Сказочный принц.

Почему мне так повезло? Почему именно мне? Чем я заслужила подобное счастье? Простая провинциальная девчонка с окраины. Из небогатой неполной семьи. Я лежу на роскошном широком круглом ложе во дворце из белого камня — нашем временном пристанище в семье Омара. И смотрю на спящего на моем плече мужчину — моего возлюбленного Омара, мужчину моей мечты. Которого я дождалась и встретила. Я ещё утомлена после 1, 5 часов любви, закончившихся несколько минут назад. Живот и бедра ещё сводит легкая судорога; едва заметные следы его пальцев на липких от наших соков ляжках — чудесные отметины моего счастья. Оперев голову на локоть, я ласково смотрю на утомленного любимого мужчину, заснувшего сразу после оргазма. Такого сладкого со мной, как любит повторять мой Омар. Я который раз оглядываю дорогую обстановку моей комнаты во дворце его родителей: мебель в псевдоарабском стиле, изящная, с блестящей обивкой, сверкающая позолотой, легкие ткани занавесок... В нашей семейной вилле или дворце, кто знает, его ещё строят, я всё устрою не хуже. Омар обещал, что дизайнер будет советоваться со мной и я смогу развернуться.

Мечты захватили меня, я откинулась на спину, не вынимая руки из-под своего спящего сокровища. Я восточная принцесса почти что из сказок, по крайней мере, на взгляд моих российских подруг. Никто не верил, что мы с Омаром поженимся. Все предостерегали меня и даже пугали — здорово, что они все ошибались. Мой избранник — порядочный человек, и совсем скоро наша свадьба. Я не сразу, но поверила ему и не ошиблась.

Боже мой, я теперь иностранка!? Ужас, да и только! На своих страничках в соцсетях я смогу написать, что живу в О... , одном из богатых ближневосточных государств. И я теперь — нефтяная принцесса, приближённая к правящей семье! У самой дух захватывает от всех этих шальных мыслей. А мой сказочный принц, привёзший меня на белом коне (вообще-то на самолете) в свой фешенебельный мир, — вот он здесь, мирно похрапывает, придавив мне плечо. Я обвожу пальцем тонкие черты его интеллигентного лица, и он немного морщит нос. Красавец! Любимый... Ты никогда не раскаешься в своем выборе! Никто не упрекнет тебя, что твоя иностранная жена — деревенщина, не умеющая вести себя. Я выучу язык, уже есть успехи, стану самой модной в твоем окружении: уже наблюдала, как шикарно может одеться здесь женщина с деньгами и вкусом. Приму твою веру, раз уж это необходимое условие брака. Никакой паранджи и бесцельного прозябания дома! На дворе не средние века! Современная восточная женщина работает, путешествует, занимается собой и мужем. И никаких унижений — так читала я в Интернете, когда срочно собиралась в поездку. И так уверил меня возлюбленный, каждое слово которого — правда.

Какая судьба свела нас?! Как ни странно, это случилось в родном городе, в моем же вузе, куда он перевелся на 3-м курсе из столичного профильного. Почему из столицы в провинцию?"Хвосты в учебе и вообще... « — так туманно объяснял этот факт Омар, когда расспрашивала его. «Двоечник» — дразнила я его, а он только смеялся в ответ и повторял, что не было бы счастья, да несчастье... И обнимал меня.

Встречаться мы начали недели через 2 после его появления на курсе. Играли в волейбол на секции, куда он записался: его команда проигрывала, я удачно подавала, била, соперники не брали мячей, он кричал то по-русски, то по-своему, все смеялись, мы подразнивали неудачников, он смотрел на меня, и я заметила и улыбалась уже только ему. Потом он говорил между поцелуями, что я была так хороша в шортиках и в топе, с прыгающими светлыми длинными хвостиками, в которые забрала волосы. И с чуть не вылетающей из топа грудью, и с нежными складочками ягодиц, видневшихся из — под шортиков — это он шептал, нагнувшись надо мной и медленно двигаясь во мне уже ночью, несколько дней спустя.

Наш роман развивался стремительно: новый студент, забавно говоривший по-русски, красиво и дорого ухаживал. Ни на минуту не отходя от меня, он незаметно отодвинул в сторону моего парня, скорее приятеля, с которым мы дружили уже 1, 5 года с 1 курса. Павел, Пашка — мой лучший друг, ухаживал за мной немного неловко, потому что я держала его на расстоянии. Я любила его скорее как хорошего и надежного парня, не желая давать ему других надежд. Ну не мой идеал он, не мой! Он покорно сносил мои капризы, шуточки над собой и всё равно был предан. Незадолго до знакомства с Омаром мы перешли на близкий уровень отношений, Паша так хотел, а я зачем-то согласилась, видя, что ему приятно. Теперь жалею... К чести Омара, надо сказать, что он ни разу не упрекнул меня за отсутствие невинности (как восточный мужчина), а к чести Паши — он как-то быстро отошёл в сторону, не удерживая меня. Увидел, что я влюблена. Омар ничего и не заметил, а Паша, пообижавшись, прочно стал моим другом.

