Утром проснулись с Валюшкой в одной постели. Мы особо никуда из неё и не выбирались, устав с вечера. Так и спали на веранде. Прохладно, городского шума нет, отдыхай себе и ни о чём не думай. Вот и дрыхли. Проснулись и вперегонки на двор. Не успели от крыльца отбежать далеко. Валюха присела, я стоя, орошаем травку. Валька даёт ценные указания.

— Вов, я в баню, жопу помыть. А ты домой иди. Сейчас приду и завтрак приготовлю.

Валь, а мне, значит, мыться не надо?

— Тогда пошли.

— А одеться?

— Да кому ты нужен, подглядывать за тобой. Да и рано ещё, все спят.

Тогда ладно. Приобнял сеструху за талию, потом переместил руку на попу. Она, зараза такая, захихикав, взяла меня за конец.

— Вдруг заблудишься и потеряешься. А так точно никуда не свернёшь.

Все спят, как же. Бабка-соседка в огороде копошится с утра пораньше. Увидела нас, голозадых, и ни тени удивления. Только окликнула сестру.

— Валь, подь сюда, чего спрошу.

Я засмущался, попытался прикрыться или, хотя бы, в баню проскочить. А Валюха руку не отпускает. Так к ограде и привела. Бабка окинула меня взглядом, вынесла вердикт.

— Ладный мужик, крепкай. Ты крепче держи. Такого враз уведут. Валь, я чего спросить хотела-то. Ты у меня давче спрашивала рассаду. Так я себе высадила, остатню возьми. Будешь брать?

— Буду, тёть Наташ. Попозже забегу.

— Ну да, нуда. Ты, паря, - это уже мне, в бане-то не теряйся. бабы любют, када их раком загибашь.

В бане Валька присела, держась за живот, ржёт, едва покатом не катается

— Пизда старая. Рассаду она вспомнила. На мужика посмотреть решила. У её деда стручок уже засох весь, так хоть на чужого глянуть.

Я повозмущался

— Валь, неудобно как-то. Перед пожилой женщиной голышом. Что подумает?

Валька махнула рукой.

— Да ей в радость. Дал бы волю, так она бы ещё и потрогала, помяла. Или, может, сходишь, пока не ушла с огорода?

— Да иди ты. - Психанул. - Сестра называется. Лишь бы поиздеваться.

Валюха успокоить решила. Самым радикальным образом.

Присела на корточки и рот раскрыла, потянула в него головку.

— Вов, я сосать не умею, не смейся. Уж как могу.

Мне и то в радость. Валюха головку обсасывает, ствол облизывает. Старается сестричка. Отобрал игрушку. Она обиженно смотрит

— Вов, ты чего? Не понравилось?

— Именно что понравилось. Кончу так.

— Так спускай, я сглотну. Вов, правда хочу.

Ну, милая, сама напросилась. Придерживая сестру за волосы, направляя и задавая ритм, вскоре разразился фонтаном спермы. Валька, едва не урча, как кот над миской сметаны, проглотила всё. Пальцем вытерла краешек губ, стирая остатки, облизала его, улыбнулась.

— Как будто лимончик. также пахнет. Только чуть-чуть. Ну всё, мыть жопу надо.

Деловито навела воды, присела, плескаясь. Посмотрела на меня и показала язык.

— Смотришь? А выебать не сможешь, не скоро встанет. Говорила же, что натёр вчерась сильно. Потому и отсосала. Тебе понравилось?

— Очень.

— Вот, пока не заживёт пизда, буду сосать. Или в жопу давать. Ладно, пошли уж домой. Погоди, гляну, этот Штрлиц там или ушла. Вот сука, стоит. Ничё. Ты халат накинь, а я так. Пусть смотрит, шары пялит.

