— Ты вот, наверное, всё гадаешь, на чём прокололся? Извращенцы, как правило, мастера заметать следы. А вот ты, ничтожество, умудрился облажаться и тут. Хотя, я даже боюсь представить, сколько моих трусиков ты перепачкал своим членом, пока я тебя не раскрыла! Придётся выкинуть все. С другой стороны... почему бы не заставить тебя носить их на учёбу? Ты наверняка будешь вовсе не прочь. А колготки? Чтобы на уроках не было скучно, будешь елозить своим концом о капрон и мечтать, чтобы учительница оставила тебя после уроков на перевоспитание. Может быть, я так и сделаю. Если будешь послушным. А послушным ты будешь, потому что если нет, я тебя так отделаю, что ты неделю с кровати не встанешь. Так вот... эти твои любимые колготки тебя и выдали. Нужно было возвращать на место всё, что берешь, а не задрачивать до дыр. Мама вскользь заметила мне об их пропаже, ей наплевать на подобные мелочи, но я почему-то смекнула, что тут дело нечисто. Тем более зная, с каким испорченным маленьким извращенцем приходиться жить под одной крышей. Я вообще с детства подозревала, что с тобой что-то не так.

Ты вечно всех сторонился, всегда витал где-то далеко в своих грязных мыслишках. Теперь-то я понимаю, что это были за мысли. Думаешь, я не замечала, как ты на меня пялишься, когда я примеряла какую-нибудь обновку? Да ты пожирал меня глазами. Наверняка уже тогда тебе не терпелось влезть в мои вещи! Мерзавец! А как засматривался на меня по утрам! На юбку, на гольфы, туфли, смаковал все свои проклятые фетиши! Меня тошнит от тебя, ты будто в грязи меня валял каждый божий день! Только от твоих взглядов было невозможно отмыться. А как ты наслаждался побоями. Я даже представить себе не могла, что ты намеренно выводил меня из себя, чтобы только побольше поваляться у меня в ногах. Оттуда ведь легче заглядывать под юбку, правда? А в тот раз, мы с подругами ради смеха связали тебя и использовали как матрас, так, когда мы тебя отпустили, у тебя стоял так сильно, что брюки по швам разрывались! Да и на маму ты не прочь был поглазеть! Фу! Ты хоть сам понимаешь, как это мерзко? Стоит ей надеть костюм построже, и ты уже слюни сдержать не можешь! Тебе просто необходима какая-нибудь начальница, которая наказывала бы тебя за любой проступок. Ничтожество, какое же ты ничтожество!

Короче говоря, зная тебя, развратника, я решила слегка поиграть в детектива. С утра я приклеивала к дверцам наших с мамой шкафчиков для одежды волос, чтобы, если кто-нибудь их откроет, узнать об этом. Чувствовала я себя чертовски глупо, ковыряясь с этими волосами и клеем, но нужно же было с чего-то начинать. Не могла же я всё время караулить тебя, спрятавшись внутри. К тому же ты слишком труслив, чтобы начать действовать пока в доме кто-то есть. Я признаться не слишком надеялась на успех. Ну, пропали колготки, ну и что? Может прислуга выбросила, может ещё что. Не станешь же каждый раз подозревать в краже какого-нибудь извращенца. Однако, если извращенец прямо под боком, лучшей кандидатуры не сыскать. Я дождалась, когда ты вернешься из школы и ушла погулять, намеренно оповестив тебя о том, что вернусь не скоро. А уж маму вообще ждать раньше десяти вечера не приходится. Так что тебе, засранцу, был дан зелёный свет. Каково же было моё удивление, когда вернувшись, я обнаружила волоски разорванными! На обоих шкафчиках! Ты, оказалось, был тем ещё модником! Из моего шкафчика стянул то, из маминого другое, тоже мне привереда. И времени даром не терял. Мне даже было немного грустно, что расследование так быстро подходило к концу. Ты оказался неудачником не только в обычной жизни. В качестве извращенца ты ещё более жалок! Попался с первого раза. Но оставалось еще раздобыть улики, одних волосков было явно недостаточно. Поэтому в следующий раз, уходя на «прогулку», я оставила веб-камеру включённой. И ты знаешь, что я увидела на записи когда вернулась?