Омар быстро очаровал мою маму, дома появилась дорогая еда, дорогие наряды, которыми мой восточный принц завалил нас. Даже дорогая техника, хотя мама была против. Омар просто принес её и установил, и не слушал наших протестов. У его любимой все должно быть на уровне — с акцентом выговаривал он, смеясь над нашими отказами. И мама покорно приняла его частые сперва ночёвки у нас, потом моё вечное отсутствие ночами. Омар снимал комфортабельную квартиру, он не унижал себя тесным общежитием. Здесь был уголок нашего счастья, где ничто не отвлекало нас друг от друга. Он сразу начал мечтать о нашем совместном будущем; я сперва помалкивала, не желая верить в невозможное. Но Омар увлек и меня своими фантазиями, резонно замечая, что в 21 веке ничего невозможного для любящих нет. — Времена страхов и запретов (в том числе и религиозных) прошли, мы сами хозяева своего будущего; не понравится в моей стране, в твоей стране — у нас есть целый мир, выбирай страну, там и поселимся! — щедро предлагал мне возлюбленный нашими волшебными ночами. И я счастливо смеялась, обнимая его потную спину, прижимая к себе. И окончательно забывала все опасения, когда стонала в момент потрясающего кунилингуса, который распробовала вместе с любимым. А когда он плавно или резко входил в мое сочащееся, растерзанное его губами лоно, я желала нескончаемого великолепного секса, всё равно в какой стране, выбранной им. Только бы вместе! Всегда с ним!

Летом во время сессии любимый сделал мне предложение, и я сразу согласилась. Ведь мы нашли друг друга, зачем же подвергать испытанию взаимные чувства!? Смешно вспоминать, как отговаривали меня мама, Паша, родственники, ничего не понимающие в любви и в людях. Разве можно не верить Омару, когда он сразу же познакомил меня со своей семьей, правда, по скайпу, провел экскурсию по родительскому особняку, тоже видео. Великолепные интерьеры дворца немного успокоили родных, и, поздравив меня с удачей, они все равно продолжали бурчать что-то про потенциальную опасность поездки и замужества. Хорошо, что я их не послушала: их опасения не оправдались.

Волшебное путешествие.

Я, не выездная прежде, срочно сделала паспорт. Первую неделю поездки мы провели на морском курорте, наслаждаясь отдыхом и друг другом. Щеголяя откровенными нарядами, я будто готовилась к скромным одеяниям, ожидающим меня на родине Омара. В аэропорту нас встречал шофер на лимузине, и я уже в длинных красивых одеждах с прозрачным шарфом на голове (наряды и способы их ношения я изучила по Сети) взволнованно готовилась к самой важной встрече.

Вот уже 3 недели мы дома; я счастлива, ко мне относятся как к принцессе, кем я и стану после регистрации. Родители любимого отнеслись ко мне приветливо, но сдержанно. Я понимаю их, ведь я иностранка и незнакомка. Привыкнут со временем... Лучше встретили братья, их двое старших, солидные крупные мужчины плюс-минус 30, семейные. Мой Омар — любимец и баловень семьи, которому все прощается и позволяется, в том числе и заморская невеста.

Мне выделили красивую отдельную комнату, чтобы соблюсти приличия, но мой жених все равно пропадал здесь днями и ночами; семья смотрела сквозь пальцы на наши безумства, хотя мать — полная улыбчивая женщина — и хмурилась. А братья завидовали, это было заметно, да и Омар смеялся над «стариками», вынужденными довольствоваться скучными «старыми» женами. Вскоре я забила вместительный шкаф местными нарядами: никаких мрачных расцветок, все тонкое, струящееся, пестрое, удивительно шедшее мне. — Ты будешь самой красивой местной жительницей, — повторял Омар во время демонстрации нарядов ему уже дома. И никогда не давал мне закончить примерку, заключал в объятия и покрывал поцелуями. После было уже не до примерок: смахнув пакеты и легкие ткани, мы погружались в очередное чувственное наваждение. Пугая слуг громкими стонами и криками. Давно большой дворец не слышал подобной «музыки» — шутили мы, пытаясь зажимать рты друг другу.

Правда, на мой взгляд, совсем не ведется подготовка к нашей свадьбе. Омар часто разговаривает с родителями насчет нас и всегда успокаивает меня, что всё идет своим чередом, все случится и мне понравится. Иногда он задумчив и даже невесел, выходя от отца, но в ответ на мои тревожные взгляды и осторожные расспросы он посмеивается и разуверяет в плохом. — О свадьбе у нас договариваются мужчины, твое дело — быть самой красивой и верить мне! Ты веришь? Я верю! И продолжаю убеждать в том же маму в частых телефонных и скайповых разговорах. Она скучает, а мы собираемся гостить тут все лето, не торопясь на прохладную Родину.