Смотрит? Ну так я халат на плечи накинул, а запахиваться не стал. Пусть глазеет. Авось деда раскрутит на палочку, если сможет. Да ещё демонстративно, остановившись и полу повернувшись в сторону тёть Наташи, почесал яйца, оттянул шкурку и осмотрел залупу, словно что-то там высматривая. Валька смехом давится. Едва в дом зашли, она вновь присела, держась за живот.

— Братик...Охха-ха...Ты ар...Хах-ха-ха...Ты артист...У бабки сейчас между ног водопад...Ха-ха-ха...

Успокоилась. натянула майку, не став надевать больше ничего, на кухне загремела посудой. Мне голышом непривычно, так я шорты на голую жопу надел. Зашкворчало что-то на сковороде, забулькало в кастрюле, засвистел чайник. И через короткое время мы усиленно жевали, набивая желудки едой.

После завтрака решили поработать в огороде. Решила, вообще-то Валюха, предложив мне, как гостю, полежать, отдохнуть, возможно и вздремнуть. Ну щаз! Она работать будет, а гостенёк валяться. Пошли вместе. Валюха переоделась, надев на голое тело сарафан. Трусы за ненадобностью остались дома. И без того коротенький сарафан, задирался едва не до поясницы, едва сестра наклонялась. И старалась в это время повернуться ко мне задом.

— Валь.

— Чего? - Выпрямилась, смотрит недовольно. Как же, от работы оторвал. - Случилось что?

— Валь, пока нет, но скоро случится. Ты специально меня дразнишь?

— Я? - Неподдельное удивление. - И не думала. Если кто-то сексуально озабочен, то я при чём.

— Валька, огребёшь.

Засмеялась.

— Ты аппетит нагуливай. Сейчас к обеду жара падёт, так сходим ополоснёмся и поваляемся. Аль не нравится?

— Нравится. У меня уже стоит.

— Ну потерпи маленько. Или вон сходи баню подтопи, пусть погреется.

Растопил баню, накидал полешек сколько-то, воды принёс. Сел на крылечке бани, закурил. Хорошо! Валька по огороду шастает, жопой голой сверкает. И ведь ехал в гости не надеясь, что сеструха станет мне давать. А оно вон как вышло. Ещё и пообещала, что Таньку, вторую сестру, драть стану. Прямо хоть и не уезжай к другим родственникам.

К полудню навалилась жара, мочи нет. Пот не успевает стекать. Завязали с работой. Валюха, потянувшись, вынесла решение.

— От работы кони дохнут. И трактора ломаются. Пошли, Вов, в баню.

В бане раздурелись, будто дети малые. Валька наклонилась, об лавку опёрлась, попросила спину помыть.

— Вовка, сто лет никто спину не мыл. Там грязь уже кусками, поди, отваливается.

Мне не жалко, помою. Намылил спину, губку тоже намылил и стал тереть. Вальке бы нужно было лечь, а она раком встала, ну и получилось, что рука самопроизвольно, когда мыл сестре задницу, меж ног скользнула. Та стерпела, ничего не сказала. Даже тогда, когда для проверки палец в зад вставил. А потом она заставила наклониться меня. Благо намыленный член удержать не так-то и просто. Вырвался, облил Валюху холодной водой. Она меня. Так начали обливаться, что голышом прямо пред светлые очи соседки тёти Наташи выскочили. Та головой покачала понимающе. Дело молодое.

Уже в предбаннике, успокоившись, долго целовались.

Но затевать ничего не стали. Так, для проверки пару раз задвинул. Убедились, что пися пока не готова принять гостя. Ну тогда и неча затевать. Дома оторвёмся.

