— ... ведь ровно год назад, в этот самый день, произошло великое событие...

Ведущий чуть не захлёбывается от воодушевления. Шары выпучил. Губы блестят. Смакует, видать, гад, упивается. Героическое прошлое. Так, так. Славные дела.

Хлебнуть крепкого кофе. Принять пару таблеток.

Почистить зубы. Под глазами чёрные круги. Лицо осунувшееся. Сплюнуть.

— ... именно тогда президент Киннегэм публично принесла извинения всем чернокожим... за века угнетения...

Ещё какие. До сих пор извиняемся.

Картинка сменяется. За трибуной немолодая, но вполне привлекательная блондинка в дорогом костюме зачитывает текст Великого Покаяния.

— ... За годы страданий, за века притеснений и столетия унижений... от лица всего прогрессивного человечества... больше никогда...

Ну и всё в таком духе.

Слушаю вполуха. Сам наизусть знаю. Какой бледнолицый нет? С плохой памятью уж все на плантациях давно. Работают в чёрном теле, хаха.

Пошло оно. Выключить бы, но мало ли кто из соседей слушает? Сейчас положено сидеть у экранов. Черным — смаковать победу. Белым — сыпать голову пеплом и каяться, каяться. В дерьмо себя окунать. Поглубже!

В душ! Смыть с себя эту мерзость (ага, как же!). Вымыть бы себя изнутри. Задница охренеть болит, хоть бы сегодня пожалели (ага, дождешься от них (а вы нас жалели, ублюдки белые!?). Синяки хоть сошли? Куда там! Вся жопа лиловая! Гребаная стерва! После неё неделю не присядешь. И откуда таких берут? Специально, что ли выращивают? Дала б хоть работать спокойно.

Хрен чешется. Членоловка долбаная! Как же надоело! Ладно с женщинами нельзя, но, блин! Один раз в месяц за хорошее поведение разрешение на передернуть? Не слишком ли? Иногда так и задумаешься, а не лучше им было, как и запланировали, всем мужикам причиндалы просто отчикать? Страшно, конечно, но какого хрена? На гладеньких без содрогания смотреть конечно нельзя, но и так тоже не дело. Когда вокруг, куда ни глянь черные трахаются, тяжеловато отвлечься. Хрена им? Вся работа на нас, на белых. И в массажере батарейки как назло закончились. Так бы хоть простату погонял, всяко легче.

Где чертовы таблетки? Сколько я уже принял? Три? Четыре? Не переборщить бы только. С ними конечно и жить легче. Член как по команде падает. Хоть работать можно. Но и на проверке все вылезет. С этим строго. Если б они хотели, чтобы мы ПРОСТО работали, могли бы легко всех в голышей превратить. Но нет. Им нужно, чтобы мы были мотивированы. План не выполнил? Сначала по кругу пустят. Отсосешь всему мужскому отделу, вылижешь женскому, попу подставишь кому не лень тебя пердолить будет, а потом будь добр, жди следующего месяца. Будешь хорошим — будет тебе дрочка. Совсем отличишься, так и какая-нибудь белая шлюшка-негролизка ротиком для тебя поработает.

Поправить клетку, чтоб яйца не сдавливала. Надеть костюм.

Телевизор не выключать.

Встать перед дверью. Сколько раз уже так? Вроде и год прошел, а всё как в первый день.

Как же не хочется выходить! Черные и так-то не сдерживаются, а сегодня... черт, сегодня...

Хватит! Черт, хватит! Не нравиться, способ тебе известен. Послабления захотелось? В чем дело? Лицо намалевать, паричком обзавестись, чулочки, юбочки прикупить, и искать папика. Черные особо не афишируют, но гомиков среди них полно. Цивилизация.

Бабам-то их мы без надобности. С нашими-то членами только так, посмеяться. Унижают они и без этого. Прислугой к нигершам идти себе дороже. Шкуру сдерут. А мужики... не знаю... тоже не сахар, но и палку не перегибают. Чак же вот устроился как-то...