Я прилежно учу язык: он сложный, не похож на европейские. Дело продвигается небыстро, простейшие фразы я заучила, остальное — пока на уровне лексики. Мы много ездим с Омаром по городу, он красивый, белый. Где ж мне ещё демонстрировать новую одежду, стильно повязанные шарфы, тюрбаны, тончайшие платки? На меня оглядываются на улицах — европейцев здесь мало. Народ ведет себя скромно, в обнимку никто не ходит, ну да это я знала и раньше. — Посмотри, российское посольст-во, — как-то махнул рукой жених на красивый особняк за оградой с охраной. Я не обра-тила внимания, ведь у меня будет двойное гражданство, тогда и обращусь, если что.

День свадьбы, по словам Омара, приближался; я выучила слова, которыми отвечу на вопросы священнослужителя, скрепляющего наш брак. И хотя никто из родителей жениха почти не говорит со мной, ограничиваясь парой вежливых фраз в день, жених уверил меня, что все в полном порядке и велел положиться на него. О приглашении моей мамы и речи не шло: вернувшись, все отпразднуем дома, по-нашему пышно и весело.

Омар вздрогнул подо мной, выгнулся, сдавив мои груди пальцами. Я радостно улыбнулась и нагнулась поцеловать его. Перестав дрожать, он ответил на поцелуй и втянул в рот мой язык. Всем телом я ощущала, как медленно расслабляются его недавно напряженные мышцы. Я приподняла голову; он лежал подо мной такой непривычно серьёзный и внимательно смотрел на меня без улыбки. — Скоро я перестану быть твоей невестой, и ты разлюбишь меня, как «старую» жену? Не сразу он улыбнулся, как мне показалось — через силу и, ничего не ответил. Мы перевернулись на бок, и он вышел из меня; наши соки, смешавшись, в очередной раз залили постель. Мы молча смотрели друг на друга, пока не заснули, обнявшись.

Болезнь.

В полусне я едва слышу какое-то движение рядом с собой, шёпоты, звуки, прикосновения. У меня не получается открыть глаз, веки тяжелые, будто свинцовые, головы также не поднять, не отрывается от подушки. Почти ничего не вижу, все расплывается перед чуть приоткрытыми глазами. Кто-то ходит, стоит или сидит рядом. Мне что-то говорят и берут за руку, но я не понимаю ни слова. Кажется, это по-английски, но у меня совершенно не открывается рот с распухшим языком. Я опять проваливаюсь в полузабытьё.

Я болею — это мне объяснили по-английски, когда я в очередной раз вынырнула из полудрёмы. Местная лихорадка с температурой и упадком сил. Меня лечат. Маленькая азиатка, вроде бы служанка, объясняет все это и ухаживает за мной. Я только киваю в ответ, т. к. от слабости не могу сложить фразу по-английски. Омара нет рядом, и это беспокоит меня. Не знаю, сколько прошло времени, пока слабость отпустила меня и я смогла внятно спросить о женихе. Служанка-филиппинка Джейн кликнула кого-то, и к кровати подошёл старший брат. Странно улыбаясь и откровенно глядя на меня, он по-английски сказал, что Омар уехал отдыхать, потом он вернется в Россию продолжать учебу. Так как я больна, то останусь в его семье до полного выздоровления, они теперь ответственны за меня. Потом моей судьбой займутся... Мне не о чем беспокоиться, я в надежных руках.

С недоумением я выслушала всё это и стала подбирать в уме фразы для множества вопросов. Шакир, так зовут старшего брата, насмешливо окинул меня взглядом и, не дослушав, вышел. Медленно соображая и поэтому медленно говоря, я пыталась расспрашивать служанку, но сочувственно взглянув на меня, она покачала головой и промолчала.

За несколько дней, что я приходила в себя и выздоравливала, меня навещали только 2 брата Омара. Они немного говорили и всегда одно и то же: я не должна расспрашивать и тревожиться ни о чем, я под защитой семьи и скоро узнаю, что меня ждет дальше. Шакир и Хани по очереди навещали меня, садились рядом, гладили по руке, по голове, обнимали за плечи. Хани — младший был — не в меру слащав, а Шакир — грубоват. Я стеснялась их внимания, излишнего, по-моему, а они продолжали навещать меня, откровенно разглядывать и касаться. Родители Омара будто бы забыли обо мне, даже ласковая когда-то мать. В доме была тишина, не было слышно почти никакого движения. Мне прислуживала филиппинка Джейн, моя ровесница, но она ничего не объясняла мне, только сказала, что хозяева — в отъезде, дом и бизнес — на сыновьях, Интернетом в кабинете хозяина и телефоном всем, и также мне, пользоваться запрещено.

Братья-насильники.