Поели плотно. Поели и завалились на кровать в веранде. Здесь не так жарко. Оставили двери открытыми. Кто пойдёт, так собачонка забрешет, предупредит. Да и кто по такой жаре шастать будет. Лень-матушка. Валяемся голышом и будто так и надо. Разговариваем. Стали вспоминать детство, отрочество. Как шкодили, как бабушка воспитывала с помощью то хворостины, то ремешка, не разбирая кто прав, кто виноват. Огребали все. Бабуля не делила по полу. Что девки, что пацаны спускали штаны и получали по голой заднице причитающиеся горяченькие. Не портить же одёжду, которая и без того на этих аспидах горит, будто на огне открытом. Чем было хорошо, так тем, что, получив своё, получал прощение до следующего раза. Вспоминали, как на сеновале играли в папу-маму, тиская друг у друга письки. Как подсматривали где придётся за тем, как взрослые дядьки и тётки еблись. Вспомнили, как мне дала тётя Нина, Валькина мать.

Было дело однажды. Шараборился я по за огородами, в согру пошёл.Надо было черенков для инструмента нарезать. Иду, никому не мешаю, песенку в голове прокручиваю. Какой-то шум впереди. Я же почти что разведчик, считай пограничник Карацупа, только без собаки. Я только что не разулся, подкрадываясь. Выглянул. А таааммм...

А там тётя Нина раком стоит и какой-то поц её натягивает. Да не какой-то, а бригадир наш. В смысле нашей полеводческой бригады. И вот же интересно: тётя Нина ему никаким боком не подчинённая, а раком встала. Видать любовь. Не стал я мешать, лишь памятку отложил, чтобы не забыть. Авось в жизни сгодится.

А тут как-то дома у них были и тётка пошла в летний душ мыться. У меня и мыслей не было подглядывать. Что я там не видел. Да просто мимо проходил. А нечего было свои телеса выставлять. Нормальному пацану и пройти нельзя, чтобы на бабу голую не наткнуться. А визгу-то подняла, будто порося, с которой шерсть стригут. За ухо меня поймала, как есть голышом, крутит его и верещит, что вот отведёт меня к бабке, та мне и задаст. Нет, ну не спешно ли? Взрослая тётка, причём моя родная тётя по материнской линии, бабкой стращает.

— И не стыдно тебе, дураку здоровому, подглядывать?

— Да не подглядывал я.

Кто же оправдание слушать будет. Начал оправдываться - уже неправ.

— А кто подглядывал? Я, что ли?

— Да ты вечно сама на глаза мне попадаешься.

— Я? Да ты что мелешь? Стой! Когда это я тебе на глаза попадала?

Я и объяснил. Примолкла. Женщина молодая, любвеобильная, с моим батей долбится, так почему бы бригадиру не дать. Одна беда: а муж как прознает, так мало не покажется. Уж кулаки-то у него пудовые. С бригадира, может, и не спросит, а вот тётке пиздячек знатных обломится. И закрутила тётка задом, забыв, что голая перед племяшом стоит.

— Вова, ты же не станешь это никому рассказывать? Нет же? Ты подумай. Ты хорошо подумай. Может тебе надо чего? Денег, может, на кино там? Ты, Вов, не спеши.Ты же будешь молчать? Ну, скажи, что ты хочешь?

Подумал и решил принаглеть. В лоб не даст, а чего другого, может, и обломится. Помолчал и так же молча ткнул пальцем тётке в самый низ живота.

— Ты что? Что это? Ты что хочешь? Ах, ты...Вова, - тётка решила не обострять обстановку, - я же взрослая женщина. А ты ещё, практически, ребёнок. Нельзя же с взрослой женщиной...Ты меня слышишь?

— Слышу. Нет, так нет. Пойду я тогда.

— Стой! Стой, паршивец, никуда ты не пойдёшь, пока мы не договоримся. Ещё раз: что ты хочешь?

Спорили долго. Голая тётка, у которой хватило ума затащить пацана в загородку душевой, и пацан, твёрдо стоящий на своём. Тётка сдалась.

— Чёрт с тобой. Пусть тебе будет стыдно.

Надо сказать, что во время переговоров, были и слёзы, и мольбы и прочие женские штучки, призванные растапливать мужские сердца. Ну так я же пацан. Сама сказала.

— Ладно, дам я тебе.

— Не дам, а буду давать.

— Чтоооо? А морда не треснет от сладкого?