Блядь, ну какое ж дерьмо!

Ты же обещал! Держаться! Терпеть, но не сдаваться!

Лори, Лори, как ты там?

Всё, забей. Забить. Пока держишься — держись! Может быть... Всё!

Поехали.

***

Вакханалия. Ещё бы. Первая годовщина. Вчера уже праздновать начали. Хорошо хоть до погромов не дошло. Пока. Эти отличатся ещё. Не заржавеет.

Быстро до остановки. Смотреть в пол. Не задевать никого. Незаметно. Не привлекая внимания. Я как все. Безликий клерк, бредущий на работу. Примоститься к вон той группке. Костюмы рубашки галстуки. Офисный планктон. Мелкие рыбешки. А рядом акулы. Большие. Чёрные.

Носятся на своих тачках. Пугают. Задавить не задавят. Но кому ж охота рисковать?

Музыка ревет. Толпы гуляющих. Кому не на работу из белых. Кто выслуживается иначе. По-другому.

Пока небольшие, но уже колонны ряженых. Цокают каблуками, кто на четвереньках, кого ведут на поводке.

Трудно поверить, что совсем недавно к этому принуждать приходилось. Сейчас отбоя нет. Вырядиться пошалавистей, туфельки, парички. Чем унизительней, тем лучше. Цвет белой нации. Концепция новой мужественности. Мужество признать свою вину.

«Я белый и мне стыдно!»

Плакат там. Баннер здесь. Растягивают, готовят улицу к параду. Показать готовность. Искупить.

«Мои родители белые. Лучше бы сделали аборт.»

Помню, как в первые месяцы дубинками заставляли. В женское. На потеху толпе. Ползком. В грязи изваляться.

Как Лори тогда уговаривала... потерпеть... Черт!

Огромный плакат на всю стену. Всем известное лицо.

«Иисус был чёрным! Он умер за твои грехи, белый ублюдок!»

Мученик, пророк, спаситель. Мессия. Избавитель.

Слева парочка ряженых повисла на мускулистом негре. Хихикают, охают, бицепсы трогают, грудь, пресс и ниже. И ммм, какой большой.

Уроды! Предатели!

Да ладно! Сам-то ещё веришь? Сам-то лучше? А как сам вчера задницу подставлял? Ааа, чтобы не уволили. Ааа, это другое. Ааа, без удовольствия. Ну-ну.

Нынче каждый выживает, как может. Не хочешь рядиться и под папиком лежать? Не надо. Так и так имеют ежедневно. Так почему б не расслабиться и не получать удовольствие?

В пол смотреть. И не отвлекаться.

***

— Давай, давай, сучка, соси! Хорошенько работай! Отрабатывай!

— ... за века угнетения...

Смотреть прямо перед собой. Сконцентрироваться на том, что там из динамиков несется. Не отвлекаться. Когда там уже автобус?

Чмокает, чавкает. Шлепки, стоны. Глаза невольно косятся. Ненавижу себя за это, но что поделать? Почти месяц не кончал, сперма к горлу же подступает.

— ... за тысячелетия страданий...

Взглянуть мельком. И сразу взгляд отвести. Заметят — проблем не оберешься.

Молодая, холеная. Дорогая штучка.

Чернососка! Негроёбка!

Заткнись!

Но это раньше. Раньше такая этих обезьян бы и не заметила. А сейчас вот... Заглатывает по самые гланды и не морщится. Видимо натренировалась. Из богатеньких похоже. Таких первым делом ломали. Черным это самый смак. Скрутить такую в шубке и в подворотню за все унижения, как говорится. Кто ломается, а кто-то привыкает к новой роли. Жить хочешь? Ну так какие вопросы тогда?