Необъяснимая тревога овладела мной в атмосфере всеобщего утаивания; я чувствовала — творилось что-то скрытное и опасное для меня. Когда поздно вечером ко мне, уже лежащей, вошли оба хозяйских сынка — я внутренне напряглась. Это было неприлично и запрещено местными обычаями, а то, что от них пахло спиртным — и религией. Что-то бормоча на своем языке (я не поняла ни слова, т. к. занятия языком давно прекратились), они откинули одеяло и, не дав мне вскочить, повалились на меня. На мои истошные вопли никто не отозвался, а пьяные кобели только хохотали. Обдавая мерзким духом, они измусолили мне все лицо, стащили сорочку и исщипали тело. Видно было, что, дорвавшись до невесты своего младшего брата, они довольны, торопятся и ни перед чем не остановятся. Растянув на кровати за руки и ноги, они больно тянули мне соски и грубо совали пальцы между ног. Наконец, договорившись, один обхватил меня сзади за грудь, а старший, Шакир, полулежа на мне, наконец, втолкнул в моё влагалище член. Я заплакала, а они не переставая, хохотали. Силы оставили меня; братья перестали меня держать, и по очереди впивались в мои безвольные губы, кусая и обсасывая их. Находясь будто в полуобмороке, ощущала я сильную боль от резких толчков большого органа, разрывающего меня. Моих рыданий почти не было слышно из-за пьяных поцелуев насильников. Как происходящее не со мной, ощутила я тяжелые конвульсии во мне Шакира. Свалившегося с меня тотчас же заменил Хани, немного помастурбировавший себя меж моих раскинутых мокрых ног. Он сильно толкнулся вглубь, вновь заставив меня выйти из оцепенения от боли. А старший лениво прижался ко мне, больно тиская мои груди. И все повторилось.

Через несколько часов они ушли, оставив меня на растерзанной постели. Филиппинка Джейн вошла сразу после них. Она отвела, почти отнесла меня в душ, отмыла и, сменив белье, уложила в ненавистную кровать. Она говорила, что ей жаль меня, что все будет хорошо, что я должна потерпеть. Утром дверь в комнату оказалась заперта: я не смогла выйти (или убежать, как я решила). Еду мне принесла Джейн, она же пояснила, что заперли меня по приказу братьев, чтоб я не сбежала, и что всем запрещено разговаривать со мной. За исполнением приказа следит дворецкий — старый доверенный слуга семьи. Дом полон слуг-мужчин, двери и ворота закрыты, так что я должна смириться. На мой отчаянный вопрос, когда же приедут родители Омара и защитят меня, Джейн ответила сочувствующим взглядом и ушла.

Вечером я набросилась с тяжелыми вазами на братьев, вновь вошедших ко мне. Увернувшись и отняв «оружие», они вновь разорвали мои одежды, связали за спиной руки и приступили к истязаниям. Напившись прямо здесь, один втолкнул в меня руку и принялся больно толкаться ей, нажимая большим пальцем на клитор. Другой придавливал к кровати и держал. Я охрипла от крика и рыданий, не имея сил избавиться от тяжелого, непрекращающегося возбуждения, терзающего меня. Они сказали, что прекратят мучить меня, если я послушно раскрою рот и буду умницей. Я сперва мычала и трясла головой, не представляя себе, как впервые взять мужской орган в рот, но мучители не останавливали истязаний, и я закричала, что согласна. От ужаса я все время переходила на русский, они требовали перевода, и я, запинаясь, повторяла. Они удовлетворенно усмехнулись, развязали мне руки, положили поперек кровати, запрокинув голову. Один стоя, втолкнул член в мой дрожащий рот, другой вскочил на меня, положил меж грудей член и заставил сдавливать их руками. Они долго мучили меня, толкаясь членом в горло и прыгая на мне, тиская груди. Первый кончил Хани, сдавив мне лицо; я почти захлебнулась его спермой, проглотив большую часть, чтоб не задохнуться. Здоровый Шакир, совсем раздавив меня, ещё какое-то время толкался длинным членом в мою шею, пока я откашливалась и плакала. Потом он схватил меня за волосы, нагнул голову и, заставив открыть рот, погрузил туда головку члена, и также кончил. Его сперму я выплюнула. Было неимоверно противно впервые заниматься оральным сексом (которым я планировала баловать мужа) с этими мерзкими жеребцами. Они переговаривались по-своему и вскоре, отдохнув, опять взялись за меня. Заставили сесть и мастурбировать их руками обоих сразу, потом по очереди изнасиловали. Ушли через пару часов, оставив меня горько рыдающей.

Долго и тоскливо тянулись дни моего рабства этим жарким летом. Они превратились в одну сплошную череду насилия и его ожидания. Меня никуда не выпускали, со мной никто не разговаривал, кроме Джейн, жалеющей меня и боящейся показать свое сочувствие. Короткими репликами и намеками, опасаясь быть услышанной, озираясь, она рассказала мне, что мою болезнь подстроили братья Омара, как-то усыпив меня и что-то вколов (об этом шептались вездесущие слуги). Им помогал врач, лечивший меня позже. Омар сразу же уехал по приказу отца, а тот с женой отдыхают в загородном поместье, не желая мешать сыновьям. Моя так называемая свадьба — фикция, её никто не разрешит; Омар женится по воле родителей на выбранной ими девушке — дочери нужных людей. Я никогда не рассматривалась как невеста, только как каприз младшего сыночка. Он был расстроен, уезжая и думая, что я и вправду больна.

