Наступил Новый Год.

В доме Парухиных встали довольно рано, несмотря на то, что вчера встречали Новый Год у Вишняковых, и вернулись домой уже на рассвете. Ждали визитёров, которых к ним и в первый день Рождества, и в Новый Год приезжало очень много.

В десятом часу утра уже все было готово к приему и сам Иван Платонович Парухин, в черном фраке, белом жилете и галстухе, вышел в столовую; тщательно вымытый и надушенный, сияющий бриллиантами в перстнях и запонках белоснежной сорочки. Ему шел тридцать седьмой год. Полный блондин, довольно красивый, хотя немного обрюзгший с заметными признаками ожирения.

За столом сидела его супруга Ольга Ивановна, пышная красавица двадцати шести лет. Уже шестой год они состояли в браке, но детей пока нет... Высокая, с карими манящими глазами и полными пунцовыми губами, она привлекала взоры мужчин. Женщина была в " полном параде" : платье из черного шифона и зелёного атласа, с бриллиантовой диадемой в темно-русых волосах, убранных à la grecque ( по - гречески). Нити жемчуга обвивали полную шею, скрывая полоски морщин. Она могла хоть сейчас, несмотря на десять часов утра, принять самого важного и почтенного визитёра.

Лица обеих супругов носили чуть заметные следы веселой встречи Нового года, причем у Ивана Платоновича это выражалось несколько сонным выражением маленьких, глубоко посаженных серых глаз и измятостью всей физиономии, а у Ольги Ивановны - томным и как-будто скучающим взором.

— С Новым годом, с новым счастьем, Оля! - поприветствовал супругу Иван Платонович и сочно поцеловал ее сперва в губы, а потом в обе щеки.

— С Новым годом, Иван! - апатично ответила ему жена. - Уж не знаю, какое " новое счастье" будет в наступившем году, а встретила я его с головною болью и с болью под ложечкою.

Иван Платонович засмеялся, присаживаясь к столу:

— Да выпили вчера как следует, - заметил он, принимая чашку чая.

Парухин принялся сетовать, что придется мыкаться с визитами часов до шести.

— К первому к отцу? - спросила жена.

— Да уж натурально... К первому к родителю, к достопчтенному Платону Cергеевичу, честь честью... У него чайку надо выпить, пирога отведать. Ну, потом и полечу из дома в дом и в каждом доме буду находится минуты две, не более...

— И в эти две минуты выпивать рюмки по три, по четыре... Да?

— Ха-ха-ха! Да это уж как водится...Ты ведь сегодня никуда не поедешь?

— Никуда... Ты поздравь папашу от меня и скажи, что я приеду к нему завтра. Сегодня гостей принимаю и, при всем желании, быть у него не могу... Не забудь, Иван, захватить папаше мой новогодний подарок.

— А-а, приготовила -таки?

— Ну конечно! Cтарик относится ко мне так хорошо, так любит меня, что было-бы, право, неловко не вспомнить его и не почтить подарком. Я ему портсигар купила золотой и приказала его инициалы из маленьких бриллиантиков и рубинчиков сделать. Он у меня в шифоньерке, налево в ящике лежит. Так не забудь захватить...

— Захвачу, захвачу, не забуду... Это значит, Оленька, " с алтыном под полтину?" Ха-ха-ха! Ты ему портсигарчик этак рубликов в двести, много в триста, а он тебе какое-нибудь колье тысячи в три, а то как и поболее.

Ольга Ивановна усмехнулась:

— Да, вероятно... Что-ж, старик твой очень богат, денег у него куры не клюют, девать ему их некуда, а меня он очень любит.

Парухин допил чай, встал и поцеловал cупругу в упругую щёчку:

— Не только любит, а даже страстно влюблен, старый хрыч! - засмеялся он. - Семьдесят лет моему папашеньке, а сердце у него бурнопламенное и, когда он смотрит на тебя, так его глаза таким огоньком горят, каким не горят уже и мои, всего лишь тридцатисемилетнего.

Ольга Ивановна выставила нижнюю губу и насмешливо заметила:

— Ну, голубчик, у тебя они не горели и в двадцать пять лет...

