Часть первая. Дочь Большой Медведицы.

Глава вторая.

Расставшись с братом на перекрестке двух дорог ведущих от центра города на окраины, Светлана понеслась в «Эскориал». Время неумолимо тикало к восьми вечера, и её ждала работа, что позволяла как-то им существовать.

Несмотря на громкое название, то ли кафе, то ли ресторан, то ли бандитский притон, был небольшим, впрочем, и город тоже был маленький. Управлял там администратор — пухлый Колька по прозванию Кругляшек.

Год назад туда официанткой, как свою однокласснику, Свету устроила Рыжая Сонька, — детдомовцев больше никуда не брали. Вообще-то подруга по сиротству, брошенная младенцем мамашей у реки и найденная там учителем истории, была не Сонькой и не рыжей. Описавшая пеленки в прибрежных кустах девочка в детдоме была названа куста девой — Кустодевой Верой, но сама она называла себя Соней.

Кафе занимало лишь одно крыло огромной заводской столовой «Волна», другое стояло бесхозным, заброшенным. Там отсутствовало электричество, но, каким-то чудом, имелась вода, — порой ржавая, зато горячая, и холодная. Соединялись корпуса длинным коридором постоянно захламленным коробками, ящиками, грудой жестяных пивных банок и стеклянных бутылок из-под спиртного.

Заскочив в подсобку, ловко маневрируя в полутьме между разного размера гофра-мусора, Светка пронеслась к душевой — быстрее смыть с себя «утренею свежесть». Несмотря на начало вечера и августа, на улице по-прежнему невыносимо жарило.

Вожделенные кабинки — облупленный кафель, покрытые грибком душки леек, были буквально заполнены дымом с запахом ментола.

— Сонька, ты? — определяя подругу по аромату её любимого табака, но не спеша скинуть топик, на всякий случай спросила Светка.

— Я, подруга... я!

В белых расклешенных брючках, рубашке с карманчиками на выпуск, Сонька сидела на облупленном подоконнике, упираясь туфлей на пятнадцатисантиметровом каблуке на полуоборванный радиатор батареи, и, нервно, буквально всасывала в себя сигарету.

— Ты чего уселась-то, Сонь? Хоть бы вон, подложила, — Света округлила глаза и кивнула на старый журнал, лежавший рядом с подругой. — Окна сто лет не мыты! Полосатая будешь!

— Плевать...

— Я в душ, — мотнув головой, оповестила её Света и начала стягивать с себя одновременно верх и низ, подавая подруги. — Подержи...

Сонька приняла, сумочку, топик, шорты, трусики... Сложив всё себе на колени, она снова затянулась, окутывая себя дымом, спросила:

— Ты что совсем сдурела? Выкинула сегодня фортель! От страха я, прямо в кинотеатре, кончила! А она — «в душ». Тимоха с Лёхой и Сивым в зале посетителей — водяру ведром жрут! Они решили тебя сегодня отхороводить! Так что, подмоешься, трусы можешь не надевать.

Света включила воду, чтобы не слышать подругу. Стянула Вовкины ботинки и встала под слабенькую струю.

— Зачем пришла? Ведь знала, что Тимоха здесь?

— А как же работа, Сонь? — буркнула в ответ Света.

— Это тебе не наши детдомовские склоки, — серьезные разборки. Отшкворят кодлой да на иглу посадят, чтоб молчала. Хорошо хоть Колька Кругляшек не знает, что ты наперво сюда прибежишь. А то бы прямо на этом вонючем подоконнике и отрахали!

Обмывшись, Света вышла из кабинки, подошла к подруге. Та задумчиво смотрела в окно пустым взором, сигарета прогорела, пепел чудом держался на белом фильтре.

Несмотря на совет, Света надела трусики и остальное, снова принимая облик солдата Джейн.

Подруга, молча, отбросила то, что осталось от сигареты в сторону, соскочила с подоконника.

— Я кричать буду, — поправив ей рыжие локоны, ответила Света.

— Да хоть зароись! — Соньку прорвало. — Кому ты нужна — детдомовка!