Гордость прижать, улыбаться, по щелчку на колени, рот раскрыть и вперед — искупать вину предков. Теперь самая дорогая штучка из белых дешевле самой опустившейся черной шалавы. Теперь как бы белая девочка не была одета, в какой бы костюм с иголочки не была наряжена, любая черная шлёндра в каком-нибудь бесформенном тряпье знает, что захоти она, беленькая вся в дерьме вымажется лишь бы услужить. Это раньше такие ходили, задрав нос, а теперь им и в лицо плюнуть могут и добавки просить заставят. И будут просить! В ногах валяться будут, только б доказать, что осознали. Раскаялись. Готовы искупить!

Белые рядом стоят не шевелятся. Кто-то притворяется, что очень заинтересован рассказом ведущего. Пялятся строго в расквашенный экран, будто там ещё что разглядеть можно. Женщины незаметно стараются отойти подальше, машинально застегивая пуговицы пиджаков и плотнее прижимая юбки, надеясь, что это как-то их спасет, если черные порезвиться захотят. Но винить не за что. Я и сам такой. Гаденькое чувство на душе. Может и отвращение. Но и облегчение. Радость. Как и у всех. Им тоже радостно. Что не они. Что не их. Пронесло. Мужчины (если нас так ещё можно называть) как и я — лица каменные, взгляд пустой. Отрешение. Заступаться никто и не думает. Лучше не привлекать внимания. Просто рядом стоять и то опасно. Негры разойдутся, одной жертвы будет мало.

Я по дурости пару раз уже геройствовал. Хватило. Акт нетерпимости. Белый шовинизм.

— ... соска хороша, блядь. Хорошо с утра хоть яйца разгружу. С Шони, бля, посрались вчера...

— ... приложить все усилия, чтобы подобного не повторилось, чтобы наши потомки...

— ... она у тебя огонь баба...

— Это да, бля...

— ... Ладно, бля, этих-то пёзд хоть жопой ешь...

— Эт точно. И наготове всегда.

— Недотрах, хуле...

Хахахахаха!

Вспоминай, чему тебя учили.

Они не жертвы, все эти сучки белые, они угнетатели. Заслужили, теперь пусть расплачиваются. Год унижений, да. Научили, спасибо.

Влезешь — изобьют, оприходуют, а потом инспектора ещё и на сеансы толерантности отправят. А этого я врагу не пожелаю.

А если б это была Лори на её месте? Тоже б в толпе забился? Ничего не вижу, ничего не слышу?

Хватит! Это, блядь, не Лори! Сколько можно?! За неё ты тогда... И что теперь? Где хоть она знаешь? Как?

Ничему тебя, дурака, жизнь не учит. Один раз уже погеройствовал за чернососку. Также «а если бы?».

И что? Спас? Изменил что? Тебя же потом и отделали, а эта и добавить рада была. Нет. Эти подстилки далеко не мученицы.

Да, да, ага! И это проходили. Отговорщик.

Пошёл нах!

Посмотреть. Против воли. С огнём играешь, дурень!

Шмотки дорогие, ноготки наманикюренные. Видимо, где-то в крупной фирме работает. Секретутка чья-нибудь. Ничего, если сразу не сказала под кем лежит, значит можно приходовать — шишка небольшая, в накладе не останется. Какой бы писаной красавицей ни была, а если белая, то даже уличной шпане отказать нельзя. Костюмчик только жалко попортят. Чулочками на асфальте стоит, пиджачок в пыли, блузка нараспашку, юбка задралась, попой только так сверкает. Пояс верности на месте и то ладно. По-маленькому поиграют и отпустят. Ртом работать сегодня для белокожих женщин всё равно что за руку поздороваться. Да и не только для женщин.

Чмокает. Здоровенный негр свое дело знает. Волосы на кулак намотал, чтобы не дергалась. Но это лишнее. Она в своём деле тоже понаторела. Принуждение излишне. Сама наворачивает. Чавк чавк. Хлюпает вся.

Предательница поганая!

Господи, ну и херы у них, смотреть страшно. Щеки чуть не рвутся..