Господи боже, только не это! Если у Эрики есть записи моих развлечений, это полная катастрофа. Я пропал, пропал! Мысли беспорядочно крутились в голове. Я зажмурился, силясь проснуться, потому что не верил, что все происходящее со мной не было жутким кошмаром. Еще полчаса назад я был на вершине блаженства, дорвавшись до объекта поклонения, смиренно ожидавшего меня в Эрикином шкафу, а теперь я стремительно погружаюсь всё ниже и ниже в зияющую бездну отчаяния. Боже, как бы я хотел, чтобы этого не было. Я молился Богу, чтобы он вернул меня в прошлое, и я исправил бы всё. Я стал бы нормальным, я прошёл бы мимо той злополучной кипы журналов, из которой я выудил ТОТ САМЫЙ, я занялся бы спортом и вытравил бы из себя эту рабскую слабость женственного мазохиста, я бы не украл эти проклятые колготки. И никогда, никогда, никогда бы не надел эту злополучную униформу! До боли стиснув глаза и сжав зубы, я молился, истово как никогда, чтобы Бог внял просьбам своего непутевого сына и избавил меня от постыдной участи быть распекаемым жадной до издевательств сестрой.

Я открыл глаза...

... и...

... всё осталось по-прежнему.

Я по-прежнему лежу на кровати, одетый в униформу сестры, сидящей за компьютером в высоком кожаном кресле и закинувшей ногу на ногу. Бог не внял моим мольбам. Зная его крутой нрав из уроков катехизиса в школе, я понял, что этому злобному бородатому тирану наверняка нужно ввергнуть меня в какие-нибудь отвратительные и ужасные мучения, и только потом, когда я буду полностью раздавлен и превращён в безвольную тварь, он дарует мне спасение. А пока орудие его кары, повернув ко мне свое прекрасное лицо Немезиды, командует:

— Раб быстро ко мне!

И я, опасаясь промедления и новых побоев, резво подскакиваю к креслу своей нежданно-негаданно обретённой Госпожи и замираю в ожидании, вперив взгляд, как она и говорила, в носки её лакированных туфелек. Я даже не удивляюсь тому, как быстро она вошла в роль, и как мало времени ей понадобилось, чтобы сломить во мне всякое сопротивление.

— На колени! — выдала она еще одну порцию повелений для проходящего дрессировку песика Петера, который незамедлительно выполнил и этот приказ, бухнувшись на колени так, что они хрустнули о пол.

— Ну что, онанист чёртов, хочешь взглянуть со стороны на свои грязненькие забавы, которые ты тут устраивал, думая, что никто не видит?

Я не даю очередной порции молений вырваться изо рта, и вместо «Эрика, пожалуйста. Эрика, не надо» выдаю лаконичное «Да, Госпожа». Чётко и ясно, как и было велено. Только что хвостом не виляю от преданности.

— На экран смотри.

Несмело, тщательно избегая скользить жадными глазами по белоснежной коже Эрикиных ног, я перевожу взгляд на монитор компьютера и с ужасом узнаю в движущихся на экране картинках самого себя, робко вползающего в комнату Эрики. Маленькая дрожащая фигурка в тишине пустой комнаты, я оглядываюсь по сторонам, будто ожидая, что моя сестра выпрыгнет из-за угла и вмажет мне по голове ногой в полете. Убедившись, что всё в порядке, я прикрываю дверь и направляюсь к её шкафчику для одежды. На мне мамина блузка, застегнутая под самое горло, поверх которой я надел жакетик с французским рукавом, облюбованный мною с того дня, как я впервые увидел его на материнском теле. На ногах мамина же юбка-карандаш, плотно стягивавшая мои бёдра, которые тёрлись друг о друга и дополнительно возбуждали член, который я вскорости затяну в узенькие трусики Эрики, выуженные из её шкафчика. Моя миниатюрная копия на экране сбрасывает с себя мужские трусы и натягивает кружевное узилище на дрожащий от возбуждения член, видимый очень отчетливо благодаря сильнейшей эрекции.

Я помню этот день. Я помню, сколь сильно был возбужден, примерив этот новый жакетик, помню, как нежный шёлк блузки облегал тело и слегка щекотал соски. Как плотно облегал шею туго застёгнутый воротничок. И как чудесно сжимали промежность кружевные трусики. Порывшись еще немного в шкафу, я достал туфли на шпильках и, надев их, окончательно завершил образ бизнес-леди. Строгой с сотрудниками на работе, но лелеющей мечты быть униженной всем коллективом после тяжёлого трудового дня, когда гнев офисных клерков будет бить через край и найдет выход в порке ненавистной начальницы. По пути на кровать малоопытный в хождении на каблуках экранный Петер неуклюже спотыкается, что вызывает у Эрики смешок. Я ложусь на кровать и начинаю себя ублажать. Как и сегодня, сначала я ласкаю себя руками. Провожу пальцами по лацканам пиджака, считаю пуговки на блузке, а затем медленно задираю юбку, до тех пор, пока не получаю доступ к трепещущему в тенетах трусиков члену. Я не спешу даровать ему свободу, предпочитая изматывать, шаловливо постукивая пальцами по вздутой от возбуждения головке и изредка прикасаясь к чувствительной уздечке. Если не сдержусь, то от нескольких прикосновений к нежной плоти я могу излиться прямо в трусики. Это недопустимо, ибо, во-первых, сорвёт все удовольствие от мучительных ласк сдерживаемого оргазма, а во-вторых, оставит неопровержимые доказательства моего незаконного пользования сестринским нижним бельем. Эх, знал бы я тогда, что нахожусь под бесстрастным глазком видеокамеры, и все мои меры предосторожности уже ничего не значат. Порочные ласки неотвратимо сохранялись в памяти компьютера, чтобы теперь засвидетельствовать моё падение.