Эта семья ничего не боится, потому что богата и родственна правящей династии. Большего Джейн не знала. Я умоляла её помочь мне и позвонить в Россию или в посольство, но напуганная девушка отказалась, ответив, что ей, прислуге и иностранке, перечить хозяевам невозможно. С ней церемониться не станут, если уличат в помощи мне. И убеждала меня смириться, рассказав, что участь бесправных сексуальных рабынь ждёт всех приезжих женщин, оказавшихся в чьей-либо зависимости здесь. Уговаривала, что может быть, меня отпустят подобру-поздорову домой, когда я надоем мужчинам.

Запретные извращения.

Я мечтала поскорее наскучить ненасытным братьям, но они, словно дорвавшись до сладкого и запретного, никак не оставляли меня, придумывая все новые «забавы». Увидев мою покорность, они стали посещать меня по одиночке, вовсе не прекратив совместное насилие. Младший Хани, ниже, но полнее старшего, со складчатым животом, был мягче Шакира, большим любителем минета и вибратора. Сладенько улыбаясь, он довольствовался глубоким и длительным оральным сеансом, спуская семя мне в горло. Дергая меня за волосы, он за минуту до оргазма начинал рычать и трястись, и я непроизвольно готовилась к неотвратимому. Вытерев обмякший член о моё лицо или грудь, он довольно вытягивался на кровати и хлопал рукой рядом, приглашая прилечь и меня. Распространяясь, как ему нравится трахать меня, он требовал отчета о моих ощущениях. И я, отвернувшись, бормотала, что мне хорошо. Пыталась я вызвать его на разговор о своей судьбе. Но он только и говорил, что я должна быть рада тому, что приличные мужчины заботятся обо мне. Смеялся над моей наивностью насчет свадьбы с младшим братом, повторяя, что мезальянсов в их семье не было и не будет. Устав от разговоров, удобно устраивался возле меня, вкладывал в мою руку вялый член и истязал несчастное влагалище толстенным вибратором, неизвестно где приобретённым в этой стране. Глубоко и невыносимо больно заталкивал его внутрь, пока я не начинала крутиться от мучений и тяжелого оргазма, нисколько не приносящего покоя измочаленному телу. Глядя на мои страдания, он мерзко улыбался и не забывал принуждать меня гладить его набирающий силу орган, чтоб всадить его в меня после. И так 1, 5—2 часа постельных пыток... Довольно взглянув на мое мелко дергающееся тело, он оставлял меня в невесёлом ожидании.

Шакир, сильный, крупный и грубый, не сразу раскрыл свое истинное лицо передо мной, видно прикидывал, не грозит ли ему что-либо. Начав с традиционного изнурительного секса, совсем скоро он отбросил формальности и, выложив на кровать страпон, велел надеть его. Ничего не поняв, я отползла, качая головой. Подтащив меня к себе, он сдавил мне шею и прошипел, что я доступная шлюха здесь и должна вести себя соответственно. А то он может устроить, что я не проснусь от следующего укола. Всё, что рассказала мне с оглядкой Джейн, оказалось правдой. Я здесь никто, и заступников у меня нет. Отказываясь по инерции, задыхаясь в кольце его сильных пальцев, я вдруг услышала имя моей мамы. Хищно улыбаясь, Шакир спросил, хочу ли я говорить с ней. Не веря своим ушам, не слыша мамин голос уже пару недель, я радостно закивала. Разжав пальцы и дав мне вздохнуть, он криво пояснил, что мама звонит и интересуется мной. Ей все время отвечают по-английски, что я больна, а она вновь повторяет мое имя по-русски. — Если не хочешь, чтоб ей сообщили о твоей смерти, будь сговорчивее и успокоишь её. Вот он, мой шанс! Недальновидные мучители сами вкладывают моё спасение в мои руки. Мне бы только дорваться до телефона, я сразу направлю маму в нужное русло! Этих насильников посадят или казнят по законам их страны за похищение человека и насилие. Моя страна заступится за меня!

Охваченная волнением надежды, я послушно взяла в руки черные кожаные трусики с впечатляющим членом. Застегнув последний ремешок, Шакир швырнул меня на колени и ткнул лицом себе между ног. Я с готовностью открыла рот. Выдернув напряженный член из моих уставших губ, мужчина без церемоний раскинулся на кровати, задрав ноги и выставив вверх крепкий зад. Я в нерешительности стояла возле. — Лижи там, — выдохнул он. Я замешкалась, и он ударил меня ногой. Набравшись мужества, я опустилась на колени и припала к его маленькой дырочке. Было противно, но я сдержала рвотные порывы и лизала так долго, пока он не просипел: — Возьми его в руку,... да так... Палец вставь туда... быстрей... Я возбуждала его член и разрабатывала анус долго, устали руки. Одним пальцем, потом двумя... — Вставляй... ну давай! — приказал он, и не веря, что проделываю это, я осторожно ввела силиконовый пенис в него. Он довольно заурчал, на лице отразилось блаженство, какого я не замечала во время насилия над собой. Скрытый гомосексуалист — поняла я, вынужден скрывать свои пристрастия в стране, где подобное наказывается серьезным сроком или казнью.