— Давай, шалава! Заглатывай!

Дружки подбадривают. Такие же бугаи — одним ударом перешибут.

Негр схватился за голову девушки двумя лапами. Как бы череп не треснул. Ничего, даже не пискнула.

— На, на, нравится хуй, сука? Нравится черный хуй, пизда белая? Давно такой не сосала?

Дружки довольно гогочут.

Глазами моргает. Да, да. Не отвлекаться. Промычать только согласно.

Очень красивые глаза у неё.

Член негра лоснится. Туда-сюда, всё быстрее. Стоны девушки переходят в затяжное уууууу. Слюни на грудь тянутся. Помада смазалась, тушь потекла.

— Нравится тебе, шлюха? Нравится?

Вытаскивает член. Она с трудом сглатывает. Даже не пытается утереться. Незачем.

— Да... , сэр.

— Слышь, бля, сэээээр. Шалава-то воспитанная попалась. Сэр.

Дружки гогочут. Уроды! Может вмешаться? Сил нет терпеть!

Нет! Не думать. Если и думать, то о себе. Каждый сам за себя. Напомогался, хватит.

— Соскучилась по хуям настоящим-то?

И за волосы дергает. Голову назад заломил, тягает, дружкам показывает. Девушка хрипит, еле успевает на четвереньках с места на место переползать. Туфли слетели. Лежат, уткнувшись шпильками в небо.

— Дааааа...

С усилием. Едва от стона отличишь, но старается. Покорность, покорность и еще раз покорность.

— Даааа, — передразнивает, — Вы, бляди, нам спасибо должны сказать, что даем вам настоящих хуев пососать. Раньше-то, стопудово, только мечтать о таких могла, а? У ваших-то пидоров от хуёв одно название. Так?

— Аааа! Дааах-ах... , сэээр.

— Дакалка ебаная! Только, блядь, об этом и думала, хули там. Сосала своему гондону, а сама про хуи черные думала. Нет, скажешь?

— Уууууу...

— ... омерзительно даже само упоминание обо всех этих ужасах, но молчать об этом больше нельзя! Вина наша...

— Да, блядь...

— огромна...

— ... дрочила, походу, сухоёбку свою поганую по ночам...

— ... ответственность ещё больше...

— ... пока чмошник твой храпака давал под боком, ты там наяривала ручонкой, а?

— ... время сказать «Да, мы виновны!»...

— ... они ж все там у вас импотенты ебаные...

— ..."Да, это НАША вина...

— ... не так что ли? Хули ты башкой крутишь? Не веришь, что ли? Бро, ну это ж пиздец, ты глянь!

Она бы и рада была закивать, если бы ты, урод, ей шею не выворачивал! Стоп, блядь! Не заводись. Уже чувствую, что внутри дрожать всё начинает. Ни черта ты не сделаешь, только подставишься. Это ещё ничего. Не давать только повода.

— А ну ты, хуй беложопый! Иди сюда!

Мы все, как один, подскочили. Вышли из оцепенения. Заметались. Глазами застреляли. Это он мне? Мне? Мне?

У меня всё внутри похолодело. В задницу все эти метафоры, про то, как там льдом покрывается и прочую херню! Когда черный окликает кого-то, страх, от которого всё внутри сжимается, словами не передать. Кто не чувствовал — не поймёт.

Кажись, пронесло. Черный браток тыкал пальцем в какого-то клерка. В КОГО-ТО ДРУГОГО. Это главное. Повезло. Мне. Этот-то, казалось, готов был затеряться где-то глубоко в складках своего помятого костюма.

— Это Вы мне, сэр?

Господи, он ещё блеет там что-то! С луны свалился, что ли? Кто через сеансы терпимости прошел, тому свистни черный — на коленочки и ползком, рот и попка наготове. А этот телится.

А хрена ты тогда в мыслях такой смелый, а? А слабо сейчас самому выйти, а? А черножопых черножопыми назвать, а? А? А?