— Ну и не надо. Я пошёл.

— Стой, гадёныш. Не был бы племяш, прибила бы. Штаны сними и покажи, что хоть там у тебя есть.

Стянул штаны. Тётка, увидев, что выпало из них на волю, ахнула, присела на корточки и взяла в руки, рассматривает.

— Да ты мужик уже! Договор. Я буду тебе давать, а ты будешь молчать, как партизан на допросе. Договор?

— Договор.

— Скрепим?

— Да.

Тётка развернулась ко мне спиной, наклонилась, выставив зад.

— Постарайся подольше.

— Если уж твою дочурку в задницу ебу длительно, то тебя...Не буду загадывать.

— Стой! Какую дочурку? Ты о чём? Оххх! Потом расскажешь. Ещё глубже! И резче, сильнее. Я сильно люблю. Оооо! Оооууу! Мммм!

Так впервые засадил тёте и о чём она в будущем не пожалела. Правда пообещал, что не буду драть в задницу Валюху. Тётке хватило того, что её дочурка пока что ещё целка. Да, обещал первым не лезть к Вальке. Ну так вдруг она сама полезет. Отказываться, что ли?

С тётей у нас сложился альянс. При любом удобном случае, а их хватало, ибо кто подумает на племяша с тёткой, тётя отдавалась мне пламенно и страстно. Её заводила моя молодость, а меня...А меня ничего не заводило. Просто мне некого было больше ебать.Мы занимались этим дома.

Старались подгадать такое время, чтобы никто не мешал. Чтобы можно было раздеться, заняться сексом вдумчиво и размеренно. Дядь ка Сергей, работающий на лесосеке, уезжал на вахту с понедельника по субботу. И потому тётка часто просила бабку отпустить меня к ней, потому что одной страшно ночевать. И тут уж мы отрывались. Молодость племянника и опыт тёти. И чего только мы не творили. Главное, что тётке не было нужды стесняться и она могла претворять в жизнь все свои эротические фантазии.

А уж мебель, какая только была в доме, запомнила наши ночи.

Нет нужды говорить о том, что Валюхе я рассказал всё и сразу. Странно, но Валька одобрила. Отца она не очень почитала. Он, бывало, подопьёт хорошо, и давай семью гонять. И что хорошего от него? Так что рога, которые жена навешивала ему с племяшом, были достойны этого оленя. Про бригадира я, правда, промолчал.

Так по перемене пользовал мамку и дочку. Дочь в зад, мать вперёд. И тётка была неутомимей и жадней на еблю. Валька, по ходу, ещё не проснулась как женщина. Это тогда. Сейчас вот ого-го какая стала.

Наша с тёткой любовь длилась до самого моего отъезда. На прощание тётка затащила меня к себе, отправила младшую ночевать к бабке, на Вальку цыкнула, чтобы не мешала, и мы оторвались.

В ту ночь тётка позволила мне всё. Всё, что могло прийти в голову. И сама, будто расставаясь навсегда, позволяла себе всё, что взбредёт в голову ей. А Валюха то ли локти кусала, то ли хихикала над братом и матерью.

Вспомнили с Валентиной этот эпизод из жизни. Помолчали.

— Вовка, а давай к матери съездим. Проведаем.

— Давай. А когда?

— Да хоть завтра.

— А дом на кого?

— Да что ему сделается? Тётя Наташа присмотрит. Всё, завтра едем. Вов, ты ничего не хочешь? У тебя вон стоит.

— Валь, сам удивляюсь. Почему-то на тебя раз за разом встаёт. Ну что, попку поставляй. Или писюлю?

— Пусть писюля отдыхает. Погоди, пописать сбегаю.

— Тогда и я с тобой.

— Побежали. Вов, а ты мне это...Снова полижешь?

— Валь, пока уточняем, кто-то обоссытся. И это явно не я. У тебя вон скоро по ляжкам потечёт. Пись-пись-пись...

— Ссукааа! Потекло!