Первый вечер под Кимрами (банька)

– Станция Савёлово. Конечная! Граждане пассажиры, при выходе из вагонов не забывайте свои вещи, о вещах, оставленных другими пассажирами, сообщайте машинисту или работникам полиции! – закончил, наконец, приятный голос девушки-робота свою доржную песню.

День это был будничный, народу в электричке было не много, поэтому большинство пассажиров рассосалось на предыдущих станциях. Мы все уже были в первом вагоне и вывалились на платформу тесной гурьбой. Солнце палило нещадно. Вместе с нами из вагона вышло всего два или три человека. Одна парочка пошла по платформе назад, а возле нас остался стоять какой-то подозрительный парень весь в наколках, в размалёванной футболке, и потёртых кое-где надорванных джинсах. Он щурился на солнце, кривил губы в улыбке и беззастенчиво пялился на девчонок в шортиках или в коротеньких юбочках. Мелания, покосившись на незнакомца, который явно был пьян и едва стоял на ногах, собрала нас в кучку и устроила что-то наподобие переклички:

(рисунок (с)Елена Чуримова)

– Все здесь? В электричке никто не остался? – спросила она, оглядев нас заботливым взглядом, и скомандовав громко: – За мной!

Она спустилась по лестнице с платформы и, лавируя между колдобин, направилась к автобусной остановке. Мы все двинулись следом за нею. Серёга Будков шел, дыша в спину Меланье, у него на локте висла Агнешка, а с другой стороны, оттеснив Танюшку Завьялову в сторону, приторочив “вьетнамки” к своему рюкзачку, пританцовывая и перескакивая с камня на камень семенила босоногая Леночка Чуримова. Прямо за нею вдогонку едва поспевал Андрюша Азаров.Он нёс свой рюкзак не на плечах, а держал его перед собою (кто прочёл предыдущую главу “Волжских берегов”, тот догадается – почему?). Следом, взявши друг дружку за руки, шли: другая Лена – Морозова, со своим кареглазым и смуглокожим красавчиком Гришей. Сзади всех них, чуть в сторонке, чтобы всех видеть, шла я. (Тут в скобках замечу, что недавно я возобновила свой давно заброшенный “Дорогой дневник”, и чтобы по вечерам не страдать от скудости мыслей и впечатлений, я вела наблюдения за окружающими мiром и нашей компанией в частности). За нами зигзагами, спотыкаясь и бормоча себе что-то под нос, поковылял и подгулявший жиган.

Вскоре подъехал автобус, и мы все, смеясь и толкаясь, погрузились в него. Автобус был проходящий, и все сидячие места в нём были заняты, поэтому мы столпились на задней площадке. Через заднюю дверь, дыша перегаром, забрался в автобус жиган. Он откровенно разглядывал нас всех одновременно и каждого по очереди и время от времени обращался к кому-то из нас:

– Эй, ты! – сверкнув парою вставных золотых зубов, обратился он к Грише, – Скажи, паря, ты цЫган?

Гриша промолчал и ничего не ответил, делая вид, что не слышит или, что обращается тот не к нему. Гриша Шарух по отцу был индус, поэтому внешне действительно чем-то смахивал на цыгана. Смуглый, кареглазый, черноволосый кудрявый... – он был похож на индийского киноактёра Раджа Капура в молодости.

– А чё? – продолжал доставальщик, обиженный тем, что ему не отвечают, – у нас, в Савёлове много цыганов живут... они богатые – дурью торгуют... а я, межпроч, знаю ихнего барона – Шарказэ его фамилиё... Ты знаком с Шарказэ? Мож, ты его сын? Или внук?

– Гриша ему не отвечал, тогда жиган нашел себе новый объект для приставаний. Он, держась за поручень, идущий вдоль заднего окна, перебрался поближе к Леночке Чуримовой и, подышав ей в ухо, вдруг схватил её ладонью за ягодицу.

Очевидно, каким-то непостижимым чутьём алкаша, он почувствовал, что у неё под её лёгким платьицем нету трусиков. Леночка шустро вывернулась схватила себя за подол, одёрнула, прижала его плотно к ногам и злобно воскликнула:

– А ну! Лапы убрал! Гад!

– Аааа! Гордая! Недотрога, – проговорил сверкая златозубой улыбкой жиган, и потянулся опять к отпрянувшей в ужасе Леночкиной попе.

