Я поудобней перехватила уютно лежащую плоть в руке и стала тереть набалдашником, величиной с кулак по своей давно плачущей Нюне. Клитор потихоньку, как будто боялся, что его увидят, вылез из своего убежища и, обжигаясь о кончик набухающего члена, вздрагивал и разливал по всему телу дрожащее волнение вперемешку со сказочным удовольствием. С каждой обворожительной встречей этих двух старинных друзей, моя влажная красавица намокала всё больше и больше, а любимая плоть становилась всё толще, длиннее и твёрже.

    В какой-то момент мне показалось, что Сашенька двинула бёдрами вперёд и издала тихий, еле слышный стон. Я улыбнулась от счастья, что нахожусь на правильном пути. Стало так радостно, что доставила любимой хоть капельку удовольствия, такого желанного и такого забытого, что не долго думая, подвела полностью напрягшийся орган к своей давно жаждущей дырочке и предвосхищая происходящее, бросила себя в руки женским инстинктам.

    Головка натужно вошла в меня, возвращаясь в родные пенаты когда-то ласкавшие эту дивную плоть, распаляя в моём теле жар и возвышая над самой глубокой пропастью, в которой не видно глазу, не слышно уху, но ощутимо всеми клеточками тела дрожащее буйство такого страшного и такого желанного оргазма.

    За одну секунду, насадившись на это чудо, я бросилась в пучину бушующего водоворота, который поджидал меня за краем пропасти. Я шагнула в него, нет, я швырнула себя в самую глубь этого бесподобного безумства, размазывая сознание по складкам своей вагины и корчась в упоительных конвульсиях женского счастья, такого безрассудного и такого желанного, что собственный громкий крик, нет, визг, оглушил до звона в ушах, ввергая меня в чарующую музыку гулкого баса бьющегося сердца, шелеста дышащих лёгких и дрожащего чрева, соединившихся в одно триединое целое, трепещущее всеми клеточками своего существа.

    Как только я вновь стала чувствовать своё тело и управлять конечностями, я рукой схватила свою роднулечку за место, где половинка попочки соединяется с бедром и потянув на себя, расплющила свои нижние округлости, вогнав в себя тугую твёрдую плоть до отказа и, задавая любимый темп, помогала возлюбленной насаживать себя на самый желанный жезл нашей любви. Я так соскучилась по этим плотным вторжениям в своё нутро, что просто таяла от наслаждения и безумного удовольствия, слыша эти развратные шлепки и чувствствовала, как раскачиваются мои знойные телеса. Рука Сашеньки сжимала мою грудь, мой отвердевший сосок застрял между её средним и указательным пальцами, а я положила свою ладонь на её руку, сильнее сжала и выдавила из себя блаженный стон удовольствия.

    Как давно я мечтала о таком наслаждении. Что же раньше я не догадалась до этого. Всё ждала, когда моя любимая снова, как в старые добрые времена сгребёт меня в охапку и будет любить, любить и любить, без конца и края. Дарить мне эти томительно-упоительные минуты счастья и безрассудно окунать в пучину бесконечных оргазмов, лаская крепкими и в то же время нежными руками, накачивая своей тёпленькой восхитительной спермой.

    И пусть это происходит во сне, мне это не важно, меня это никак не беспокоит. Пусть я проснусь и снова увижу пустую холодную постель, но сейчас я с ней, с моей любимой, с моей хорошей и безумно обожаемой Сашенькой.

    Меня продолжало раскачивать на собственных волнах мягкого тела, рука моей любимой утонула в моей груди, член продолжал поддерживать меня в облаках сладострастья, с каждым толчком всё ускоряя и ускоряя свой ритм, неумолимо приближая нас обеих к логическому исходу этого прекрасного процесса.

    Вот сейчас, ещё чуть-чуть, ещё самую малость…

    — Да, даа, дааа!!! — заорала я во всё горло, в очередной раз, забившись, как трепетная лань, попавшая в сети, задыхаясь от собственного дыхания, запрокинув назад голову с зажмуренными глазами.