Иван Платонович засмеялся и снова чмокнул жену в щеку:

— Очень уж я много и ем и пью, Оля! Аппетит у меня прямо волчий, а при хорошей еде выпить требуется. Вот после Святок сяду на диету, летом поедем на Воды, на Кавказ или в Карлсбад, буду много ходить пешком, играть в лаун-теннис...

— Ох, слыхали мы это! Каждый новый год даёшь ты такие обещания, Иван Платонович, но обещания эти так и остаются обещаниями...

— Нет, нет, Оля, кончено, шабаш, беру себя в руки! Вообще надо подтянуться, не только скинуть жирок, а взяться за дело. Но у меня немножко министерство финансов хромает, и ежели папахен не придёт на помощь, так, пожалуй, затрещит это министерство... Ты, Оленька, портсигарчик-то ему поднеcи, подарочек возьми, но, кроме этого подарочка, постарайся ты ограбить его ради Нового года тысяч на сорок, а то мне, пожалуй, и не совладать. Есть срочные векселя, есть платежи, а дело идёт неважно...

— Я знаю, что неважно, - сухо проговорила Ольга Ивановна. - Я, конечно, устрою так, что старик денег тебе даст, но только мало верю в успех дела и при этих условиях, - очень уж ты ленив, непредприимчив и очень любишь свою собственную утробу, утешая ее всякими удовольствиями...

Иван Платонович достал свой великолепный хронометр, взглянул на него и заторопился:

— Ой, ой, ой, как я с тобой заболтался. Пора мне! - воскликнул он и нажал пуговку электрического звонка. - Болтаю тут с тобою, а время летит и летит...

Он приказал вошедшей горничной крикнуть кучера и стал прощаться с женою.

Не любил Иван Платонович Парухин, когда жена начинала разговоры о делах, когда упрекала его в неспособности, в лени и сибаритстве.

Ольга Ивановна уcмехнулась ему вслед, тоже встала из-за стола. Она подошла к зеркалу и стала любоваться cвоею пышною фигурою, облaченную в дорогой и самый модный туалет от парижского дома " Bechot, Davide et Co ". Он стоил, пожалуй, не дешевле тех разнообразных удовольствий, которыми тешил себя ее муж.

Два года ее счета из магазинов оплачивал beau-père...

РЕТРОСПЕКТИВА.

Обнаженная Ольга Ивановна вышла из ванной комнаты, отделанной синим мрамором и зеркалами. А следом за ней показался высокий, худощавый седой старик. Это был ее свекор, Платон Сергеевич Парухин. Не смотря на свою кажущуюся немощь, он был ещё крепким и живым, отличался отменным здоровьем и мужской силой. Не чета своему сыну, заплывшему жиром, будто откормленный каплун... Не успела Ольга снять свое платье, из шелка нежно -серого цвета с беловатым отливом, будто оперение дикой горлицы, как старик подскочил к ней и принялся раздевать. Во всем облике этой молодой женщины была для него волнующая откровенность - столь же прекрасная- сколь и пугающая. И, что самое странное, откровенность ее была не в словах, а в плавных движениях рук, когда она, сидя рядом с ним на диване, принялась расстёгивать платье, молча предлагая себя... Он знал об ее денежных затруднениях, о которых она боялась сообщить мужу... И что из того? Где этот обормот взял бы денег? Дело трещит по швам... Конкуренты перехватили контракт на поставку Интенданству неворсованного мундирного сукна и серого шинельного... И всего то надо было бы  " проиграть" в карты интендантским крысам 10% суммы заказа... Потом за счёт шерсти похуже и подешевле все вернулось бы с лихвой!

При виде обнаженной пышнотелой снохи, на Платона Сергеевича нахлынуло вдруг радостное сладостное ощущение, которого никогда  доселе не испытывал, прогоняя пугающее: " А вдруг оплашаю?"

Ольга смеялась и шаловливо болтала ножками, когда он снимал с нее панталоны, оставив нижню сорочку, корсет и ажурные чулки с подвязками выше колена. Ее ляжки были полноваты, а на левой была дробная россыпь крошечных родинок, как неизвестное созвездие. Больше не в силах себя сдерживать, Платон Сергеевич развел их пошире, навалился и ворвался одним мощным толчком в скользкую мякоть....

❤️