— Возьми его... сожми... ласкай его... быстрее... медленно... подожди... сильнее... не так... да, так... — сдавленным голосом сквозь сладострастные стоны приказывал он. Я вынуждена была стараться и, мастурбируя подрагивающий член, быстро колотила бедрами по его вспотевшему заду. Он закричал и зарычал, извергаясь в мои ладони. — Держи, — кричал он, — не отпускай! Удовлетворенный, откинулся на подушки, обхватив ногами мою талию, не отпуская меня. А я стояла, сжимая его уменьшившийся мокрый пенис в руках, не зная, что делать. Насмешливо окинув меня сальным взглядом, он велел вытереть руки о грудь и выйти из него. Затем снял с меня страпон и, толкнув на кровать, всадил его мне во влагалище. Я отталкивала его руки с гадкой игрушкой, а он твердил, что оказывает мне одолжение и я должна быть польщена тем, что он делит прибор со мной. Пресыщенный мужчина ушел, заперев дверь; чувствуя, будто меня изваляли в грязи, плача, я упала на скомканную постель.

Вскоре оба брата-насильника представили меня переводчику и сказали, что разговор с мамой будет вестись в их присутствии. Я должна буду говорить только то, что мне разрешат, разговор продолжится несколько минут — для беседы о нашем здоровье этого хватит. Если переводчик услышит что-то запрещенное и настораживающее, то разговор прервется и больше не возобновится. Маме сообщат, что я умерла от вернувшейся лихорадки. Мне протянули конспект беседы — я бессильно застонала.

Уже скоро, одетая в лучший наряд, накрашенная и улыбающаяся, зажатая с двух сторон братьями, держащими меня за руки, я впервые после долгого перерыва взглянула в лицо мамы на мониторе. Мама обеспокоенно спрашивала, почему я не звоню и меня не зовут к телефону, интересовалась моим здоровьем. Под пристальным взглядом переводчика, сидевшего напротив, безмятежно улыбаясь, я правдоподобно рассказывала, что здорова, к телефону не зовут, т. к. часто путешествую по стране, а сотовый не беру по причине плохой связи. Говорила, что мне очень нравится здесь и меня любит вся семья, балуют, показала руки в кольцах и браслетах. Встав, продемонстрировала платье и увидела мамин счастливый взгляд. Сказала, что обдумываю возможность задержаться здесь на год или дольше. Что до университета — обещала направить туда документы о переходе на заочное отделение. А что до учебы — то и здесь есть университеты и все они к моим услугам. Врала, что у меня несколько учителей, и я не бездельничаю здесь. От долгой напряженной улыбки и вынужденной лжи мои губы дрогнули, и переводчик кивнул мучителям. Они толкнули меня с обеих сторон, и я быстро попрощалась. Связь тут же была прервана, а я зашлась в рыданиях.

Этим же вечером ввалившись ко мне, они насиловали меня одновременно, чуть не разорвав промежность. Я сопротивлялась, а они били меня. Вопя, что я неблагодарная стерва и больше не поговорю с Россией, они выкручивали мне руки, щипали тело и дергали за волосы. Обессилев, я прекратила отпор, и, мстительно усмехаясь, посадив на член лежащего Хани, сзади в меня вонзился Шакир. Было невыносимо больно, и мои истошные крики братья заглушали пьяными слюнявыми поцелуями. Выкручивая мне соски и щипая клитор, негодяи долго долбили меня. Хани излился первым, он вообще слабее по мужской части. А Шакир ещё долго разрывал мой зад окаменевшим членом. Несмотря на мои отчаянные мольбы, братья ещё дважды брали меня вдвоем, меняясь местами. Подначивая толстого Хани, Шакир и его уговорил войти в меня сзади, хотя тот, кажется, не очень-то жаждал. И было почему: его слабо эрегированный член не хотел набирать силу и не входил в маленькое отверстие. Насаживая мой рот на свой пенис, Хани добился устойчивого отвердения и втолкнул все же достаточно набухший орган в сильно растянутое отверстие. Шакир занял его место и упер длинный член мне в горло. Мои ноги подкашивались во время последнего орального и анального проникновения, не знаю, как я выдержала все это. Удовлетворенные братья, выдернувшись из меня, толкнули на кровать и, уходя, процедили, что я сполна отработала разговор с Россией. И впредь будет так же. Откуда у меня столько слез?

При случае я спросила Джейн, знают ли в доме, что творится со мной. Она ответила утвердительно, прибавив, что подобному насилию подверглись все молодые служанки-иностранки в доме. (Эротические рассказы) Почему все молчат — был мой следующий вопрос. Они бесправны, на их сторону не встанет ни один суд, никто не станет свидетельствовать против влиятельных хозяев. Прислуга безропотно отрабатывает свой контракт, получает неплохие деньги за молчание и тихо убирается домой, а чаще остается, чтоб хорошо зарабатывать и далее. В её стране работы мало, а мужчины везде одинаковы — грустно прибавила Джейн. — Что мне делать? — заплакала я. — Умереть здесь? Омар бы не позволил... Филиппинка опасливо покосилась на дверь, попросила плакать тише; везде уши, прибавила она. На Омара она бы не стала рассчитывать, он далеко, но вот кое-кто мог бы помочь мне, если б захотел, таинственно прибавила она. На мой вопрошающий взгляд она тихо назвала имя главы семьи — Салман-ага.