Твою ж мать!

— Тебе, чепушило! Сюда, бля!

Чепушило, видимо, мгновенно освежил в памяти, как себя вести, и уже семенит к бывшим угнетенным. Скалятся. Весело.

Его хватают за шкирку и поворачивают к коленопреклонной девушке.

— Забыла уже, походу. Привыкла, бля, к здоровым хуям. Ща, бля, посмотрим. Почуешь разницу. Снимай штаны с него!

Девушка без лишних слов выполняет приказ.

Лошара не сопротивляется. Одумался. В себя пришел.

И тебе не мешало бы поскорее! Хорош!

Тоже, похоже, вышколенный, так, на секундочку забылся. На лице тупая покорность. На таблетках, наверное. Когда на процедуры приходишь, от малейшего прикосновения к члену чуть ли не пополам складываешься, а этот ничего. Или импотентом стал. Сейчас это быстро. Не первой свежести экземпляр, тем более.

Мы все украдкой наблюдаем за этим зрелищем. Страшно. Но что-то в нас есть. Какая-то гниль. Сильнее страха. Подсмотреть. Поглазеть.

Смотрим, пока можно. Что нам теперь остается? Плохо только, что за окружающих принялись. Если взялись за одного, другим тоже не избежать.

Где же чертов автобус!?

Брюки падают вниз, трусы следом. Показывается самых скромных размеров член под металлическим кожухом с парой обвислых яиц. Видать, недавно на процедурах был. Когда долго держишь, яйца синие, налитые. Болят страшно.

Глазами туда-сюда. Хоть мельком. Но не друг на друга. Стыдно.

— Хаааа... пиздец, нахуй!

Черные со смеху покатываются. Уроды! Сами бы попробовали в такой сбруе походить. Посмотрел бы я на них, с их-то запросами в сексе, сколько бы они без любовных утех продержались. И в каком состоянии бы были. Когда из месяца в месяц ходишь с запертым на замок членом, начинаешь по-другому смотреть на мир. И выслуживаешься. На коленях ползаешь. Сам себя воспитывать начинаешь, никакой помощи извне не надо, хоть её и в избытке. Я сам поначалу ещё хорохорился.

Брыкался. Но уже на третьем месяце, проштрафившись пару раз, побывав на сеансах терпимости превратился в услужливого лизоблюда. А этому-то, кажется, и ломаться не надо было. Рохля, размазня. Хотя, таким, наверное, даже легче приходится. Гордость давно выбита, если и была вообще.

Мужчина не реагирует. Привык. Стоит, по струнке вытянулся. Портфель в руке зажал.

— Пиздееец... как эти белые... бляяя... хаххаааа... ты как живешь с таким-то, хуйло?

— Я... , — мнется жертва, простите, поганый угнетатель.

Что тут скажешь? По сравнению с их отбойниками наши членики и раньше были так себе, а уж после месяцев в неволи и постоянных надругательств они и вовсе сморщились донельзя.

— Хуйня! Иди сюда, шлюха!

Девушка покорно подползает.

— Ближе, бля!

Хватает за волосы и прижимает к члену белого, чуть не сбивая того с ног.

— Ближе давай! Тут так не рассмотришь нахуй! Ну что, блядь, у кого хуй больше? У меня или у этого уебана белого?

— У Вас, сэр, — стонет девушка.

Взрыв хохота.

— Хочешь у него соснуть, шалава?

— Нет, сэр.

— Что так, блядь ебаная? Хуи белые не нравятся?

— Нет, сэр. Я ненавижу белых ублюдков!

Понятно. Сознательная. За такую вот раз вступился. Думал, что только на словах. Заставили. А она оказалась на деле...

— Хаха, а ты то сама кто? Не потаскуха белая, что ли? Зазналась, нах, а?

— Нет, сэр, нет!

Головой бы замотала, если б могла.