Но тут у него перед носом вдруг возник крепкий серёгин кулак, и его низкий голос негромко, но очень убедительно сказал:

– Я ща те харю всю разобью и зубья твои в ломбард сдам... – и уже погромче добавил: – Поал?!

– Ну так бы и сказал сразу: “Твоя кралечка!”, – проговорил воссиявши улыбкой жиган, – Я всё понял – дело святое – не лезу.

Он смолк, отшатнулся в сторону и начал оглядываться по сторонам, очевидно, выбирая для себя новую жертву. Тут его взгляд остановился на мне, а Серёгу чёрт понёс вперёд, к кабине водителя. Жиган смерил меня мутным взглядом и спросил:

– Красотуль, ты чья это будешь? У тебя тоже есть защитничёк? Или чё?

“Во. Блин, влипла, – подумала я, – и Серёга, как на зло отвалил. Чего ему от меня надо?”. Но жиганяра, словно отвечая на мой безмолвный вопрос, показал на подол моей коротенькой джинсовой юбочки и спрашивает:

– У тебя там чё? Тоже ничё нету?

– Ты хочешь проверить? – вырвалось у меня, а он, такой, отвечает:

– А ща от возьму и проверю, – и двинулся, качаясь ко мне.

Я в уме прикидываю: “Если он сунется хоть на шаг ближе и я ему врежу: с правой в нос, и ногой по яйцам, а потом с левой в челюсть...”. Но тут автобус вдруг остановился где-то в пролеске возле кладбища, и задняя дверца открылась. Откуда ни возьмись, меж нами возник Серёга, ухватил жигана обеими руками подмышки, приподнял и резко вытолкнул в дверь, крикнув в догонку:

– А ну ка – поди – проветрись!

Жиган кубарем скатился вниз по ступенькам и повалился в дорожную пыль. Дверцы автобуса с лязгом захлопнулись, и автобус поехал дальше. Я увидела через заднее окно, как жиган встал на четвереньки, потом поднялся и, качаясь на полусогнутых в коленях ногах, грозит автобусу вслед кулаком.

Наконец, по просьбе Мелании, которую здесь все знали, автобус остановился в лесу. Мы вышли в лесной глуши и пошли по едва заметной тропинке, в лесной тишине, под птичий щебет и тихий древесный скрип, Сперва мы шли через частый дремучий лес, потом, под жужжание пчёл и шмелей, под стрекотание кузнечиков и сверканье стрекоз, через поле, затем опять сквозь лесок и, наконец вышли к деревне. Это была, собственно говоря, не деревня, а небольшой хуторок или выселок, из нескольких изб, старых амбаров и пары-тройки крошечных домиков. Это и была та самая гостеприимная деревня меланьиной бабушки, куда мы время от времени заваливались всей нашей компанией.

Меланьина бабушка встретила нас очень приветливо, проговорив:

– Вот, наконец-то приехали родимыя! А я от места себе не нахожу! Сказались: “приехаем утром”, а вот уже за полудень, а вас всё нетути, да и нет... “не случилось ли что в дороге”? – думаю всё...

– Ну что ты, бабуля, – оправдывалась Мелания, – утром мы только выехали... 2:15 – в дороге, потом на автобусе, потм ещё пёхом...

– Вот я и говорю: – не унималась бабуля, – коли б поутру выехали к обеду были бы тута. Первая иликтричка с Москвы-то, я знаю, часов в пять выходит...

– Бабуля, да кто ж летом, в каникулы в такую рань встаёт? – усмехнулась Мелания.

– Я встаю, – отвечала бабуля... – мне долго дрыхнуть нельзя... хозяйство! Идите вон, я и баньку вам натопила... небось уж остыла...

Изба у меланьиной бабушки была знатная: большя, старинная, с обилием комнат, клетей, подсобок и множеством хозяйственных пристроек. Большой сеновал соединялся с сенями хлевом, и большущий чердак, просторный, словно цыганский балаган возвшался поверх избы. Меланья стала, было, распределять раскла: кто, где и с кем будет у неё ночевать, стараясь, чтобы мальчиков как можно подальше разместить от девочек, но упрямая наша компания перечила ей на каждом шагу:

– Ланка, – спросила Танюха Меланью, – я на сеновал пойду ночевать, можно!

– Иди, если хочешь, – не стала возражать ей Мелания, двинув плечом, и добавила, – сейчас и ночами тепло – не замёрзнешь.