    Толчки ускорились ещё, пронзая меня, как толстая игла мягкую ткань на швейной машинке, давая мне самое высокое блаженство в умопомрачительном оргазме, который длился так долго, что я полностью выбилась из сил и, почти теряя сознание, ждала, когда бурный нескончаемый поток живительной влаги начнёт наполнять моё влагалище. И вот этот долгожданный момент. Первый залп, и мой внутренний мир стал обворожительно наполняться, раздуваясь, как воздушный шарик, приятно расширяясь и увеличивая мой живот.

    — Мамаааа!!! — прямо над моим ухом раздался крик. Рука, утонувшая в мякоти моей груди, потянула вниз ещё сильнее, а бедра вжались в меня так, что я нанизанная на оргазмирующий член, не могла даже шелохнуться.

    Кто это? Это голос не Сашеньки, она никогда так не кричала. Неужели это наша дочь? Что с ней? Почему она так истошно кричит? Сквозь сон до меня так туго и долго доходило происходящие, что пришлось срочно выбираться из этого состояния, хватаясь за всё, что позволяет вырваться из цепких лап Морфея. Мой слух навострился, прислушиваясь к творящемуся вокруг меня. Сон отлетел, дрогнув моим телом, и разбился тоненьким писком в ушах, как после громкого удара в ладоши. Глаза резко распахнулись, вспыхнув в полутьме начинающегося рассвета, а сознание удивилось явью наполняющегося влагалища. Я проснулась! Я уже не сплю! Это уже не сон!!! Меня по-прежнему крепко стискивают и держат за грудь, а к моим ягодицам прижаты бёдра и твёрдый член яростно накачивает моё влагалище спермой. Я хотела закричать, повернуться назад, посмотреть и развеять свои сомнения, но попытка не дала желаемого результата. Хотела выпрямить ноги, чтобы вытащить из себя так глубоко забравшийся орган, но сил не хватило даже на то, чтобы хоть чуточку отпрянуть от прижатых ко мне бёдер. Хотела крикнуть хоть что-нибудь тому, кто меня наполняет утренней росой, копившейся всю ночь, но дыхание перехватило так, что я не могла раскрыть рта и только тихие мычания выдавились из горла, больше походившие на стоны удовольствия, чем на истошный крик.

    Что-то щёлкнуло в голове, мысли полетели так быстро, что я не успевала за ними, но среди этого потока я чётко уловила, что вчера вечером легла спать без трусов, а за спиной спит моя дочь. Неужели? Неужели это она сейчас наполняет меня? Неужели это её член сейчас во мне? Вспоминая самый великолепный сон в своей жизни, я начала догадываться о происходящем. Я же сама во сне взяла в свою руку этот х... хобот, ласкала им свою мокрую скважину, дождалась, когда он встанет, вставила в себя, а потом насадилась на него до отказа? Я же кончила! Я так бурно кончила целых два раза и всё это время даже не подозревала, что меня имеет…

    «Саашаа»!!! — кричало моё внутреннее я, — «Что я наделала, что я натворила!»

    Слёзы хлынули из глаз, подбородок задрожал, но мои всхлипы заглушил голос дочери. Она полностью слила в мою вагину свой утренний груз и снова яростно задвигала бёдрами, вколачивая в меня всё ещё твёрдый дрын до отказа.

    — Мамочка, любимая, сладкая моя, я так тебя люблю. Спасибо, что позволила сделать это. Я всегда мечтала потерять невинность с тобой, подарить тебе этот первый, незабываемый раз. Я так счастлива! Ты у меня такая хорошая! Я люблю тебя, люблю больше всех на свете. Только ты мне нужна, только ты меня понимаешь, только тебя я хочу любить. Любить всей душой и телом, холить и лелеять. Я теперь всё буду делать сама, буду заботиться о тебе как о своей любимой, а ты будешь только лежать на этой кровати и наслаждаться круглым животиком. Я буду следить за тем, чтобы он никогда не сдувался. Ты такая красивая, добрая, мягкая. Ты такая миленькая душечка, наполненная моим семенем. Если бы ты только знала, как я благодарна тебе. Родная моя, сладкая, любимая. Я щас… ма, маа, маамаа, — снова завизжала она, увеличивая и без того мой раздутый живот.