— Я белое ничтожество! Я раскаиваюсь! Я хочу искупить... аааа!

— Искупишь, искупишь. Заебали уже, дебилы конченые. Вам, шмарам белым, ртом не пиздеть надо.

— Да, сэр. Простите, сэр.

Вышколенная собачка. Весь лоск смылся. Вся позолота сошла.

— Хуи, значит, белые не нравятся. А какие нравятся?

— Черные, сэр.

Хахахааахаха!!

Ублюдки, вот же ублюдки! Тихо, тихо, не рыпайся. ГДЕ ЭТОТ ЧЁРТОВ АВТОБУС!? Может, до следующей остановки пройтись? Нет. Этих зверей лучше лишний раз не провоцировать. Малейший чих и они уже бельмесами своими на тебе. И тогда точно не выкрутишься. На работу бы только не опоздать! Праздник этот ещё! Пробки.

— Черные, да... да уж, знаем мы вас, сосалок белых... ну-ка сосни у него, может зайдёт? А, пидор? Хочешь, чтоб тебе эта сука напомаженная хуй полизала?

— Пожалуйста, сэр, — мнется мужичок, — вы же знаете... я не могу...

Ну да. Белые давалки только для чёрных. У белых для этого процедуры.

— Не могууууу... хахаха... знаю, что не можешь, хрена вы белые можете? Не зря же сучки ваши по нашим хуям на говно исходят... хаха... но ты ж хочешь? Хочешь, нет?

И под дых. Слегка. Играючи. Пока.

— Ххх... хочу, — выдыхает.

Кто ж из белых не хочет? Я уже и сам забыл, каково это...

— Ну вот, блядь, хули ломался тогда. Сёдня ж праздник, хули ты, а?

По плечу треплет, по спине хлопает.

— Такое ж дело. Праздновать надо. Всем! Так, бля?

— Дааа, сэр.

— Ну! Хули тогда. Шалава! Ну-ка давай пидора этого с праздником поздравь!

На лице у девушки на мгновение проступает отвращение. Очень быстро. Как затвором щелкнуло.

Вот же тварь! Точно сознательная, не на словах, а на деле! На сеансах, думаю, лицо в кровь царапала, каялась. Долго. Так что и сама поверила.

У белых такие сосать только под дулом пистолета будут. Ну или если новые хозяева прикажут.

Принялась водить языком по стальному кожуху членоловки. У мужичка заходил кадык на худом горле. Не всю сперму, похоже, выдоили. Хотя что там профилактическая дрочка в сравнении с такими вот ласками? Он с такой и в лучшие-то годы максимум рядом в лифте постоять помечтать мог, а уж, чтоб она ему член лизала? Да на коленях! Нееет. О таком только ночью, втайне от жены, в кулак.

За узел галстука схватился непроизвольно, самообладание потерял. Черные ржут. Девушка, закрыв глаза, механически обрабатывает кожух.

— Яйца полижи, сука!

На секунду, на секундочку, она дает эмоциям прорваться. Её рот кривится, брови сходятся. Замирает. Противно. Знаю, что противно. Но воспитание берет свое. Хорошо поломали. Наверняка.

Сначала неуверенно, борясь с омерзением (это же белое ничтожество!), она целует обвисшие яйца.

Мужик испускает стон наслаждения. Мигает часто. Рот полуоткрыт.

От поцелуев переходит к подсосам. Сначала одно, сбоку, поласкать во рту, поперекатывать. Потом второе. Своё дело знает. Без огня, как машина, но мятому костюму большего и не надо. Потом оба. С оттяжечкой.

Аж вперед загибаться стал. Не может уже. Не каждый день такой подарок. Пусть на улице, при всех. Унижение? Пфф, не смешите? Перед кем? Перед такими же опущенными? Черными? Привык уже. За такое сам ещё в ногах поваляться готов. Потом ещё и перед друзьями похвастается. Ещё и неграм отсосать попросит. Поблагодарить. Если они, конечно, опустятся до такого. Что вряд ли. Если умный, ограничится вылизыванием ботинок. А то оскорбятся ещё. Тут таких цыпочек нагибают, куда тебе хмырю!