— Ну чтож, как видишь детектив из меня вышел отменный. Хотя если принять во внимание какого тупицу мне надо было вывести на чистую воду, это скорее сарказм.

Чёрт бы меня побрал! Кто же знал, что она установит камеру? Неудивительно, что я так и не заметил её. Черный шарик на столике. Да я попросту не обращал на неё никакого внимания. Гораздо тщательнее я напрягал свой слух на предмет щелчка входной двери и поднимающихся шагов. Мысли же о том, что Эрика пойдет на такую хитрость никогда не посещала меня во время моих мастурбационно-партизанских вылазок. Я ведь скрупулезно запоминал то, как лежат её вещи, чтобы позабавившись с ними разложить в том же виде по своим местам. Однако, как оказалось, вся эта щепетильность была напрасной.

Эрика переводит на меня взгляд, отвернувшись от монитора, на котором вновь и вновь, закольцованный в бесконечный повтор воришка Петер дергает себя за пенис, одевшись в женские трусики. На её лице удовлетворение. Она победила, как ни посмотри. В её руках все козыри и теперь мне уже не отвертеться. Придётся привыкать к роли безвольной подстилки и мечтать, что когда-нибудь моя покорность ей надоест, и она выбросит меня из реальности, обратно в мир фантазийного подчинения и бесплотных Домин с их воображаемыми хлыстами.

***

— Ну чтож, сеанс окончен, дамы и господа, — подводит итог белокурая Киприда, — вина презренного раба доказана, самое время ему получить заслуженное наказание.

Её взгляд скользит по мне, её новой игрушке, мягкой, податливой, бесконечно дружелюбной к пользователю и всегда готовой к употреблению.

— Ммм, а твой дружок, похоже, так не считает, — ухмыляется Хозяйка.

Я, не понимая о чём она, проследив за её взглядом, наклоняю голову и лишь спустя несколько секунд лицезрения своего члена, находящегося в плачевном состоянии, до меня начинает доходить смысл.

Видимо от страха и презрения, от осознания того, какому ничтожеству он принадлежит, мой пенис поспешил максимально уменьшиться в размерах и скрыться от Эрикиного взгляда, полного отвращения к этому хилому кусочку безвольно висящей плоти. Я и так-то не могу похвастаться размерами мужского достоинства, а сейчас и вовсе почёл бы за лучшее спрятать его поглубже в трусы. Тем более, что насмешки Эрики вовсе не способствовали ни подъему самооценки, ни эрекции.

— Неужели он меньший извращенец, чем ты? — усмехается она, — его что, уже не возбуждает унизительное положение, в котором вы оба оказались? А ну-ка верни его в рабочее положение, да поскорее! А-то меня воротит от этой соломинки.

— Что... что ты имеешь ввиду? — мямлю я непонимающе.

Я опять опускаю её титул, но моя сестрёнка, похоже, всё же ещё и сама не освоилась со своим новым статусом, поэтому пропустила это нарушения этикета «раб — Хозяйка» мимо ушей.

— Что не ясно? Я хочу, чтобы он стоял так же, как когда я только что пришла! Начинай дрочить! Живо!

Господи боже, я никак не могу окончательно поверить в то, что со мной происходит! Моя собственная сестра приказывает мне мастурбировать, а сама собирается разглядывать меня, пока я буду надраивать свой вялый членик и закатывать глаза, сгибаясь под истомой удовольствия.

— Дрочи себя, как грязная шлюха! Тебе всё равно не привыкать этим заниматься.

Она ударом ноги в грудь опрокидывает меня на спину.

Я в ступоре, но вряд ли лежать неподвижным бревном будет лучшим решением, чем подчиниться приказу, и я, сглотнув ком в горле, принимаюсь за ласки. Начинаю я, как обычно, с медленных фрикций, кончиками пальцев водя вверх-вниз по сдувшемуся, сморщенному члену. Он стал таким крохотным, что я держу его лишь двумя пальцами. Впервые в жизни я не ощущаю сладостные спазмы, когда горячая кровь наполняет мой пенис. Теперь я чувствую только пустоту, будто дергаю рукой воздух или что-то принадлежащее не мне. Я никак не могу заставить свой член принять хотя бы подобие вертикального положения. Он хлюпает у меня в руке, словно презерватив с водой, но никак не желает наливаться силой. Ускоряю движения, но это приносит лишь боль. Я открываю глаза и вымученно смотрю на Эрику, мол, не выходит ничего, как ни старайся.