Света обхватила подругу, прижалась носом, губами к её шее, нервно-пульсирующей жилке, и тихо произнесла:

— Тебя так же? Ну, тогда, когда ты Тимохе врезала про его вялый «авторитет»?

— В ту же ночь.

— Зачем же ты с ним?

Сонька задрала рукав рубахи — на локтевом сгибе было множество следов от уколов.

— Видишь?

— Вижу...

— А я ведь за тобой пришла. Обещала сама привести. Ждут! Но, ты беги, Светка! Я всё равно конченая. Что они мне сделают? Убьют? Так плевать я хотела! Бери Вовку и беги из города. Нам, детдомовцам, не впервой с места срываться. Да!.. Я звонила Петру Игнатьевичу — нашему историку, Полозову, он сказал, что у него за городом есть дача. Не дача, так — халупа в «Заречном», но до зимы можно отсидеться.

— Пошли...

— Куда?

— Обещала привести и приведешь. А там, как сложится.

— Ты чего, Светка? Думаешь, тебя этот режиссер-продюсер зеленью от Тимохи отмажет? Или экранный мачо защитит? Поди, они уже в Москву укатили, или ещё куда.

— Ничего я не думаю! Тебя жалко.

— А себя, стало быть, нет?

— Ещё как!.. Но если мы друг другу помогать не станем, кто нам поможет?

— Когда я сюда проскальзывала, в зале какой-то интурист весь в фирме нарисовался. Сейчас от Кольки-администратора Кемску волость требует. Не один! С дамой в вечерке — платье такое, знаешь, до пят, черное. Здесь, — Сонька провела рукой по груди и животу, — и на спине, сеточка прозрачная, а там цветочек...

— Там? — Света глянула на свои шортики. — Или поверх?

— Там...

Сонька засмеялась, глянула на подругу с надеждой.

— Может, и вправду обойдется, а?!

— Обойдется, — ответила Светка, как можно уверенней.

У выхода из подсобки в зал посетителей, они обнялись. Расставаясь, попрощались. Собравшись с духом, солдат Джейн — в топике и шортах цвета хаки, бодро направилась к администратору.

Колька Кругляшек — толстый до рыхлости, выставляющий слабоволие за доброту, встретил Свету с бледным лицом. Он был весь как на иголках, один глаз его нервно подрагивал, руки судорожно сжимали корзинку с бутылкой «Рислинга», — такого вина в кафе раньше Света не видела.

Город маленький и видимо о предстоящем хороводе Светки-амазонки с кодлой Тимохи, уже знали все, в том числе Колька. Все, кроме милиции. Мысленно, Света очень надеялась, что не знал об этом и Вовка.

— Иди, Тимоха ждет! — промямлил администратор, отводя взор в сторону.

Светка повернула к постоянному столику местного бандита, огляделась.

В кафе не было никого, кто мог бы за неё заступиться. Даже посетителей, на вечер Светкиного прощального «бенефиса», оказалось где-то на порядок меньше обычного. Единственно, кого она выделила — уже описанных подругой иностранцев, случайно занесенных в кафе попутным ветром.

Бесподобно одетая пара сидела в самом дальнем углу общей залы. Свету мало взволновал вышитый «там» цветочек, на остановку взгляда и белую зависть её сподвиг двойной французский пучок каштановых волос девушки.

Облик сидевшей за столиком иностранной светской львицы с какой-нибудь «Гитлер-штрассе» — в полупрозрачном вечернем платье из черного шелка и модельных туфельках на высоком каблучке, того же цвета, совсем не сочетался с данным заведением. Мурлыкая на немецком языке, она увлеченно беседовала с элегантным кавалером, кокетливо пряча влажные губы, то ли от вожделения, то ли от качественной помады, за бутончик чайной розы.

Её грудь, украшенная ожерельем по тысячи у.е. за каждую горошинку черного жемчуга, томно вздымалась. Девушка, как бы исподволь, соблазняла мужчину, и никакого дела до вошедшей в зал для посетителей официантки с коротенькой стрижкой ей явно не имелось. Она просто светилась от любви к мужчине, что сидел рядом с ней.