По её словам, сыновья боятся отца — хозяина большой нефтефирмы (вся страна на нефтяной игле) и не перечат ему. Вот если б я заручилась его покровительством... Моя жизнь сразу стала бы легче. — Мне придется спать ещё и с отцом!? — вновь заплакала я. Но Джейн покачала головой и прибавила, что не помнит, чтоб Салман-ага приставал к служанкам. Он жестокий, властный, придирчивый, но набожный, не пьёт и демонстри-рует приверженность канонам веры. Может, мне повезёт, и я найду заступника в нем — прибавила она. Оставшиеся недели до приезда хозяев я обдумывала её слова и свое будущее поведение. Призрачная надежда забрезжила передо мной.

Я попросила её написать мне несколько фраз, переведя их с английского на местный, который я почти не знала. Вот когда я пожалела, что курс домашнего обучения языку был краток и прервался некстати. Часами я твердила их, заучив наизусть. Перед приездом с виллы хозяев меня перевели в другую комнату в дальнюю часть дома. Подальше от посторонних глаз — поняла я. Все наряды и украшения остались там, на мне было одно скромное темное платье. Меня по-прежнему запирали, а братья навещали меня по одному, прекратив совместное насилие. Я пробовала просить Хани разрешить мне поговорить с его отцом, но он сладко ухмыляясь, не слушал меня. Внимательно глядя, как я извиваюсь на постели от нестерпимой клиторальной стимуляции вибратором, он довольно сжимал мне грудь и доводил до изнеможения. Тянул еле дышащую наверх и удовлетворенно мял мои прыгающие груди, пока я доводила его до оргазма. Оставив сперму в моем послушном рте или вагине, похлопав меня по щеке, он равнодушно уходил.

Совершенно распоясался Шакир, найдя во мне покорную бессловесную рабыню. Часами мучил меня анальными проникновениями, заставляя трахать себя после. И едва стоя на подкашивающихся ногах с пульсирующим анусом, я обессилено толкала бедрами его тяжелый зад, терпя его мощные ноги на своих плечах или груди, куда он упирался. До ломоты в руках терла его торчащий длинный член, направляя брызгающую сперму себе на лицо. Удовлетворив со мной свои запретные потребности, он уходил, наскоро пообещав вновь соединить меня с мамой, но не держал слова. Череде насилия, казалось, не будет конца.

Прилежная ученица.

Наконец, я уговорила Джейн отпереть меня и провести к кабинету хозяина. Та, страшно боясь, все же указала мне, где тот ходит. Накрасившись и распустив волосы, я затаилась и стала ждать. Первой появилась хозяйка. Преградив ей путь, я стала повторять заученные просьбы о помощи и освобождении. Прежде приветливая и улыбчивая, она неприязненно смотрела на меня и что-то коротко цедила сквозь зубы. Ничего не поняв, я перешла на английский и непонимание, смешанное с брезгливостью, отразилось на её лице. Она крикнула, и появились слуги. Испугавшись, что все закончится, не начавшись, я стала громко призывать Салмана-ага. И он, в длинной светлой рубахе до пят, показался в конце коридора, остановившись там и наблюдая.

Вырвавшись, я бросилась к нему. Упав и обхватив его за колени,

собралась с духом и начала говорить, тщательно вспоминая выученные слова. Я просила его быть здесь моим покровителем и заступником, моим учителем и духовником. Твердила, что мне тяжело здесь — в одиночестве и на чужбине. Просила сделать меня своей служанкой, твердя, что буду с благодарностью повиноваться ему. Повторяла, что полюбила всю его семью как своих единственных родных и не мыслю другой жизни, кроме этой. Говорила, что у меня давно нет отца, и просила его стать им здесь. Он жестом остановил слуг и внимательно слушал, подняв голову и не глядя на меня. Когда я замолчала, он окинул меня снисходительным взглядом, положив руку на мои светлые предусмотрительно распущенные волосы. Подняв мой подбородок, изучил заплаканное лицо и велел встать. Я смотрела на него сверху вниз, будучи немного выше. Про себя молила, чтоб у меня получилось. Он кивнул и, обойдя меня, прошел в кабинет.

Меня отволокли к себе и вновь заперли. Вечером ввалился обозленный Шакир и, неприлично обозвав, грубо взял меня, опять заставив играть в непристойные гомосексуальные игры. Издевался как в последний раз, выдергивая мокрый член из моего зада и заставляя облизывать его. Нагнув мне голову и удерживая, принудил глотать его вытекающую сперму, пока я трахала его страпоном. Захлебываясь, я торопливо облизывала его пульструющий член, мстительно надеясь, что неспроста он так злобствует и мое предприятие увенчалось успехом. Уходя, проскрипел, что мы ещё встретимся и посмотрим, поможет ли мне отец.