— Да что же это такое? — вздыхает она разочарованно, — ты вообще хоть на что-нибудь способен? Похоже, что твое положение недостаточно унизительное для тебя, чтобы твой хилый отросток встал. Чтож, это очень легко поправить.

Она садиться мне на лицо. Я едва успеваю, что-то понять, а мир вокруг уже суживается до размеров её промежности. Однако, ощущение близости её щёлки действует безотказно, и моему разуму вовсе не нужно что-либо понимать, тело реагирует куда быстрее. Какой сладостный запах. Он проникает прямо в мозг, стягивая волю к сопротивлению шёлковым шнуром и оставляя лишь желание идти на поводу у его обладательницы. Запах женщины! Я впервые вдыхаю эту восхитительную эссенцию так близко к непосредственному источнику. До этого, я мог лишь догадываться о непреодолимой власти, которую он оказывает на мужчин, лишая их всяких сил и превращая в послушные тряпочки. Теперь же, я мог убедиться в этом сам. Я лишён своего эго. Я плыву в горячей сладостной патоке к самому жерлу кипящего вулкана, от которого меня отделяет лишь тонкий шёлк кружевных трусиков. Я ничтожная песчинка в океане блаженства, моё наивысшее счастье вылететь пылью из-под туфелек Богини, прогуливающейся по золотому пляжу.

Мой член медленно, но верно начинает наливаться силой. Едва почувствовав, что он окреп, я крепко сжимаю его и начинаю яростно дергать. Недостаток кислорода, жар Эрикиной промежности, ощущение своего унизительного положения действуют на меня похлеще всякой «Виагры». Мой член вновь наполнен желанием, и я вполне счастлив, размышляя под попкой сестры о том, что если все мои истязания будут похожими на это, то я с радостью отдамся Эрике в рабство. Ведь лучшей судьбы, чем кончать, будучи зажатым её бёдрами, вдыхая чудесный запах её лона, я бы не пожелал. И за это удовольствие, я с легкость исполню такую рутинную мелочь, как вылизывание туфелек или исполнение роли пуфика для просмотра сериалов, для Эрики и её подруг. Все эти унижения казались столь малой ценой за счастье вновь оказаться под её благоухающей попкой, что я готов был запрыгать от счастья. Наивный глупец! Знал бы я тогда, через что я буду вынужден проходить, чтобы только иметь возможность прикоснуться к собственному члену, я бы вылетел из-под своей сестренки быстрее пули! Но я продолжал надрачивать себя и, в забытьи от истомы, покрывать поцелуями трусики Эрики.

Почувствовав, что я начинаю подергиваться в приближающихся спазмах оргазма, Эрика резко вскакивает с меня и командует остановиться. Ха! Легче остановить гоночный болид, вышедший на финишную прямую, чем меня, когда я на грани того, чтобы кончить. Однако, у моей сестры хватило на это сил. Я позабыл о всяком оргазме, согнувшись пополам от удара в живот. Ловя перекошенным ртом воздух, я одновременно прощался со столь быстрой возможностью кончить, понимая, что Эрика не даст мне такого простого облегчения, не наигравшись как следует. Наверняка мне нужно будет пройти через ад, чтобы его заслужить.

— Если я что-то приказываю, ты повинуешься незамедлительно! Если ты медлишь, я превращаю тебя в отбивную, понял? — орет эта бестия.

— Да, Госпожа, — хриплю я сквозь кашель.

— Руки по швам!

Несмотря на боль и желание свернуться калачиком, засунув большой палец в рот и превратившись в младенца, я вытягиваюсь в струнку. Член, еще недавно готовый разорваться брызгами спермы, разочарованно дергался. В руках у Эрики была пара черных резиновых жгутов. Я непонимающе хлопал глазами, задаваясь вопросом, зачем они ей, но потом, когда она обмотала один из них вокруг основания моего, вставшего на дыбы члена, и с силой затянула, я моментально всё понял. Проклятая тварь, вот на какие мучения она хочет меня обречь! Мне предстоял жуткий стояк без всякой возможности расслабиться! Член будет каменным до тех пор, пока она не соизволит освободить его. Я сам так развлекался, перетягивая своего дружка, пока он не синел, но всякий раз освобождал, едва почувствовав болезненное напряжение, которое уже не мог стерпеть. К тому же, я опасался последствий. Кто знает, что станет с членом от столь длительной перевязки? Вряд ли что-то хорошее.