Отводя взор, Света посмотрела на электронные часы на одной из стен кафе.

«Без двух восемь. Успела», — вздохнула она, скидывая тоску, поворотом головы взъерошила каштанового ежика волос.

Её-то ждал совсем не романтический вечер — объятия с любимым при свечах, а хоровод с пьяным отребьем в подворотне. Но для себя Светка уже решила: при всех воткнет вилку в Тимохин «пельмень», а там, что будет, — то будет.

Хотя нет! Одна защитница у Светы все же была — Сонька присела к Тимохе на колени. Улыбаясь, ноготками красного лака, она перебирала столовые приборы и поглядывала на неё. Мысли подруг оказались схожи...

Света проследовала мимо столика дамы в красном, ковыряющей в своей тарелке листья салата. Сердце сильно забилось, она шла в последний и решительный бой. Ею овладел не животный страх, толкающий на безрассудство, скорее азарт охотницы, Света почувствовала спокойствие и уверенность, что испытала сжимая в ладони рукоять муляжа шашки. Словно клинок снова был в её руке.

— Светлана Переверзева, я уже подумал — вы схитрили. Слукавили старику, говоря о своем месте работы! — услышала она за спиной. — Употреблять пищу в этом бедламе из рук другой официантки, мне бы не хотелось.

Света оглянулась. За столиком, — вместо женщины в красном платье с откровенно глубоким декольте, вальяжно восседал Генрих Голесницкий. Но, почему-то, Свету это не удивило. Привычным, доведенным до автоматизма движением, она сунула руку в передник...

Администратор кафе «Эскориал», кроме слабоволия, в своем активе имел исключительную жадность, экономил буквально на всем, «меню» заведения было с мини-открытку, и легко умещалась в кармашке фартука.

Вспомнив, что забыла его надеть, Света проговорила:

— Что желаете заказать?

— Уже заказал, не беспокойтесь. Будьте так добры, милая Светлана, откушайте вместе со мной, — поправив бабочку песочного цвета, убирая тем движением некую вальяжность, ответил Голесницкий.

— Но я вижу, что ваш столик пуст. Повара здесь очень нерасторопны к непостоянным гостям, я сейчас...

— Уверяю вас, Светлана Переверзева, блюдо моего «меню» появится с секунды на секунду. У меня весьма экзотическая кухня, и она никогда не опаздывает.

Голесницкий встал и галантно отодвинул от столика соседний стул, предлагая ей присесть. Он был настолько располагающ, что Света подчинилась. Не успела она освоить предложенное ей место, как на свободные стулья, столика на четверых, с размаху бухнулись Тимоха и его неразлучный кореш Лёха.

— А вот и блюдо подоспело, — спокойно и элегантно присаживаясь, добавил её нечаянный кавалер и защитник в бабочке песочного цвета.

Последнее, Света почувствовала нутром. За выказанное ею согласие разделить с ним трапезу, Голесницкий поцеловал даме руку, точнее лишь поднес к губам в расстоянии на миллиметр, — где-то она читала, именно так и нужно по этикету, не слюнявя.

— Что-то, я снова не врубаюсь! Кто блюдо? — нагло спросил Тимоха, вея на Свету армянским коньяком с примесью вчерашнего водочного перегара. — Она?! Так я её первым заказал. Слушай, папик! Мы о тебе с пацанами, малость, перетерли. Возможно, ты и крутой, прибамбасы и всё такое!..

Тимоха вопросительно глянул на Голесницкого. Не дождавшись ответа, скривил в усмешке губы и продолжил свой грозный монолог:

— Так ты здесь не один такой — при бабле! Вон там, — Тимоха ткнул большим пальцем за плечо, — фриц с мадамой сидит, меня не трогает и мне он по барабану! Видно, ты не врубаешься, кому сегодня дорожку перешел. Или разводишь? За лохов держишь?

В ответ снова было молчание.