    Снова тиски сильных объятий зажали меня, но я уже не сопротивлялась. Что толку пытаться выбраться из них, если нет ни сил, ни возможности? Снова приняв в себя всё до капельки и булькая как наполненный вином бурдюк, я лежала в её объятиях, не шевелясь, и продолжала слушать её слова признания в любви и верности. Закончив наполнять меня второй раз, она пошла на третий круг и вновь её сильные толчки внедряли твёрдый ствол в мою измождённую вагину, размешивая внутри две огромные порции спермы, как повар в большой кастрюле помешивает кисель.

    Снова в уставшие уши полилась приятная музыка ласковых и нежных слов, клятвенные признания и увесистые комплименты начали согревать мою душу. Ну, какая женщина не растает от таких искренних чувств? Какая мать начнёт беспощадно ругать или даже бить своего ребёнка после таких слов? Мои слёзы потекли ещё сильнее, то ли от переполненных чувств, то ли от безысходности, то ли от самого сильного стыда, что позволила совершить инцест, но я всё лежала и лежала, не предпринимая никаких действий, чтобы прекратить это. Теперь я свободно могла вывернуться из объятий, встать и пойти выдавливать из себя последствия, но я продолжала лежать, слушать и… наслаждаться?

    Дифирамбы в мою честь продолжились, и ладошка моей ненасытной дочери перекатилась на моё раздутое пузо. Я немного успокоилась и подумала, что рано или поздно это всё равно бы случилось. Случайно во сне или специально, пока я сплю, дочь всё равно бы овладела мной, хотя бы ради того, чтобы попробовать, каково́ это - иметь женщину в вагину. А может быть, я сама не удержалась бы и оседлала этот твёрдый и такой желанный орган. Жажда секса у неё неуёмная, член встаёт не только от вида красивых женщин, но даже от мыслей о них. А я ведь красивая, от меня многие без ума, и мне тоже хочется побаловать себя такой замечательной игрушкой, как у моей доченьки между ног. Она влюбилась в меня, в свою мать, и жаждет быть со мной до конца дней своих, а я как полоумная бегаю в душ или туалет, после того, как неутомимая любящая дочь накачает мой желудок, и мастурбирую по два-три раза, чтобы унять своё возбуждение и, наконец, успокоить свою вечно плачущую нюню.

    Быстро испарившаяся от испуга радость секса с любимой вновь очнулась. Расталкиваемое снующим во влагалище членом волнение моей похоти быстрее пожара разгорелось с новой силой. Мало того, что третий Леркин заход затянулся, так я ещё вспомнила свои успокоительно-рукоблудные игры, вот и подтолкнула, нет метнула, как спортсменка метает молот, желание удовлетворить свою ненасытную сущность. Тут уже и делать ничего не надо, тем более куда-то идти, прятаться, подавлять стоны. Всё уже давно в процессе, только давай,  наслаждайся и туши свой пожар между ног.

    Член, снующий в переполненной вагине, нежные слова, собственная неудовлетворённость — эта троица тащила меня как на верёвке в гору похоти к знакомому месту возле обрыва, где бушует водоворот ошеломляющих оргазмов и каждой клеточкой тела чувствуется их бурлящая мощь.

    Как же всё просто в семьях футанари. Захотелось, и на тебе, пожалуйста, хоть дочь, хоть мать, хоть сестра раздвинут перед тобой ноги или призывно откроют рот и ещё спасибо скажут за сперму и великолепный оргазм. Всё не как у людей, вернее, почему у людей не так? Почему у нас это под строжайшим запретом? Это же так прекрасно, когда можно не выходя из дома насладиться, доставляя удовольствие не только себе, но и своим ближайшим родственникам.

