Из дневника Эвелин

Вот как, молодую Эми уже распечатали! Я была в восторге от новостей Мориса и думаю, что с его стороны было очень мило не распечатывать ее самому. Нужно как-то сообщить об этом Дейдр, и похоже эта задача возложена на меня, поскольку мой дорогой супруг полагает, что я смогу подойти к этому делу лучше, чем он. Думаю, он прав, поскольку если ей об этом сообщит он, то это будет выглядеть этакой бравадой.

Дейдр привезет Ричарда завтра. Это я велела ей так сделать, заверив ее, что ему не будет позволено предстать перед ней, и как я выразилась в своей записке к ней, что решительно необходимо, — так это то, чтобы Ричард осознавал все свое наказание только благодаря ее присутствию в доме.

Мод собирается поиграть с ним, и с нетерпением этого ожидает! До сих пор я разрешала Морису лишь флиртовать со своей падчерицей, к ней под юбку он не залезал, и я не чувствую, что хотела бы этого, — в этом отношении я испытываю ревность... У Мод прекрасная грудь, и замечательная попка, чей тыл часто отмечают джентльмены.

Видит Бог, ее уже достаточно раздразнили некоторыми вещами, которые она видела лишь мельком. Морис настаивает, чтобы она предстала перед его «Клубом», но я до конца не уверена в этом. Даже если я и соглашусь, я не хочу, чтобы он там присутствовал, за исключением того, чтобы провести ее туда и забрать обратно, — было бы совсем не уместно и неразумно с его стороны видеть все то, что было проделано с Эми, как бы ни была восхитительна сцена полного самозабвения, которая, должно быть, там случилась.

Он спросил, не буду ли я возражать, если он сам побудит ее к этому. «Конечно же, нет», — ответила я. Лишь небеса знают, как много в нашей совместной жизни происходило подобных случаев! Ну и кроме того, ее будет приятно положить между нами, чтобы мой язык оказался в ее киске, а его член у нее во рту, — всегда считала подобное упражнение весьма сложным. Но для начала он должен хорошенько наполнить ее щелку спермой, и думаю, что это лучше всего сделать на ее собственной кровати. После всего этого она останется один на один со своими сладкими воспоминаниями.

Что касается Эми, то она, по той же причине, что и Ричард, должна знать, что все всё правильно понимают, иначе мы все попадем в страшную путаницу. Возможно, мы уже угодили в нее, Морис же говорит, что я не должна быть слабонервной... На самом деле мы всегда доказывали, что хорошо справляемся с подобными пустяками.

Из дневника Ричарда

Итак, мама все это время стояла за ними, — я в этом практически уверен. Никогда бы не подумал, что она настолько мстительна, хотя она все это время притворяется, что ничего не знает о том, что со мной произошло.

Мама настояла на том, чтобы сопроводить меня туда, тогда как я всеми силами старался оттуда выбраться. Эми не понимала, что происходит, и пыталась пойти с нами! Там же находилась та самая дама, которую зовут Эвелин, и на этот раз она была вместе с девушкой, ненамного старше моей сестры, которую звали Мод.

Не успели мы войти в гостиную, как дама сказала маме: «Давай мы просто отведем Ричарда наверх и устроим его там». Мама ничего не ответила и, похоже, очень заинтересовалась дурацкими цветами в гостиной. Я хотел было сказать, что не хочу подниматься наверх, но это выставило бы меня перед ними полным идиотом, а они наверняка рассчитывали на мою вежливость.

Мы поднялись в ту же комнату, что и ранее и меня снова схватили за волосы. Дама спросила, буду ли я снова выглядеть как ребенок, и звать маму, или нет. Она знала, что я не смогу этого сделать. Они привязали мои руки по бокам веревкой, и это было ужасное переживание после чего уложили меня на низкую неудобную кровать и снова достали эту ужасную бутылку. Дама сказала, что у меня будет достаточно времени, чтобы наполнить ее полностью — как будто я или кто-то другой может это сделать!

Мод стала на колени поверх моего лица и задрала юбку, под которой не оказалось никаких панталон. Через минуту она придушила меня, усевшись на мое лицо своей голой попой и сильно придавила, пока насаживала бутылку на мой член. Затем дама сказала, что оставит нас вдвоем, и пошла вниз, к маме. Это был самый ужасный опыт, потому что я боялся, что мама придёт и посмеется надо мной, но этого не произошло. Девушка заставила меня кончить в бутылку, как и в прошлый раз. Я не хотел этого — после этого у меня всегда наступает слабость.