Эрике же явно было плевать на все эти предосторожности. Я не сдержал крика боли, пронзившей пенис, но нашёл в себе силы, чтобы не схватиться, как раньше, за её руки. Обмотав мой член пару раз этой тесьмой, она повязала аккуратный бантик. Затем она принялась за яички. Она явно не церемонилась, зная, как нежно и беззащитно это место у мужчин, и какого бережного отношение оно к себе требует, потому что делала всё намеренно грубо и с подчеркнутым отвращением. Покрытые сеткой вен, мои яички раздулись. Завязав бантик и там, Эрика оценивающе оглядела результат свей работы.

— Вот так-то лучше, теперь твой конёк уже не опустит свою головку. Немного неприятно, наверное, но что поделать, если ты не в состоянии держать его в напряжении самостоятельно, а я не хочу испортить себе удовольствие, увидев, как он опадает. Так что терпи, братец.

Я лежал, прислушиваясь к ощущениям. Член начало пощипывать, и я знал, что скоро пощипывание перейдёт в онемение, а за ним придет боль. Нужно хорошенько выслужиться перед Эрикой, думал я, чтобы не доводить до этого. Моя Хозяйка тем временем занимает место на своем троне. Подошвы её туфель перед моими глазами.

— Хорошо, теперь, я думаю, пора бы уже переходить к наказанию, — доносится до меня её голос, — и если учесть, как сильно ты проштрафился в прошлом, имея наглость надевать на свой поганый конец мои трусики, оно будет суровым. Твои грешки до сих пор оставались безнаказанными, но сейчас пришло время платить по счетам. Прибавим к этому одежду мамы и конечно мою новую униформу, которую ты, сволочь, испортил своим мерзким телом. Ну ничего, на сегодняшнюю экзекуцию она будет твоей, можешь благодарить свою Хозяйку за такой щедрый подарок, я ведь прекрасно понимаю, что ты кончаешь от одного её вида, а уж быть в ней выпоротым — это вообще пик блаженства.

И она была полностью права, поэтому я набрался смелости и, не дожидаясь приказа, бросился целовать носки её лакированных туфелек. Сестра не одёрнула ног, и я перевел дыхание, расслабив спину, готовившуюся прогнуться под градом ударов за действие без команды. Однако, Эрика не стала меня бить, ей похоже понравилась степень моей признательности, поэтому она даже потрепала меня за загривок как котенка.

— Молодец, понимаешь уже, что любая благодарность Госпоже должна быть оказана незамедлительно. Пока что ты недостоин целовать ничего выше моих туфлей, хотя и в будущем ты можешь рассчитывать лишь на поцелуи в попку, да и то после того как я схожу в туалет.

Я вздрогнул от её слов. Неужели она доведет меня до этого?

Я на мгновенье перестал покрывать поцелуями её туфли и она заметила мою нерешительность.

— Да-да, это ты тоже будешь делать, можешь не сомневаться, никуда не денешься. порно рассказы И уж ты поверь, возможность вылизать мою дырочку будет для тем еще подарочком. Придет время, и ты будешь изнывать от желания подлизать меня и метаться в попытках услужить мне, только бы я позволила тебе дотянуться до моей попки язычком.

Да она оказывается извращенка похлеще меня! Я даже и подумать не мог, что моя сестрица, застегнутая на все пуговицы своего показного достоинства, с которым она всегда прогуливалась по улицам, ловя завистливые взгляды прохожих и заставляя парней исходить соками по ночам от осознания того, что как бы они не старались, ЕЁ им не заполучить никогда, может пожелать, чтобы кто-то вычищал её задний проход от остатков экскрементов. У неё, как я помню, и парня-то никогда не было, она всецело была поглощена учебой, спортом и общественной деятельностью своего клуба, в который входили такие же, как она напыщенные самодовольные интеллектуалки и воинствующие феминистки. Тема секса была ею благополучно проигнорирована. Но тогда же, я вдруг и понял, что та же сексуальная закрепощенность, что и у меня, подавленная пуританским воспитанием строгой мамы и воинственных католиков учителей в нашем колледже, где мы имели счастье внимать Слову Божьему, одновременно учась испытывать высшую степень отвращения к собственному телу, наверняка и стала источником и причиной её противоестественных желаний. Мама никогда не разрешала Эрике заводить парней, а когда разговор о них заходил за столом, старалась всячески их унизить, обзывая самыми изощреннейшими оскорблениями. В такие моменты я был рад провалиться под землю. Всё-таки у меня между ног тоже болтался маленький пистолетик, который вроде бы должен был свидетельствовать о моей принадлежности к ним. Поэтому львиная доля всех оскорблений озвучиваемых за ужином, хотя и была посвящена «мужланам» вообще, все-таки благодаря акцентам, которые мама расставляла перед очередным комментарием в немалой степени была адресована мне. Хотя мама никогда не отказывала себе в удовольствии напомнить мне, что к настоящим мужчинам я имею весьма отдаленное отношение, это никоим образом нельзя было расценивать как показатель моего достоинства. Скорее даже наоборот. В представлении мамы, я стоял на гораздо более низкой ступени, чем лакающий перед телевизором пиво, вконец опустившийся работяга, способный удовлетворить свою жену исключительно по праздникам. Впрочем, это верно, я наверняка, не смог бы и этого, учитывая весьма и весьма скромные размеры моего пениса и еще более скромное отношение к противоположному полу, у которого я готов был валяться в ногах, но никак не преподносить в подарок залихватский трах, на который попросту не был способен.