    Доченьке проще: у неё в генах заложена такая мощная страсть, что наши людские запреты на инцест никогда не смогут побороть её. А как быть мне? Что теперь делать? Отлучить её от своего тела и больше не подпускать? Снова выслушивать её истерики? Нет. Я не хочу возвращаться назад в то время, когда наши отношения были не просто натянуты, а трещали по швам. Тогда что? Оставить всё как есть? Позволить ей использовать не только мой рот, но и влагалище? А как же табу? Как же инцест? Знаю, что есть и вторая сторона этой медали — это её жизнь. Я мать, я должна, нет, я просто обязана уберечь своё дитя и дать ей шанс выжить в этом злом и коварном мире полном убийц и умалишённых.

    Монотонные толчки всё сильнее распаляли моё желание. Чувствуя, что теряю способность здраво мыслить и рассуждать об этом, я просто поплыла по течению. В раскачивающемся животе кипящим студнем колыхался приличных объёмов коктейль из дочкиной спермы и моих соков, а натирание стенок моего хлюпающего влагалища продолжалось с не меньшим усердием. Головка то и дело ударялась в донышко, порождая волны экстаза в моём взволнованном после двух небывалых оргазмов теле. Я неуклонно мелкими шагами двигалась к третьему и тут в мою затуманенную голову пришла шальная мысль, перевернувшая всё вверх дном. Есть же третья сторона у этой медали — это ребро! Понимаю, что довольно трудно так поставить круглую железяку, но чем она толще, тем устойчивее это положение, а толщина дочкиной медали далеко не маленькая. Меня передёрнуло от того, что Лерка присосалась к моей шее и начала водить языком по моей моментально ощетинившейся мурашками коже.

    Мне! Это! Нравится! Я! Это! Люблю!

    Вот как называется самая неустойчивая — третья сторона, которая то и дело всплывает в моём воображении. И пусть катятся все, кто придумал эти рамки приличия, запреты, табу и прочую дребедень. Я буду делать то, что я хочу и меня ни капельки не колышет, что скажут другие. Для меня других нет! Есть только я и моя дочь, которая меня любит как мать, а теперь и как женщину. Я не собираюсь закапывать себя в могилу целомудрия и мучиться от бесконечного желания секса, я просто буду им заниматься когда захочу и сколько захочу, вернее сколько сможет моё дитя. Я не собираюсь перечёркивать свою жизнь и ставить на ней жирный крест, а тем более не буду губить жизнь моей любимой дочери и подставлять её под смертельный удар. Мы будем вместе радоваться новой жизни и брать от неё всё, что можно взять.

    Бёдра моей красавицы снова впечатались в мои булочки и замерли на секунду. Сейчас произойдёт то, чего я так хочу и хотела всегда. Моё тело загудело от предвкушения бурного обоюдного оргазма. Рука дочки вновь переместилась на мою грудь и я усилила её сжатие своей ладонью. За эти бесконечно счастливые доли секунд я чётко почувствовала каждый бугорок, каждую венку, перевитую вокруг загнанного до отказа в мою сжавшуюся вагину такого родного и такого любимого члена.

    Первый залп внутри меня — и влагалище сжало своего добровольного счастливого пленника, выдавливая из него остатки большущей порции семени, и мы в унисон с дочерью заорали ритуальную песню потрясающего оргазма.

    — Ааа!!!

    Всего одна нота, всего один звук, но эта музыка звучала только для нас, и мы обе наслаждались звоном в ушах от её децибел. Наши половые органы просто творили чудеса. Член стрелял без устали, пополняя моё лоно, а оно буквально выдаивало из него остатки каждой порции, не оставляя ни одной капельки внутри этого пылкого любовника.