Она убрала бутылку и приподняла попку, чтобы я мог наконец вздохнуть, но потом сказала, чтобы я лизал ее задний проход! Я сказал ей, что это грязно, но она засмеялась и ответила: «Ну что ж, вскоре я опять позабочусь о тебе», — и снова начала терзать рукой мой член. Я умолял ее остановиться, но она сказала, что остановится только тогда, когда я начну лизать ее анус, так что мне пришлось это сделать, и это было отвратительно.

Наконец она слезла с меня. У меня в голове не укладывается, почему такая красивая девушка делает такие ужасные вещи. Она сказала, что заставит меня кончить снова через полчаса — они называют это словом «доить», — а потом заткнула мне рот тряпкой!

Я снова остался один. Это было ужасно. Ровно через полчаса она вернулась, — я узнал об этом по часам, стоявшим на шкафу напротив меня. Уверен, что их поставили так специально для меня, чтобы я их видел. Она обозвала меня «животным» и, не вынимая кляпа, снова принялась меня мастурбировать, пока я не отвердел, но я уже не мог так много кончать. «Тебе придется поработать получше, чем сейчас», — и ее голос был точь-в-точь как у той дамы. Затем, к моему ужасу, она спросила: «Не хочешь сейчас увидеть свою маму?». Я был в таком состоянии, что отчаянно замотал головой, не имея возможности говорить из-за кляпа.

Она опять ушла, сказав напоследок, что еще меня навестит, но прежде чем сделать это, она подняла бутылку и с сомнением сказала, что семени в ней немного и что на этот раз они собираются работать со мной до тех пор, пока она не наполнится! Все это время мои брюки были спущены до лодыжек, и я чувствовал себя глупым и несчастным. В дверях она чуть задержалась, обернулась и с сарказмом сказала, что снимет с меня кляп, поскольку уверена, что свою маму я звать не буду. После она спросила: «Попросить ее прийти и посмотреть на тебя?»

Я умолял ее не делать этого. Она засмеялась и сказала, что сейчас я умоляю ее об этом, а когда она вернется, я должен буду умолять ее, чтобы она заставила меня кончить снова, иначе она точно позовет маму. В ответ я промолчал, я просто лежал и смотрел на нее, ненавидя их всех, включая маму. Прошло почти четыре часа, когда мы уехали, и мне пришлось привести себя в порядок, прежде чем я спустился вниз, и все было так, как ни в чем не бывало. Мама просто очень отстраненно спросила меня: «Ты готов?», я же ничего не мог произнести. Я почти поверил в то, что она не знала, что происходит, и снова почувствовал слабость и боль в своих чреслах. Но думаю, что она все знала об этом, — вы можете чувствовать подобные вещи.

Эми захотела узнать, почему она не могла пойти с нами. Мама сказала ей, что скоро ей представится такой шанс. Хотел бы я знать, что это означает. Хочу поговорить об этом с мамой, но не знаю, что сказать. Она все время говорит со мной одним и тем же холодным тоном. Если я когда-нибудь снова увижу Джереми, я точно врежу этому негодяю. Он держится от меня подальше и уже не ездит верхом по утрам, как раньше. Я знаю об этом, потому что наблюдал за ним. Я думаю, что этот подлец должен исчезнуть из своего дома.

Из дневника Дейдр

Эвелин рассказала мне о том, что было проделано с Ричардом, во всех подробностях, добавив, что большого вреда ему от этого не будет, но сильно поможет ему в обучении уважительному и вежливому обращению с дамами. Боже, мне уже становится его жалко! Заметив мои волнения, Эвелин уверила меня, что я напрасно переживаю.

Теперь такие же сложности у меня возникли и с Эми, — она весьма впечатлительна по натуре, и, кроме того, сейчас она ведет себя гораздо спокойнее, чем ранее. Я спросила ее, где она была с Морисом, но она очень странным голосом сказала: «О, не было ничего такого, о чем бы ты не знала, мама».

Эвелин сказала мне, поначалу очень обтекаемо, что Эми пора осмотреть снова, иначе она может познать то, чего я не хотела бы. Боже упаси! Я спросила ее, что же мне делать, на что Эвелин ответила, что я должна позволить Морису взять ее под свою опеку, причем так, чтобы я как будто бы знала об этом, но нигде не упоминала! И еще она добавила, что я не должна слишком оберегать милую Эми, иначе девочка станет фригидной.