— Оооох... ооо

Хрипит уже. Слюни распустил. Ничтожество.

Все мы ничтожества!

— Ооо... ааа...

Всё под гиканье и улюлюканье черных. Скачут вокруг. Празднуют.

— ... сделать всё возможное... приложить все мыслимые и немыслимые усилия... чтобы смыть пятно позора...

Да, мадам Президент. Делаем. Прикладываем. Всё, как Вы сказали.

— Аааааа...

Задергался. Портфель на пол. Руки куда деть не знает. Девушку трогать нельзя. Белые — собственность чёрных. Руки прочь. Раскорячился. За лацканы уцепился. Пиджак бы не разорвал. Заыкал, закряхтел, напрягся, аж на носочки встал. Последнее протяжное иииии и...

Девушка отстраняется. На лице белесая жижа. Утирается. Омерзение.

Этот еле на ногах удержался. На полусогнутых трясется.

— Вооо! Вот это дело! Ну что, чмошник, понравилась соска?

— Да, сэр, да, да, спасибо Вам... гхм... большое... огромное спасибо...

Подобострастненько так, тонко. Раболепно. На коленки бухнулся и в ноги. Не совсем тупой, значит.

Негр лыбится. Не отпинывает. Развлекается.

— Соску благодари, урод.

— Да! Да, сэр, конечно! Спасибо... эээ, мисс... большое... эм... Вы были... это было... ахм... изумительно...

Девушка на него даже не смотрит. К белым можно выказывать презрение. С черными ради такой благодарности она бы сама из кожи вон вылезла.

— А тебе, хуесоска? Понравилось хуи белые лизать?

— Нет, сэр.

Твердо. Безапелляционно так. Сука.

А ты бы что сделал на её месте? Признался в любви к белым хуям и ненависти к чёрным? Акт нетерпимости бы закатил? Да, да, мечтай. Мечтать не вредно. Иногда. Тешь самолюбие. Уж какое осталось.

— Слыхали, нет? — к браткам своим.

— Не правится шмаре. А этот вот?

И членом своим огроменным прям в лицо. Девушка лицо не убирает. Вышколена. Наоборот. Тут же благодарно чуть не до половины заглатывает.

Хахахах. Гогочут. Да, белые шалавы. Что с них взять?

Сосет, аж причмокивает. Ручкой в колечках золотых помогает. Надрачивает. Вверх глазками поглядывает. Знает, как они это любят. Чтобы снизу вверх. Покорно. Широко.

Дружкам громилы видимо надоело зрителями быть. Пнув раболепного клерка под зад с презрительным «пшёл нах», ребятки переключаются на поиск подходящих жертв. Таковые быстро находятся. Свистнув паре женщин — блондинка и рыженькая вздрогнули и выпрямились по стойке смирно — они обнажили свои колья. Дополнительных инструкций девушкам было не нужно. Покорно опустившись на колени, они поползли за угощением. Добравшись до здоровенных шлангов, начали заглатывать, всем видом стараясь показать, как ценят оказанное им внимание. Спины выгнули, юбку наверх, зад отставить. Блузки сами расстегивают, особого приглашения не дожидаются. Лучше самим расстегнуть, чем ждать пока эти звери её на груди порвут. Соски теребят, заигрывают. Обкончавшийся чепушило между тем доковылял до места, на котором стоял, на ходу застегивая брюки. Теперь можно расслабиться. Больше не тронут.

Женщины старались по-полной. Стоны, ахи, охи. Каждая старалась превзойти «соперницу». Конкуренция, ничего не поделаешь. Выслужишься, глядишь, глядишь и словечко замолвят. Ляжешь под богатенького. Там уж и уличной шпане можно будет в «услугах» отказать. Мол, такого-то и такого обслуживаю. Не вашего полета птица. Если проблем не хотят, связываться не будут. Кто их знает, чьим сынкам ты сейчас член сосешь?