К вечеру следующего дня меня привели к старому хозяину. Я топталась у двери, пока он, в местном длинном балахоне, демонстрировал равнодушие и смотрел в монитор. Вожделенный компьютер был недоступен для меня, бесправной рабыни. Он и был моей целью в деле собственного освобождения. Вот чего я должна достичь, добиваясь покровительства старого хрыча. Наконец глава семьи обратил на меня взгляд. Чего же мне не хватает? — было его вопросом на английском. Меня поят, кормят, одевают, дают кров — могу ли я ещё чего желать?! И правда, чего? Свобода, покой, собственные желания, безопасность, видно, не входили в список женских стремлений в этой семье. Я не знала, разозлит ли его вопрос о моем возвращении домой, но решила попробовать. — Отправьте меня в Россию, к маме, она тоскует без меня... — начала было я, но недовольный взгляд был мне ответом. Салман-ага напомнил, что ещё вчера моим самым большим желанием было служить ему и привыкнуть к местной жизни.

Я опустила глаза, жмурясь изо всех сил, чтоб готовые вылиться слезы остановились. Я так много плакала в последний месяц, а глупые слезы все не заканчивались, наивно надеясь, что им здесь сочувствуют. Мои последние мечты раздавил этот высокомерный старик, сидя за дорогой техникой и разговаривая со мной, как с пустым местом. — Я думала, что не нужна вам и уже достаточно погостила... Да и Омар уехал... Я скучаю по нему... Он, наверное, ждет меня там... — мямлила я, все ещё рассчитывая на чудо. Старик вперился в экран и, казалось, не слушал меня. — Омар поручил тебя нам, своей семье, — медленно заговорил Салман-ага, по-прежнему не глядя на меня. — Он надеется на твое благоразумие, послушание. Непокорность не приветствуется здесь. Недовольных с непокрытой головой отводят на городской рынок, или на окраину, или в близлежащие деревни, где народ попроще и не привык к столичным вольностям, и оставляют там. Сколько протянет там женщина, не соблюдающая законы приличия? Прозрачнее намека не подберёшь. Я бессильно сжимала кулаки, не имея возможности достойно ответить старому лицемеру. Его защита оказалась призрачной. Текли минуты, а я все молча глотала слезы, не решаясь продолжать.

Взяв себя в руки, смахнула слезы и упала на колени: — Простите меня... Это все моя молодость... глупость. Я не хотела выглядеть неблагодарной. Я ценю все, что вы для меня сделали... Я правда хочу стать вашей слугой... Быть рядом с вами... учиться у вас... Старый тиран с насмешкой взглянул на меня: — Чему же ты хочешь научиться? Я с воодушевлением начала с языка, прибавив, что Омар много рассказывал про своего образованного отца, про его библиотеку, широкие знания и так далее... — Я подумаю, что можно сделать, — кинул он. — Ещё просьбы есть? Не сказать ли про насилие его отродья? Наверное, не надо, уверена, в этом обвинят меня же — в этой семейке вина женщин во всем. — Словарь двуязычный, хочу побыстрее понимать вас! Он довольно кивнул и, отпуская, спросил: — О тебе хорошо заботились, пока я был в отъезде? Я помолчала, обдумывая ответ: — Братья Омара часто навещали меня... каждый день... Кивком головы он отпустил меня. Я вернулась в свою каморку и впервые за последний месяц спала одна, хоть и не спокойно.

Вот уже несколько дней ко мне ходит учитель языка, после него я занимаюсь сама. Сижу в большой библиотеке с массой книг на разных языках. Я пристрастилась к чтению, хотя и не на русском — таких книг нет. Проверив однажды мои успехи и выслушав отчет учителя — бывшего российского студента, хозяин частенько заставляет читать ему и поправляет меня. Я пытаюсь говорить с ним, и он терпеливо отвечает мне. Он указывает на место возле своих ног, и я, сев на колени на мягком ковре, прилежно, как в школе разбираю трудную вязь. Он гладит меня по голове и перебирает мои светлые волосы, не скрытые под платком. В таком положении нас частенько застают слуги и домашние, сплетничая позже. Моё положение несколько улучшилось: слуги перестали гадливо коситься на меня, а извращенцы-сынки оставили в покое, видно, получив недвусмысленный приказ. Я немного успокоилась и перестала каждый день ожидать сальных приставаний: как видно, правы слуги, хозяин равнодушен к женщинам.

Я продвинулась в языке, веду короткие разговоры с Салманом-ага. Переписываю тексты, осваивая трудную вязь. Мужчина сдержанно хвалит меня, призывая к ещё большему усердию. Несколько раз я пыталась просить его разрешить мне разговор с Россией, маму требовалось вновь успокоить насчет меня. Придёт время — мне разрешат позвонить, коротко отвечал он, не допуская возражений.