За маской неприступной Мисс Совершенство, облачённой в юбку, которая не открывает даже коленей, застегнутую на все пуговицы блузку и туго затянутый галстук, скрывалась развратная садистка с ворохом нереализованных извращенных желаний. И, похоже, что длительное напряжение, вызванное невозможностью удовлетворить свои тайные вожделения, всерьез подкосило её неустойчивую подростковую психику, отравленную гормональными бурями и ежедневной муштрой христианских догматов. Мне кажется, ей приходилось быть в постоянном конфликте, разрываясь между образом благовоспитанной леди, которой она должна была быть на людях, и жаждущей власти садисткой, которой ей хотелось бы быть. Чтож, теперь ей больше не нужно воздерживаться от своих сексуальных капризов, благо у неё так кстати появился послушный раб с кучей подобных же извращенных стремлений, с которым она могла делать всё, что вздумается, не боясь за возможные последствия, и не опасаясь бунта поверженного и загнанного под каблучок ничтожества. Союз плети и трепещущей в ожидании хлестких ударов

задницы был скреплен обоюдным желанием наконец-то сбросить оковы до смерти надоевшей воспитанности и отдаться во власть обуявших наши юные души страстей. И чем извращённей форма блаженства, тем лучше. Хотя она никогда бы не признала, что столь же зависима от чувства властного превосходства и желания унижать, как и я от ощущения убожества своего маленького эго и жажды быть раздавленным. Мы оба оказались монстрами системы воспитания, которая с детства пеленала в тугой кокон любой, даже самый маленький намёк на чувственное вожделение, считая, что человеку пристало заботиться лишь о духовном совершенствовании, презрев порочные потуги удовлетворить свои низменные страстишки. В итоге, наши искалеченные накопившейся похотью души превратились в бездонные колодцы, жадные до самых гнусных услад тела, которых нас с таким упорством лишали всё это время.

Так что моя дорогая сестренка может сколько угодно считать меня жалким червем и до посинения вопить, что она вовсе на меня не похожа. Глубоко внутри, она столь же грязная развратница, мечтающая о таких же точно похотливых забавах, что и её брат извращенец. Разница единственно в том, что она сверху.

Эрика мастерски отдавала команды своему новообращенному чистильщику обуви. Четкие и лаконичные, сдобренные уничижительными оскорблениями, они мгновенно расставили акценты моего нового положения. Я больше не мог позволить себе роскоши поломаться в нерешительности. Теперь мой язычок был на короткой привязи, и Эрика могла дергать за невидимый поводок, то ускоряя, то замедляя темп. Я сосал её каблук, будто вкуснейший леденец. Да для меня он и был таковым. Захватывая его губами, я двигался вперед-назад, елозя по нему и чмокая от неожиданного удовольствия. Я с упоением бросился в это занятие, не жалея слюны, полируя лакированную поверхность. Голова кружилась от осознания того, что я, здесь и сейчас, занимаюсь тем, чего так долго желал. Вылизывать туфельки на Эрикиных ножках куда как приятней, чем лизать их отдельно от моей прекрасной сестренки. Здесь ощущение раздавленности не было надуманным. Мне не приходилось распалять воображение, как когда я лобызал её или мамину обувь, представляя, что меня заставили заниматься этим унизительным занятием. Сейчас понимание моей полной подчиненности возбуждало сильнее самых изощренных фантазий. Я лижу туфли своей сестры, и мне это явно нравится.

— Так держать, раб. Ты будто член сосешь, а не каблук, да так ловко, что я подозреваю у тебя немалый опыт в этом деле. А, шлюшка? Доводилось уже сосать член?

— Нет, Госпожа, — на мгновение отвлекшись от лобызания каблучка смущенно мямлю я. Хотя фантазировал об этом не раз, уж не знаю, что тому виной, латентная гомосексуальность или желание превратиться в девочку — шлюшку.