Негры не то, чтобы особо на всё это западали. Тоже мне, удивили! У них таких шалав, если надо, на дню десятками будет. Дамочки работают, стараются, а они футбол обсуждают. Внимания особого не обращают. Приелось уже. Задор пропал. Азарт. Что с дохлой мышью играть. Скука одна.

Рыжеволосая, чувствуя, что её «клиент» уже близок к разрядке, с готовностью раскрыла красно напомаженный рот, работая по гигантскому венозному стволу двумя руками.

Второй негр рявкнул блондинке поторапливаться бля, чтобы «от бро не отставать, ёбтэ». Та тут же надбавила оборотов, насаживаясь что есть мочи на его не менее огромный штырь.

Соревнование устроили. Хоть какое-то веселье.

Кончили одновременно, залив девушкам лица густой жижей.

Понравилось, дырки белые, спрашивают. Да, сэр, отвечают. Сперма течет по щекам, по губам. Капает на грудь. Но они улыбаются. Благодарят.

Сегодня все празднуют. Все.

— Ебальники почистите, шаболды!

Припали друг к другу и слизывать тягучую мерзость.

Ни намека на нерешительность. Всё это с ними случалось. И не раз. Может, и для них это уже давно просто рутина. Натерпелись. Привыкли.

Неграм этого мало и они — нате вот умойтесь — выливают на голову лижущихся женщин пиво. Стильно завитые волосы моментально превращаются в мокрые лохмы. Прощай тщательно наложенный макияж.

Не удивлюсь, если женщины больше всего расстроены именно этим. Столько усилий насмарку. Теперь по новой прихорашиваться. Одежда вся пивом провоняется. Хотя, это ещё они легко отделались. Могли ведь и не пивом полить... совсем не пивом. А костюм... чтож, у таких на работе наверняка сменка имеется. На всякий пожарный.

Люди вокруг зашевелились. Засуетились. На лицах напряжение. Куда смотрят? А, понятно. Из-за поворота выруливает долгожданный автобус. Не прошло и года!

Все маленькими шажочками теснятся поближе к краю дороги. Затеряться в толпе. Скрыться. Прижаться к кому-нибудь. За кем-то. Чтобы не меня. Другого.

Давай быстрее, что как черепаха плетешься! На лицах облитых пивом женщин нескрываемая досада — теперь ещё и на работу опоздаем! Черные разрешения «сваливать нах» не давали. На лице у чмошника, получившего порцию оральных ласк — радость. И кончил сладко и на автобус успел. Повезло.

Подползает. Двери раскрываются. Быстрее, быстрее! Чуть не сшибаем друг друга. Подальше отсюда. Не видеть, как первый громила закончает богато одетой дамочке всё её холеное личико, как будет возить своей раздувшейся головкой ей по пухлым сочным губам, выдавливая из своего шланга последние капли вонючего семени. Как она будет глотать всё до капли. Не морщась. Не давясь.

— ... нам всем нужно сделать так, чтобы потомки запомнили нас именно такими...

Как оставшиеся на остановке рыжая и блондинка будут слизывать остатки спермы у неё с подбородка, стараясь выслужиться лучше, слизать больше, вылизать чище — может и она словечко замолвит?

— ... время слов закончилось, настает время дел...

Как она будет благодарить его за то, что дал ей насладится настоящим черным членом, после этих белых ничтожеств, да, сэр, не сравнить, спасибо, сэр. Как будут стонать и охать новые жертвы. Занять место, поблагодарить судьбу за то, что уберегла хотя бы в этот раз. Закрыть глаза. Уехать отсюда. Бежать, бежать, бежать...

Вот только куда?

— ... от нас ждут великих свершений...

Куда?