— Если мы с братвой тебя пока на перо не подняли, так только потому, что темный ты. Но, советую — уезжай! А то передумаем. Правда, Лёха?

— Ага — ответил тот, загромождая стол увесистыми кулаками в наколках.

— Простите, молодой человек, но у меня в городе дела на несколько дней. И уезжать я не собираюсь, — спокойно проговорил Голесницкий, наконец-то соизволив ответить.

— Какие такие дела?! Здесь дела могут быть только у меня или со мной! Завтра похмелимся и фрицу на бизнесе крышу чинить будем. Ты вообще, кто по жизни?

— Вы имеете в виду, чем я занимаюсь в свободное от режиссуры и продюсерской деятельности время?

— Ну да, кто ты по жизни?

— Я врач. Зовут меня Генрих Карлович.

— Лёха, он лепила, а мы тут гнемся! А вон там, — Тимоха ткнул большим пальцем за другое плечо, указывая — за столиком, возле рыжей шмары, сидит Сивый. Спец по почкам. В момент опускает. Пригласить?

— Видите, Светлана, я же вам говорил: к ужину будут почки, — проигнорировав угрозу Тимохи, обратился к ней Голесницкий. — Осталось лишь выяснить чьи...

Бандит изобразил на лице зверя.

— Ты чё, падла, борзеешь?! Лёха, забирай тёлку! Ждите меня на выходе. С лепилой я сам разберусь, порву по скорому.

Света сидела, ни жива, ни мертва. Тело, ноги, руки одеревенели, от стола её могли только унести, причём сидячую. Для гориллы Лёхи, в общем-то, это была не проблема, но тут произошло необъяснимое.

Корчась от внезапной боли, вместо матерных слов Тимоха стал изрыгать кровь темными сгустками. На пластмассовом столе, среди дешевой сервировки, появилось плоское блюдо из дрезденского фарфора, что когда-то было модно вешать на стены — отображенная на глазури, копия картины Франца фон Штука «Обнаженная Саломея в танце» — окантовка золотом. Такой красоты в кафе с приватизированным столовским инвентарем и быть не могло! Только если в настоящем Эскориале Мадрида.

На блюде проявились две окровавленных человеческих почки, постепенно, словно на сковородке, они меняли цвет, сами обливались белым вином из веющей над ними старинной бутылки темного стекла. Запахло жареным мясом, пряностями — сверху обильно легла на блюдо зелень.

Тимоху крючило так, будто происходящее на столе было где-то внутри него. Он рухнул на пол и затих в луже собственной крови, обильно излившейся из всех его отверстий. В том числе и оттуда, куда Светка хотела воткнуть вилку.

— Итак, Светлана Переверзева, — проговорил Генрих Карлович — кушанье подано. У вас появилась возможность, без какой-либо боязни, наткнуть его на столовый прибор — трезубец для мяса. Вы же хотели этого, когда я вас остановил? Теперь можете нанизать...

— Хотела, но не так! А сейчас, совсем не хочется.

— Вы правы, Светлана. Сего хряка явно передержали некастрированным. Даже в приправах из Индии, протухшие почки никуда не годятся, разве только в корыто его собратьям.

Генрих Карлович ещё не договорил, когда Лёха подтянул к себе блюдо и огромными руками в наколках стал сгребать содержимое и жадно совать себе в рот.

У Светы к горлу подкатила тошнота, пересиливая себя, она проговорила:

— Вы нашли во мне новую Маргариту? Кот не при валюте, Мастер, метла для светских вылетов, алмазный венец для бала у Сатаны, — у вас в номере? Или надо выехать на природу?

— Думаете, что я Воланд?

— Исходя из того, что я сейчас видела...

— Михаил Булгаков описывал свои фантазии. Я же обычный врач. Правда, обладаю гипнозом. Мы ещё встретимся, Светлана Переверзева, а сейчас мне пора.

— Пока-пока... — медленно ответила она.

Блюдо из дрезденского фарфора начало испарятся, исходя к потолку заведения сизым дымком. Словно дирижируя, Голесницкий мягко взмахнул рукой, перстень-печатка из белого золота сверкнул черным агатом на безымянном пальце, ослепляя, рябью по столу забегала саламандра...