— Вы абсолютно справедливы по отношению к ней? — спросила она меня, что, конечно, усилило мое чувство вины. Я сказала, что мне нужно подумать, но она мягко ответила: «Нет, моя дорогая, пусть дело идет своим чередом. Мне не составило бы труда привезти ее туда, — произнесла она, — но это было бы неправильно, поэтому Морис сам приедет к вам завтра». О, до чего же я сама себя довела! Помимо всего прочего, я получила совершенно нелепое письмо от Филиппа, изложенное, как и следовало ожидать, в совершенно деревянных выражениях, на которое я не намерена отвечать. Это он довел нас всех до такого положения! Если бы он был мужчиной, то сам преподал бы Эми пару уроков, а Ричард был бы совсем другим человеком.

Я не знаю, что сказать Ричарду. Он выглядит жалко, как побитая собака. Эвелин сказала, что так и должно быть, и что теперь я должна научиться справляться с ситуацией сама. Она объяснила мне, как это делать, но я не уверена, что смогу рискнуть, но мне велели отбросить все сомнения и стать такой же свободной, как и она. Я поделилась было с ней своими мыслями, на что она рассмеялась и велела мне не хандрить.

Наконец мы поднялись наверх и на цыпочках прошли мимо комнаты Ричарда. Должна сказать, что он вел себя очень тихо. Как же сладостно было лежать с ней в одной постели, и вылизывать киски друг у друга, пока он лежал в соседней комнате со спущенными штанами! Эвелин сказала, что проделать это было «восхитительно сложно», и рассказала мне о многих других либертарианских похождениях, которые она сама же и создавала.

Ричард начал подсовывать мне под дверь такие умоляющие записки с просьбой о прощении, что я не знаю, что и делать. Понимаю, что в конце концов мне придется простить его, но Эвелин говорит, что я не должна быть «мягкой», что она снова займется им, и со временем, говорит она, он станет гораздо более послушным и будет подчиняться каждому моему приказу.

— И в этом тоже есть свои возможности, Дейдр, — сказала она, на что я возразила, что это очень развратно. «Но как же скучно было бы в противном случае», — ответила она.

Из дневника Мориса

«Пусть смелость будет моим другом!» — вот каков девиз сегодняшнего дня! Сегодня я приехал к Дейдр, посетившей нас вчера вместе со своим сыном (о котором я ничего не хочу знать!), чтобы выразить ей свое почтение.

Как и следовало ожидать, Эми вся залилась краской, хотя и выглядела чрезвычайно привлекательно с распущенными волосами и в сине-белом платье с широкой юбкой, которое, как мне показалось, было ею надето специально для этого случая. Возможно, Дейдр ей намекнула, а может Эми и сама ожидала еще одного визита в наш «Клуб». Кроме того, вчера вечером я убедил Эвелин, что настало время там побывать и Мод, понимая, что мне придется согласился с ее условием, что я буду оставаться снаружи, пока ее будут «осматривать». Мод немного ветренее, чем Эвелин сама себе представляет, и после того, как пригладят ее перышки, ей присунут с меньшим раздражением и болью, чем это было с Эми. Я уже несколько раз, тайком от Эвелин, кувыркался с этой прелестной девушкой и, хорошо ощупал ее сквозь панталончики спереди и сзади. Она изворачивалась, но оказалась весьма томной, и поэтому втайне лелею мысль о том, что при случае уделю ей особое внимание, как это часто делаю с ее очаровательной матерью.

Когда я обрисовал ей эти возможности, она сказала: «Это слишком близко к дому». В последнее время я, конечно, стал напоминать ей о тех проповедях, которые она читала Дейдр, что приводило ее в легкое замешательство еще и потому, что с Мод меня связывает только наш брак, а не кровное родство.

— О, это совсем другое, — отвечала Эвелин со всей непроницаемостью своей женской логики. Прошлой ночью я отлично оттрахал ее во всех возможных позах, и пока мы были в муках любви, заставил ее, как это частенько бывает, признаться во всех своих страстях. На самом пике блаженства, собравшись излить свою сперму в ее влажное гнездышко, я назвал ее именем Мод. Закатив глаза, она еще яростнее заработала своей горячей попкой и простонала: «Нет!»

Потом она пробормотала:

— Наверное, сейчас я не смогу тебя остановить, дорогой, но я не хочу об этом ничего знать. После того, как ты проделаешь это с ней, ты будешь любить меня так же сильно?

О, какой грустный и милый вопрос! Я заверил ее, что конечно, моя любовь к ней не остынет.