— Хм, ну ничего... придётся учиться. У меня в классе есть парочка парней, которые бесконечно восхваляют свои огроменные члены. Достали уже, честное слово. Ну, вот я думаю, ты и проверишь, так ли они хороши на деле, как на словах.

Боже, сначала она обещает накормить меня дерьмом, а теперь добавляет в меню минет! И непонятно еще, что хуже.

— Ладно, хватит! — говорит Эрика, отталкивая мой жаждущий рот от своей туфельки, — тебя нужно еще хорошенько наказать, не забыл? А то я погляжу лизать подошвы для тебя совсем даже не в тягость. Ну-ка марш на кровать и встать на четвереньки!

Ну ничего себе! Да она и впрямь не намерена играться со мной. До чего же моя сестренка готова дойти, если её не остановить?

Я располагаюсь в означенной позе и, предвкушая наказание, сдерживаю дрожь возбуждения. Мне было до чёртиков страшно, но смакование той грязи, что на меня выливалась, глушило чувство самосохранения, и я, как крыса, шагал за мелодией флейты всё дальше и дальше в тёмные глубины, выбраться из которых, мне уже было не суждено.

Член, надувшись и покраснев как сосиска, болтается между ног, соблазняя дотянуться до его алчущей головки и освободить от напряжения. Возбуждение растет, но сбросить его я не смею, боясь ослушаться Хозяйку. Я и не успел заметить, как стал думать о своей сестре только в новоприобретенном господском качестве. Неужели я такая безвольная тряпка, что хватило всего нескольких минут, чтобы моя рабская сущность полностью взяла верх над чувством самоуважения? А вообще, кого я пытаюсь обмануть? Бороться с самим собой я никогда не умел, и стоило Эрике чуть — чуть надавить, как я мигом прогнулся, превратившись в изящное кресло для тёпленькой хозяйской попки.

Я слышу, как она копается в шкафу. Потом достает оттуда что-то.

— Задерни юбку!

Я подчиняюсь, поднимая юбку вверх. Трусики так и остались спущенными, поэтому моя голая попка сверкает аппетитным блеском. Я только-только приступил к обдумыванию того, что Эрика собирается со мной проделать, как на мою задницу со свистом обрушивается жгучий удар. От неожиданности я вскрикиваю и пытаюсь повернуться. Я машинально прикрываю рукой место удара, от которого исходит тепло, но Эрика орет:

— Встать, как стоял!

И тут же залепляет второй удар, обжигающий мне руку. Я поспешно отнимаю её от задницы и вновь становлюсь в столь удобную для порки позу. На тыльной стороне ладони алеет полоса от удара. В её руке я успеваю заметить чёрную плётку. Откуда у неё взялась подобная штуковина? Вместо разъяснений, Эрика замахивается.

Я сжал половинки задницы, в надежде, что это поможет облегчить боль, однако, следующий удар разбивает это предположение на мелкие осколки. Эрика бьет со всей силы, удары хлесткие и невероятно болючие. В моей голове стремительно проносятся сравнения реальной порки и воображаемой. По шкале удовольствия, реальная безнадёжно проигрывает.

Моя попка дрожит под градом ударов, которыми она без устали осыпает зад своего провинившегося братца. Я постепенно теряю силы, мои руки трясутся и подгибаются. Видно способность к безжалостному отшлёпыванию передалась ей от мамы. Способная ученица, черт бы её побрал! Удар за ударом вышибает из меня всё человеческое, оставляя животный страх перед каждым новым замахом. Но всё же я замечаю, как постепенно, к боли начинает примешиваться отголосок удовольствия. Моя голова начинает наполняться фантазиями. Я воспаряю и смотрю на себя со стороны. Я едва могу сдержать рвущиеся изо рта стоны, мне кажется, что каждый её удар разрывает нежную кожу моих ягодиц. Она порет меня самозабвенно, полностью отдаваясь роли прекрасной истязательницы. Я чувствую, как мой член пульсирует при каждом ударе, готовый разразиться семенем. Если бы не тугая перевязь, я бы давным-давно уже истек соками. Порка обостряет моё желание куда сильнее, чем фотографии обнаженных женщин. Я чувствую всю мерзость ситуации, в которой нахожусь, и это распаляет моё извращённое чувство прекрасного, заставляя думать, что всё, что происходит со мной — это не какой-нибудь грязный водевиль в домашних декорациях, а извращённый спектакль в багряных тонах, поставленный для услады одного единственного зрителя — моей волоокой сестрёнки, ставшей в одночасье свирепой критикессой, удовлетворить которую не под силу и самому Господу Богу со всеми его дешёвыми Содомами и Гоморрами. Происходящее уже не кажется мне ненормальным. Как легко мы с сестрой перешагнули эту скучную обыденность! Подумать только, меня порет собственная сестра! Я полностью в её власти. Продолжающиеся удары вводят меня в какой-то экстатический транс. Я уже не могу опираться на руки и в изнеможении падаю. Из уголка моего рта течет тонкая струйка слюны. Я больше не могу терпеть боль, и поэтому начинаю дергаться в беспамятстве, отбиваясь от плети. Эрику это лишь забавляет. Она наносит удары куда придется. И когда плеть жалит головку моего члена, я издаю вопль умалишенного. Боль затапливает меня, я престаю себя контролировать. Я сжимаюсь в комок, дрожащий под градом ударов. И когда внезапно они перестают сыпаться на мое тело, я не сразу решаюсь отнять рук от головы и осмотреться, а еще какое-то время извиваюсь под эхом свистящей в моих ушах плети.