В уши Светы буквально ворвались звуки и запахи — новая визуальность. Она услышала вой серен, матерные выражения, увидела за окном мигание проблесковых маячков, возню прибывших милиционеров с Лёхой и Сивым в зале для посетителей. Пропахшие формалином санитары, распространяя запах смерти, кидали на носилки бездыханное тело Тимохи.

Светлана находилась посреди залы, а не рядом с Голесницким. Точнее направлялась к столику Тимохи. Она оглянулась, позади за столиком сидела дама в красном платье с глубоким декольте, требовательно обращаясь к ней с заказом. Скрюченного Тимоху, — его тело, выносили к труповозке. Крови нигде не было.

Обслужив очень назойливую даму, подав ей стакан воды без газа, Света вплотную столкнулась с мордатым милиционером. Тот сунул раскрытые корочки старшего лейтенанта Озерцова прямо ей в лицо и стал дотошно расспрашивать — видела ли официантка, как гражданин Тимофей Скалкин упал и от чего?

До Светы долго не доходило, что Скалкин и есть Тимоха. Её снова выручила Сонька

— Ничего она не видела! Я же вам говорила: официантка к нашему столику стояла спиной! Обслуживала, вон ту даму в красном. Скалкин сам упал.

— Зайдите завтра в отделение, дадите показание — не успокаивался старший лейтенант.

Света лишь кивнула...

Тимоху увезли, его корешей — Лёху и Сивого, вывели на улицу в наручниках. Милиция уехала, посетители кафе разошлись, зала для посетителей опустела. Светлана презрительно посмотрела на бледного от всего случившегося администратора и отправилась в подсобку.

Соньку она нашла жадно курившей на окне душевой. Подругу трясло. Помада на губах, тушь на ресницах, размазались, белый наряд вконец измарался.

— Ты что-то видела, Вера?

Света назвала её по имени, но та даже не среагировала, как бывало в таких случаях.

— Вера, чего молчишь?

— Ничего я не видела. Сидела на коленях у Тимохи. Ну, думаю, последняя наша песня! Вилку поострей присмотрела. Тут тебя подозвала дама в красном, — та, что распамадилась, да расфуфырилась, словно на выданье. Ты к ней! Тимоха меня оттолкнул, встал, и давай, как жаркое крючиться. Упал. А два ушлепка, — Лёха и Сивый, знай себе жрут, словно год ничего не хавчили. На него внимание, как на плинтус! Милиция. Озерцов из РОВД. Шмон... Пока то, да сё, Тимоха ласты и склеил.

— Чего трясешься тогда?

— Дозу надо, блин!

— Поехали ко мне, Вер?

— Ага, чтобы Вовчёнок зырил как меня колбасит, по полному с переворотами?! Одежда прямо в невтерпеж... жжет. Хреново мне, Светка. Пачку «ментола» уже высосала. Через часик, я на стенки лезть начну.

— Так поехали быстрее! Вовку мы пристроим к соседям, общага большая.

Вера пожала плечами.

— Если мы друг другу помогать не станем, кто нам поможет? — повторила она, сказанное Светой два часа назад.

— Верно...

— Ладно, поехали. В душевой, в компании с тараканами, я точно до утра сдохну.

— Пешком пойдем. Сегодня я ничего не заработала. Все чаевые разбежались.

— Сейчас! На такси поедем! — Вера вынула из ложбинки груди упакованной в лифчик купюру в сто долларов. — У Тимохи спёрла, когда на его коленях сидела. Если б знала, что он сегодня коньки откинет, все бы слизнула.

— Так купи дозу.

— Думала...

— Давай деньги, я схожу...

— А знаешь?..

— Конечно. Колька Кругляшек — мразь!

— Ещё какая! Нет, лучше чего пожрать купим. Сначала в обменик заедем, потом в супермаркет. Вовчёнку царский жор устроим, с деликатесами. Твой выигрыш объедим. И сигарет купим, а то кончились...