— Я верю тебе, — сказала она, и мы снова заговорили о самых развратных вещах, пока нам обоим снова не захотелось трахаться.

Что же касается Эми, то колебаний здесь не было. Дейдр тактично принялась за вязание и тем самым позволила мне начать легкую беседу с Эми, чьи глаза с трудом встречались с моими, — ее можно было понять! Мы втроем выпили по бокалу вина, я встал и тихо сказал, что «провожу Эми наверх».

— О, вы собираетесь немного поговорить? — ответила Дейдр. Эми покраснела до корней волос, и я счел необходимым поднять ее со стула. Она тихонько промямлила слово «мама!» — я бы даже сказал, что это было что-то вроде писка, — на что Дейдр очень мягко вопросила: «Да, дорогая!?». Очевидно, небольшой разговор между ней и Эвелин пошел на пользу.

Все время, пока я вел Эми наверх в ее комнату, поддерживая за локоть, она хранила молчание. Как только я прикрыл дверь, она попятилась и нервно воскликнула:

— Я ничего не рассказывала маме!

Я снял пиджак и галстук. У нее хорошенькая комната, в ней царит атмосфера юной женственности: голубые и серебряные обои на стенах, изящный туалетный столик на тонких ножках и кружевные подушки на кровати. Кажется, это зовется брюссельским кружевом [Необычайно тонкое, изящное и сложное кружево, производившееся в Бельгии. Этот вид кружева считался наиболее роскошным, ценным и дорогостоящим, и пользовался большим спросом за границей. Из-за запрета на ввоз фламандских кружев в Англию, брюссельские кружева ввозили в страну нелегально под видом английских, за счёт чего вторым названием брюссельского кружева является англетер. Наличие такого кружева в комнате Эми свидетельствует о состоятельности ее семьи — прим. переводчика]. На спинке деревянного стула висела пара белых панталончиков с розовыми лентами. Они были девственно чистыми, и я было подумал, не сняла ли она их заранее.

Столкнувшись с моим молчанием, Эми жалобно прошептала:

— Я не хочу делать это снова. — Она сцепила пальцы и с надеждой посмотрела на меня.

Заперев дверь, я напомнил ей о дисциплине, и добавил, что, будь я ее папой, я бы позаботился о ней раньше.

— Вот как? — спросила она и покраснела. Взгляд, который она искоса бросила на изголовье кровати, выдал ее сокровенные мысли. Когда я приблизился, она отступила назад, тщетно пытаясь ухватиться за какую-либо опору.

— Какая же ты хорошенькая, — произнес я. Она сделал один нервный взмах руками, будто бы защищаясь, а потом обмякла, оказавшись в моих объятиях, трепеща, словно птица.

— Не надо, мама здесь, — глупо произнесла она, но я уже начал сзади собирать вверх ее свободно ниспадающее платье, издавая при этом самые успокаивающие фразы.

— Н... но... но мама... — щебетала она, пока я спускал с нее панталоны и гладил ее обнаженные ягодицы цвета слоновой кости.

— Мне позволено вначале высечь или отшлепать тебя — ты понимаешь это, Эми? — сурово спросил я. Она покачала головой, словно соглашаясь. Держа ее одной

рукой за попку, я приподнял ее за подбородок и заставил посмотреть на меня.

— Ты должна научиться, — сказал я, — поэтому прими мужской орган, как должны это делать все молодые леди.

Она сжала губы и моргнула. Моя рука под ее подбородком была твердой. Теперь, когда ее панталоны рассыпались по тонко очерченным лодыжкам, а белые чулки поблескивали в лучах утреннего света, я мог бы бросить ее на кровать и вонзиться в нее без лишних церемоний. Я спросил, будет ли она послушной. В ответ ее губы задрожали. Я шлепнул по ее попке, что заставило ее ввизгнуть.

— Ооооууууах! Мама услышит! — всхлипнула она, пытаясь потереть свою попку, но я оттолкнул ее руку.

— Ты совершенно права. Не будем больше творить глупостей, Эми. Какие у тебя нежные губы, какие прекрасные глаза! Я собираюсь излить свою сперму в твою сладкую киску, моя крошка, а не твою прелестную попку, которая теперь вполне подходит для того, чтобы принимать в себя мужественный инструмент. Мы очень гордимся тем, что ты сладко предложила нам себя, — и эти слова заставили ее смутиться и удивится еще больше. Я потрогал ее заднюю розеточку, заставив ее дернуться. Она хотела отвести от меня взгляд, но я ей не позволил, — Эвелин всегда советовала мне так делать, и она безусловно права.

