Да, Аннушка была права, когда назвала Раем нашу палатку, в которой мы провели четыре счастливых дня.

– Вы почему не звонили? – сразу набросилась на нас Таня? – я чуть с ума не сошла, уже хотела в милицию сообщать.

– Я же предупреждал, – стал я отбрехиваться, что там связи нет, да и мобильники на второй день разрядились.

– Хорошо, что живые вернулись, – Таня прижала к себе дочь, – как от тебя, Аня костром воняет, давай ка сразу иди в ванную.

– Кому воняет, а мне так пахнет, – Анька постаралась избавиться от материнских объятий, – правильно я говорю, Петрович?

– Правильно, – я подмигнул ей, и она, тотчас подмигнула мне, – лесной и озерный рай, где пахнет цветами, таволгой, грибами. Кстати, Таня, мы грибов столько собрали, что вам до следующего лета хватит. Сейчас я рюкзак разберу и вынесу их на кухню.

Ванная у нас в квартире была «левая», просто закуток со шторкой на площадке перед бывшей «черной» лестницей, по которой кухаркам на кухню приносили продукты мясники, булочники и прочие зеленщики в дореволюционные времена, пока кухарки не стали управлять государством.

Зайдя на кухню, я услышал журчание душа, улучил момент, пока нет Татьяны, и отодвинул шторку. Анька стояла, подставив под струю теплой воды грудь и животик. Увидев меня, она заулыбалась и, видимо рефлекторно прикрыла груди и письку, но, поняв, что это смешно, убрала руки. Я провел рукой по розовой попочке.

– Тебе нравится моё тело? – Анька шире раздвинула ноги и я увидел розовые губки её девичьей писечки.

– Спрашиваешь? У меня башку сносит, когда я вижу тебя голенькую. Даже не представляю, когда я ещё буду прижиматься, гладить, целовать тебя и все твои прелести.

– Не трави душу, Петрович, а то я сейчас разревусь. Мне тоже хочется быть с тобой всегда. Придумай что-нибудь, ты же мудрый!

Услышав, что Таня хлопнула дверью, я ретировался на кухню и сделал вид, что собираюсь что-то готовить.

– Саш, приходи на ужин к нам, я столько всего наготовила, ждала вас. Придешь?

– Спасибо, Таня, приду, только тоже помоюсь и переоденусь.

– А лесную неси мне, я сейчас стиралку запущу, прокручу заодно с Аниной.

Приняв душ, я одел свежее бельё, натянул треники, но, подумав, что в них я выдам себя с головой, если мой член при виде Аньки начнет выпирать, одел джинсы.

– Да, ситуацию нужно срочно решать, – задумался я, – я уже не смогу жить без неё, да и она, пожалуй, без меня?

Татьяна примостилась у Дениса на коленях, а тот, как всегда, не переставал её тискать и лапать за все места. Аня сидела в дальнем углу в махровом халате и намотанном на голову полотенцем, и это напомнило мне тот вечер с её матерью. «Да, яблочко от яблоньки..., «Шамаханская царица!»

– Саша, – завела разговор Татьяна, когда я уселся за стол, – Аня уже опять просит отпустить её с тобой в Старую Ладогу.

– Не прошу разрешения, мамочка, а ставлю тебя в известность. Я что, не могу сама решать, куда и с кем ехать?

– Помолчи ты, решалка! А Петровича ты поставила в известность? Он, может быть, и не согласится на твоё предложение?

– Согласится, согласиться, – она подскочила ко мне и по детски обняла сзади за шею, – да же, Петрович?

– Да же, Аня, – ответил я и слегка покраснел, испытывая некую неловкость.

– Пускай едут, – вмешался в разговор Денис, мы хоть спокойно покувыркаемся с тобой.

– У тебя мысли только об этом, – смутясь и возмущенно глядя на него,   сорвалась Таня, – не накувыркался за эти дни? При ребенке бы такое не говорил.

– Ни хрена себе ребенок, – Денис зашелся своим идиотским хохотом, – они там, небось тоже с Анькой накувыркались?

Денис, видимо и сам не знал, что говорит истину?

– Идиот! – хором произнесли Таня с Аней!

– Да ладно, – начал оправдываться тот, – и пошутить уже нельзя.

– Ну и шутки у Мишутки, – тоже, видимо поняв, что Денис попал в «десятку», сказала Аня и отвернулась. – Петрович, ты мне обещал показать на компьютере фотки с последнего скального фестиваля! Пойдем к тебе, не будем некоторым мешать «кувыркаться».

– Дай человеку хоть наестся как следует. Это ты фигуру бережешь, а Петровичу уже ни к чему.

– Мама, ну, я, правда, когда-нибудь проломлю ему башку! Достал уже! Я, вообще-то, уже совершеннолетняя. Даже, если мы, как он выразился, «кувыркались» с Петровичем, так имела на это полное право. И вообще, заткнись, идиот, и не раздражай меня!

Анюта отчасти играла, отчасти действительно была оскорблена словами Дениса.

– Достали вы уже меня, – продолжала она, и я был потрясен её напором и волей, – пойдем, Петрович к тебе. И вообще, я имею полное право общаться с кем хочу и когда хочу.

Таня с Денисом удивленно смотрели на неё и молчали, даже не пытаясь возражать.

– Спасибо за угощение!

Я был потрясен  и удивлен реакцией и словами Аннушки. Казалось бы, откуда вдруг в этой ещё девочке возник такой мощный заряд для отпора?

Я аплодировал в душе этой девочке, восхищался её силе и энергии в отстаивании своих прав на свободу мысли и самовыражения, а, главное, на свободу поступать так, как она считает нужным для неё.

Она демонстративно обняла меня, и мы вышли вместе, провожаемые удивленными взглядами Татьяны и Дениса.

Аня сама, без моей помощи с честью и достоинством вышла из этого сложного положения, и я был восхищен и поражен этой её силой.

– Поцелуй меня, – сказала она, как только за нами захлопнулась дверь комнаты.

Я обнял её, прижал к себе и мы долго и страстно целовались. Меня, да и её тоже, совершенно не интересовало, увидит ли нас в этот момент кто-то или нет. Мы были свободны, и эту нашу свободу Аннушка отстояла сама.

Так, в обнимку мы шагали по длинному коридору коммуналки, не задумываясь о том, что скажут или подумают о нас соседи.