– И я тогда на сеновал, – спохватился Витька, влюблённый в Татьяну.

– Ну, и я, пожалуй, на сеновал тоже, – промолвил Серёга не желавший, чтобы его друг, оставшись вдвоём с его Танькой, стал бы её там всё ночь трахать.

– Я тоже, можно, на сеновале? – сказала Агнешка, не желавшая оставлять своего Сергея ночью рядом с Татьяной...

– Я тоже на сеновале? – Спросила Леночка Чуримова, но Мелание строго ей возразила: – нет, ты ляжешь со мной, в моей комнате... кровать у меня большая – поместимся...

– А я где? – жалобно вопросил Меланью Андрюшка, не желавший влезать на сеновал вместе с перемешанными и запутавшихся в отношениях друзьями, и расставаться при этом со свой ненаглядной Чурилкой.

– Ладно, так уж и быть, ты тоже пойдёшь с нами в мою спальню! – нашла компромисс Мелания и пояснила: – Там у меня есть ещё отдельный топчан. На нём-от и ляжешь... Только чур, вести себя прилично, – добавила она то, о чём Андрею можно было бы вовсе и не говорить, ведь приличнее него, в мiре никого нельзя было и сыскать.

А с Леночкой Морозовой и Гришей всё давно было ясно, – им Мелания предоставила отдельный чуланчик.

Тут встал ещё один непраздный вопрос: Кто, как, в каком составе и в какой последовательности отправится париться в баню. Сначала казалось всё ясно: Сперва париться иду парни, когда жар в бане будет наиболее сильным, а потом уже девушки, когда жар смягчится и ослабеет, но не тут-то было.

– Чё мне с мужиками париться, когда у меня есть девушка? – промолвил Серёга, указав глазами на Агнешку и переведя при этом похотливый взор на Татьяну.

– Ладно, – сказала покладистая Мелания, желавшая во всём угождать гостям, – Значит, сперва парятся парни, потом сладкие парочки, а потом уж девчонки...

– У меня тоже есть парочка, – хохотнул Витька, углядевший серёгин взгляд в сторону Таньки, и подойдя к ней, ухватил её за поясницу, прижал к себе и приподнял, даже слегка приоторвав её ножки от пола.

Танька заулыбалась, но вырываться из Витькиных объятий не стала.

– Ладно, – сказала Мелания, идите тогда вместе разом с Серёгою и Агнешкой париться после парней, а то если пойдёте по очереди, то пока дало дойдёт до девчонок, баня остынет, а это дрова и время...

– У нас тут есть ещё одна сладкая парочка, – вставила я, намекая на Морозову Леночку и её Гришу, и с усмешкой добавила: – если они пойдут вместе со всеми, то парней тогда остаётся только один – Андрей.

Серьёзной Мелании, видимо, это смешным не показалось, и она, нахмурившись проговорила:

– Хорошо, сделаем так: – сначала идут париться те, кто без комплексов, и готов сверкать голыми телесами перед друзьями, а потом уже те, в ком ещё осталось... не умерло чувство стыда.

– Тогда я иду парится вместе с теми, в ком чувство стыда давно уже сдохло, – глупо расхохоталась беспечная Ленка Чуримова и запрыгала от радости на месте.

– Тогда и я тоже, – пробормотал, глядя на Ленку, Андрюшка.

– Вы чё, с ума все тут посходили? – спросила нас Ланка, – Я что, одна должна идти париться? Не могу же я Ленку мою одну пустить со всеми вами, развратный народ...

– Разврат – раз в рот... – сморозил глупый каламбур Витька, а Мелания с укором зыркнув на него так, что Витька осёкся, сказала:

– Придётся тогда и мне идти с вами...

– Вот и прекрасно! Идём париться все вместе! – воскликнул Сергей с весёлым смешком, и добавил: – А то мало ли что? Вдруг мы там без тебя забалуем?

– Я те забалую! Дров не пожалею, – грозно нахмурясь воскликнула Ланка, и мы было подумали, что она скажет: – “Пойдёте париться поодиночке”, но она сказала совсем другое: – Возьму полено и так об тебя его обломаю!

Тут в горницу вошла Ланкина бабушка и проговорила ласково:

– Ну что, молодёжь, ваша банька готова... поспешайте туды, а то гляди-тко – остынет.

Мы один за другим, гуртом, парами и поодиночке вышли во двор и отправились в баню...

(Продолжение следует)