— Ты правда плохая девочка — говорит Эрика и её рука сжимается на моем эрегированном пенисе. Я весь сжимаюсь, ведь до сих пор к нему прикасались только мои руки. Ощущения невероятные. Мягкая ладонь будто источает электрические разряды. Я изгибаюсь дугой, желая только, чтобы она покрепче прихватила мой ствол и принесла блаженное успокоение. Я мечтаю излить свою сперму в её ладонь. Я хочу видеть, как белая вязкая жидкость толчками изливается из алой головки и стекает по её наманикюренным пальчикам. Я хочу испачкать её безупречность, осквернить своим ничтожеством её совершенство. Я хочу склеить нас в неразрывный тандем. Мерзкий ничтожный раб и бесподобно прекрасная Хозяйка. Инь и Ян с прослойкой из засохшей спермы.

Эрика подливает масла в огонь моего наслаждения, продолжая выдавать реплики о том, какая я распутница:

— Только больше возбудилась от порки, похотливая девчонка! Ты заслуживаешь более сурового наказания, — констатирует она.

Некоторое время Госпожа мучает меня, медленно гладя лиловый член, глядя, как я извиваюсь и умоляю её прекратить, а затем резко шлёпает по головке. Заскулив, я поджимаю ноги, защищая нежную плоть. Я трусливо пытаюсь спастись бегством, полностью позабыв про расклад сил на доске. В результате, после непродолжительной борьбы, я лежу, поверженный, на животе, задрав попку высоко кверху, всем своим видом символизируя покорность.

Эрика заставляет меня раздвинуть половинки моей горящей от порки задницы и оголить нежную кожицу сфинктера. Я дрожу от страха, но не смею противиться. Сначала она слегка похлопывает по беззащитной дырочке кончиком плети, а потом, всё усиливая удары, приступает к яростному хлестанию. Я исхожу в стонах, кусаю простыню, но ничего не могу поделать. Боль пронзает меня насквозь, когда плеть жалит мою дырочку.

Я маленькая провинившаяся школьница, твержу я себе. В моих фантазиях я кончал от этого, так что я просто обязан получать удовольствие и от реальной порки. Но легче сказать, чем сделать. Тем более, когда меня аж подбрасывает от ударов, а сбежать невозможно. Я начинаю вопить, ибо сил терпеть уже не остается, и, к моему удивлению, она останавливается.

Едва я открываю рот, чтобы высыпать на неё горсть благодарностей вперемешку с мольбами сжалиться, как в глазах всё сверкает, и я валюсь с кровати с пульсирующими от нестерпимой боли яичками.

***

А потом она останавливается, и я чувствую как что-то давит на мой горящий от порки задний проход. Она собирается меня трахнуть, понимаю я, хочет трахнуть меня плетью. Моя попка рефлекторно сокращается когда конец плети проникает внутрь стремясь вытолкнуть посторонний предмет. Но куда ей до настойчивости моей Госпожи. Она вонзает в меня плетку и меня выгибает дугой от боли. Я, конечно, экспериментировал со своим пальцем, загоняя его себе в задний проход и стараясь помассировать простату. Сказывалась моя пассивная натура, которая жаждет чтобы в неё входили, жаждет быть податливой и послушной желаниям доминирующего партнера. Однако боль оказалась нестерпимой, к тому же истерзанная плетью дырочка ужасно саднила, и каждое движение вперед-назад вызывало невыносимое жжение. Я принялся вырываться и кричать, но брыкался не долго. Эрика резко выдернула из меня плеть, отчего я заорал еще сильнее, и влепила мне рукояткой между ног прямо по болтающимся яичками. Крик мой оборвался, дыхание перехватило и я скорчился, ловя ртом воздух.