Мой палец мягко вошел внутрь. Она издала что-то нечленораздельное, кончик ее языка, розовый и влажный, показался между зубов.

— Вы... вы... говорили... — запинаясь, проговорила она.

— Эми! Подними платье до талии и встань, расставив ноги, насколько позволят твои спущенные панталоны, — рявкнул я. При этих словах я расстегнул свой широкий пояс и многозначительно положил его на край кровати.

— Ойооой! — раздался ее тихий вскрик, я отступил на шаг или два. Она вцепилась в подол своего платья и уставилась на меня, как на пришельца из другой части Вселенной.

— Или это, или ремень, Эми, — сказал я, и она в замешательстве начала оголять свои безукоризненные ноги. У нее стройные икры и округлившиеся, чуть полноватые, бедра, что ей очень идет. Высокая выпуклость ее попки действительно впечатляла. Громко сглатывая, она, наконец, продемонстрировала мне свой идеально белый живот и пушистый кустик, ее ноги медленно раздвинулись до тех пор, пока они могли двигаться.

— А теперь вот так стой! — сказал я и сбросил сапоги и брюки, продемонстрировав ей такую прекрасную эрекцию, какой она никогда не увидит. Увидев мой восставший член со вздувшимися на нем венами, она чуть не уронила юбку, но потом усилием воли снова подоткнула ее.

Я заставил ее подойти, и она неловко засеменила ко мне, стреноженная панталонами. По моей команде ее пальцы робко коснулись моего члена, в то время как другой рукой она продолжала придерживать платье, подобранное к животу. Я пожелал получить ее губы и язычок, и тут ее охватила легкая дрожь желания. Когда наши рты соприкоснулись, ее пальцы начали двигаться вверх и вниз по моему стержню более уверенно. Одной рукой я гладил ее шелковистые ягодицы, а другой играл с ее мохнатой сокровищницей. Ее ноги дрожали, на ее любовных губках чувствовался сок любви.

— Какая ты хорошая девочка, Эми, — выдохнул я. Шаг за шагом я начал подталкивать ее к кровати. Очутившись на спине, она быстро сняла и отбросила панталоны, раздвинула ноги, инстинктивно прикрыв руками глаза, ее хорошенькие щечки залились румянцев. Но я, желая видеть ее целиком, отвел ее ладони, заложив ей руки за голову. После этого я расстегнул корсаж и явил на свет ее чудесные груди. От моих нежных, мимолетных прикосновений розовые сосочки быстро отвердели и через мгновение стали упругими и твердыми. Ее дыхание участилось, и она умоляюще посмотрела на меня. Ее ноги, затянутые в чулки, попытались было сдвинуться, но я снова широко раздвинул их пресекающим жестом, и они безвольно легли по сторонам, а жемчужная кожа ее бедер засверкала над подвязками.

— Лучше работай язычком, Эми... Поиграй рукой с моим членом... Вот так... Хорошо... Теперь потрогай мои яйца...

Я давал ей все эти указания до тех пор, пока ее живот не начал трепетать еще сильнее. Поглаживая ее пещерку, и нашептывая ей горячие слова, я заставлял ее попку медленно извиваться. Наконец я взгромоздился на нее, устроившись между ее ног.

— Направь мой стержень себе в щелку, Эми, — настаивал я.

Она издала бессвязный звук и наполовину закрыла глаза. Ее живот трепетал от невысказанного желания. Очень неловко, и с большой застенчивостью, она поднесла мой член к своему гнездышку, приложив его прямо к своими влажным, набухших губкам. Пенис вошел в нее, она ахнула и прикусила себя запястье, но я снова завел ее руки за голову и попросил немного подтянуть колени. Ах, какой же нестерпимо сладкой она оказалась, когда мой ствол, наконец, вонзился в ее упругую лощинку! Я крепко обхватил ее горячую попку и начал медленно двигать членом взад и вперед, пока легкий выгиб ее спины не указал мне на ее приближающийся экстаз.

— Наконец-то тебя трахают, моя сладкая, — выдохнул я ей в рот, откуда доносились безумные стоны. Ее норка сжимала меня, пока я разрабатывал восхитительную гладкость ее горячего, влажного канала. Она растеклась по кровати и прильнула ко мне, неистово лаская своим языком мой язык.

