил эту цитадель. Это моя цитадель. Эти гиены, это мои мысли. И я порву их в клочья, я оторву их головы, если они попробуют хоть тронуть моего малыша.

Но не успел я приподняться, как они повернули свои острые головы в сторону, сжали уши, жалобно заскулив и поджав хвосты, заплетаясь в собственных лапах, спешно побежали прочь, будто от полыхающего пламени.

Взглянув в ту сторону, я увидел очертания человека, который подходил из дальнего конца зала.

Я встал ровно. Малыш подошёл ко мне и прижался, прячась за моё тело от приближавшегося человека.

— Она... — Тихо задумчиво произнёс он.

Я увидел его. Сейчас я могу разглядеть этого человека. Это была Юля. Она всё той же лёгкой походкой приближалась ко мне. На ней было синее длинное свободное платье, развевавшееся от её движений. Она подошла к нам.

— Ты молодец, Серёженька. — Мило сказала она.

— Что ты тут делаешь?

— Ты почти справился. У меня за спиной выход из цитадели. — Она наклонила голову, опустила взгляд на моё подсознание и улыбнулась ему. — Бедный малыш. И ведь он ни в чём не виноват. Это хорошо, что теперь он не будет находиться в этом ужасном месте.

— Как ты тут оказалась?

Она говорила, как ни в чём не бывало. Я совершенно не ждал встречи с ней тут. И поэтому просто стоял столбом и только добивался ответа на свой вопрос.

— Я не та, за кого ты меня принимаешь. Я не девушка Юля с твоей работы. Я, Серёжа, твой ангел хранитель. — Она повернулась в сторону и медленно

зашагала, огибая меня с малышом. — Когда твоё подсознание оказалось заперто тут, ты начал уничтожать свою жизнь. Развратные мысли лезли в твою голову, рождаемые твоим подсознанием, которое оказалось под влиянием этих стен. Ему было тут хорошо и комфортно. Сам этот малыш ни за что не покинул бы цитадели. Нужна была помощь твоего сознания, которое и приходило в этот чертог, чтобы найти и вывести отсюда твоего «младшего брата». И, как ты мог заметить, эта цитадель подчиняется твоим желаниям. Вначале, ты даже не мог найти вход, потому, как не хотел ничего менять в своей жизни. Нужно было тебя подтолкнуть к этому. Так появилась Юля Соболева.

— Погоди, я знаю тебя уже больше года. — Возразил я, внимательно слушая рассказ.

— Нет. Я появился в твоей жизни пару недель назад. Это ты думаешь, что знаешь меня год. Это иллюзия, Серёж. Я принял облик красивой девушки, взятый полностью из твоей головы, образ, в котором бы ты не нашёл ни одного изъяна. Это пришлось сделать, нужно было гарантировать, что ты влюбишься в Юлю Соболеву. Нужно было родить в тебе желание, чтобы цитадель смогла вас выпустить. Иначе, ты рисковал бы навечно плутать по её бескрайним коридорам и залам.

Я посмотрел на своего малыша, который прижимался ко мне. Поднял глаза снова на Юлю и увидел другого человека, с двумя большими крыльями. По лицу было невозможно понять, мужчина это или женщина.

— И это сработало. Выводи отсюда его, — продолжил ангел. — Больше тебе не нужно ничего знать. Я сделал своё дело.

— Ты... ты... ты просто мразь... — Со звериным оскалом выговорил я. — Верни мне Юлю. Верни Юлю!

— Не было никакой Юли, Серёжа. И не будет, никогда. Таких не бывает. — Тон ангела отдавал холодным металлом, — бери его, и выходите отсюда. Это плохое место. Как ты видишь, ничего хорошего в твою жизнь оно не принесло. Я не требую благодарности. Я не требую от тебя ничего. Я обязан был защитить тебя и помочь уйти с твоего замкнутого круга. Я это сделал. Надеюсь, мы больше не увидимся. Я не могу более оставаться в этой цитадели. Прощай, Серёжа. Выход за моей спиной.

Сказав последние слова, ангел взмыл ввысь высоченного зала и исчез где-то под его огромными необъятными сводами.

— Не было... никогда... — Ошарашенный правдой произнёс я.

Я, словно зомби, взял малыша за руку и направился к выходу. Мы медленно шли, не говоря ни слова. Я просто неотрывно смотрел на светлый прямоугольник в стене, который выводил наружу.

Мы подошли к нему, широкий и высокий выход, открывал вид на бескрайнюю пустыню, раскинувшуюся под стенами цитадели. Моей цитадели.

И что там меня ждёт? Мой разврат и похоть оставят меня, и перестанут быть мне интересны. Я больше не пойду со Стасом и игривыми распутными девицами в сауну, не пойду в шумный, наполненный сонным глухим туманом ночной клуб, не подберу на остановке голосующих вульгарных девушек. Там меня не ждёт Юля. Завтра я приду на работу, подойду к её офисному креслу, но на нём уже будет сидеть какой-то суетливый стажёр, перебирающий бумажки и укладывающий их по папкам. Я приду в столовую и могу просидеть там хоть весь день, и ко мне больше не подсядет милая хорошая девочка, с тёмными волосам и нежной улыбкой, которую я помню так, словно видел её только что. Наверняка, я поеду в подмосковье, в тот самый технопарк, в котором у нас было единственное свидание с ней. Я встану в пятидесяти метрах от остановки, в том самом месте, где стоял в субботу и смотрел ей вслед. И... наверно... я снова увижу её... идущую от меня в своём тёмно-синим шарфике, от которого веет мягкими духами. Её волосы, пахнущие лавандой, будут развеваться по ветру. Только это будет моё воображение, которое просто наложит картинку из памяти на видимый мной городской пейзаж. И этот фонарь... этот чёртов фонарь, так никогда и не увидит тех двух, что нашли друг друга, что возьмутся за руки, соединив две жизни в одну.

Я посмотрел на малыша. Да, я знаю, он читает мои мысли. Он всё понял. Я делаю шаг назад.

— Я не хочу туда. — Сказал я. — Там нет ничего.

— Я знаю. Я тоже.

Мы развернулись с ним и пошли в глубь цитадели. Мне, почему-то, тут хорошо и спокойно. В голову не лезут дурацкие мысли, душа не рвётся на части. Я здесь, со своим подсознанием, в доме, который воздвиг, и в этих стенах нет ни страха, ни боли.

Нужно ли говорить, что следующим утром я больше не проснусь? Никогда.

Через пять дней мою дверь вскроет наряд полиции вместе с участковым и парой моих друзей, которые и поднимут шум по поводу моего исчезноваения. Моя комната в квартире останется в той же обстановке, что и была пять дней назад, на кровати будет покоиться моё бездыханное тело. На стене напротив, будет висеть картина, которю мне подарил Арсений. И только он, случайно вглядевшись в неё, обнаружит одну заметную только ему деталь. На стене цитадели будут сидеть два человека, обнявись вместе они смотрят в бесконечную даль, простирающуюся под гротескными стенами... Я добавил последний штрих, которого так нехватало этой картине.

Вот теперь картина закончена. Теперь она настоящий шедевр...