— Попроси меня сильнее трахнуть тебя, Эми, — настаивал я, но не так бездумно, как это делают в юности, а с определенной целью, ибо Эвелин хотела, чтобы все происходило именно так, и чтобы девочка научилась складывать правильные слова.

— Т... т... т... ! — это все, что она смогла произнести. Ее снова охватила любовная лихорадка. Я почувствовал, как она оросила своими соками мои тестикулы. Скорость нашей схватки ускорилась, заставляя ее попку подпрыгивать в моих ладонях, подобно резиновому мячику, кровать непрерывно скрипела. Дейдр не могла этого не услышать, но Эвелин также считала это хорошим знаком, поскольку, как она выразилась, «он не оставит у нее никаких сомнений».

Я собрал все свои силы и с трудом удерживал девушку в бушующем жаре наслаждения, пока не сообщил ей, что она вот-вот получит все сокровища моих чресел.

— Повтори еще раз! — скомандовал я и на этот раз тихий, по-настоящему умоляющий, но настойчивый возглас: «Т... тра... трахните меняяяяяяя!» — наполнил мой рот, в то время как я в ответ залил ее прильнувшее лоно такими обильными потоками, которые она не могла в себе не почувствовать, и ощутив их, стала извиваться еще больше.

Страстная работа наших языков прекратилась. Она вобрала в себя мою последнюю сильную струю, а затем я проделал то, что часто называю «маркитанткой» [здесь, буквально — проститутка, следующая в походе за воинской частью. — прим. переводчика], — перекатившись на бедро, я оставался в ней до тех пор, пока не испустил последние капли, и мы лежали лицом к лицу, ее дыхание прерывалось в сладких рыданиях вожделенного высвобождения.

Наконец, высвободившись из ее объятий, я обнял ее, погладил по попке и сказал, что она оказалась самой красивой и самой способной ученицей.

— О, что же теперь скажет мама! — раздался ее тихий всхлип.

— Ничего, кроме самых добрых слов, Эми. Это очевидно, хотя об этом и не следует говорить открыто. Нередко бывает так, что молодых леди чествуют, в то время как их мамы спокойно ожидают внизу. Сейчас я спущусь вниз, и ничего не будет произнесено, на самом деле, твоя матушка продолжит прерванную беседу, как и прежде. Ты спустишься по лестнице вниз так же степенно, как и поднималась, и будешь вести себя так, как ни в чем не бывало. Ты поняла меня, Эми?

Все время, пока я говорил, я ласкал рукой ее влажное набухшее гнездышко, которое уютно устроилось в моей ладони, а его шерстка очаровательно щекотала мне кожу.

— Да, — покорно пробормотала она.

— И в следующий раз будет меньше суматохи по пустякам, Эми, не так ли?

— Да.

Она тут же отвернулась от меня, но я уже позволил ей это сделать и, поднявшись, снова оделся, чувствуя восхитительный жар в своем теле, вполне достойный столь молодой лошадки, которой она в конце концов и оказалась. Я даже сказал ей об этом, на что она закрыла глаза, хотя нежный изгиб ее губ не выражал никакого неудовольствия от моих комплиментов. Когда я вышел из комнаты, она лежала, подтянув колени и плотно сжав бедра. Я чувствовал, что таким образом она сохраняет в своей пульсирующей киске то, чем ее сейчас так щедро одарили.

— Какая прелестная девушка! — поприветствовал я Дейдр. Ее вязание валялось на полу, а ее взгляд был немного остекленевшим.

— О! Я все слышала! — ахнула она.

— Тише! — ответил я, наклонился и поцеловал ее. — Если это вас утешит, она оказалась очень отзывчивой, — добавил я.

— Я не знаю, что и думать! — донесся ее ответ.

— Держу пари, Дейдр, что ваши панталоны сейчас немного влажные.

— О! — она вспыхнула, и в ужасе, — или, скорее, в притворном ужасе — выбежала через гостиную в сад, где я присоединился к ней, и сразу же начал говорить о том, как великолепны ее кустарники. По-моему, она была благодарна за это забавное замечание, потому что тут же сжала мою руку, но ничего не ответила, спросив лишь, все ли в порядке с Эми.

— Вы сами увидите, что она теперь полностью расцвела, — сказал я.

И я действительно оказался прав. Какова же приспособляемость женщин и насколько непостоянны их настроения, что не прошло и пятнадцати минут, как Эми уже выглядела гораздо более уверенной в себе, чем я ожидал.

— Я прибиралась в своей комнате, мама, — невозмутимо произнесла она, подчеркнув тем самым свою растущее чувство такта.