    Живот почти трещал по швам, но мне было мало, я хотела ещё и ещё, хотела наполня́ться бесконечно долго, пока не потечёт из ушей или пока не лопну, но последний впрыск расслабил тело моей красавицы и я крепко сжатым влагалищем почувствовала, как член начал сдуваться. Хватка, держащая меня ослабла, но возбуждённая вагина ещё крепко держала своего узника. Лишь когда пришло полное насыщение и умиротворение, я расслабилась и через несколько секунд мы просто лежали, приклеенные друг к дружке, часто дыша, обессиленные, не в состоянии даже пошевелиться.

    Первой пришла в себя Лерка. Она аккуратно вынула из меня свою обмякшую палицу и я наконец-то вытянула согнутые ноги, чтобы не давили на живот, а она перелезла через меня и легла рядом лицом к лицу.

    — Мамочка, мамулечка моя миленькая, — я видела, как она держит ладошку возле моего неимоверно раздутого брюха, боясь прикоснуться к нему. — Ты стала ещё прекраснее, чем была. Как же я тебя люблю.

    Она потянулась губами к моим и как только прикоснулась, я, не раздумывая, ответила на этот нежный чувственный поцелуй. Наши языки заплясали танец любви, реснички на глазах опустились, и мы, как слепые котята, нежились, причмокивая губами сладостную игру под названием «подари свою любовь».

    Нежное касание мягких робких пальцев к моему животу заставило меня слегка вздрогнуть, скорее от неожиданности, чем от боли. Нет, боли я не чувствовала, скорее наоборот, тепло и завораживающее распирание изнутри, как во время беременности. Конечно, в первый день, после месячных я не боялась залететь, потому что это невозможно, яйцеклетка ещё не созрела. Я боялась, что после долгого перерыва в целых пять лет, моя матка отвыкла принимать такие объёмы спермы и там могло что-нибудь лопнуть или надорваться, но я бы скорее всего почувствовала боль, а её не было.

    — Щекотно, — тихо, почти шёпотом я нарушила семейную идиллию, отпрянув от мягоньких покрасневших с непривычки губ дочери, и улыбнулась.

    — Значит, тебе не больно? Потрогать можно? А ты не залетишь? А ты не сердишься? А мы будем ещё туда?

    Взволнованная девочка засыпала меня вопросами, так интересующими её, после утреннего происшествия, результатом которого стал мой надутый до невозможности бункер.

    Я молча взяла её ладошку, положила себе под грудь, где гулко стучало сердце и медленно, стараясь сильно не давить, провела ею до самого низа, где сходились мои бёдра. Лерка опустилась ниже и алыми натруженными губами, после долгих поцелуев, прикоснулась к самой сильно выпирающей части живота.

    Как же желанны были эти прикосновения. Меня бросило в дрожь от коротких поцелуйчиков девичьих губ, боящихся надавить посильнее, по мне забегали мурашки, подёргивая тело, которое покачивало грудями, попкой и, конечно же, виновником торжества — животом.

    — Смелее, мне не больно, — улыбнулась я, когда встретилась с вопрошающим взглядом дочери.

    Она засмеялась, стрельнула очаровательными изумрудами и, широко раскрыв рот, стала приближать его к моему животу, а когда коснулась его, то с детским возгласом: «ам», утопила своё личико в упругой мякоти и зашевелила мокреньким скользким язычком по гладкой натянутой коже.

    Мне стало так смешно от щекотки, что я не выдержала и засмеялась снова тряся своими выпуклостями и впуклостями так, что Леркина голова отскочила от меня, как от резинового мячика. И мы обе ещё долго над этим смеялись, а потом я, подрагивая от ласковых прикосновений, ответила на все интересующие её вопросы.

    Мой любимый человечек безумно радовался и старался не делать мне больно. Я наблюдала за её нежностью и осторожностью, вниманием и безгранично трепетным чувством ко мне.

    Я таяла в этой заботе и видела в ней уменьшенную копию Сашеньки. Во мне снова постепенно просыпалась та беззаветная любовь, которая так и рвалась из моей души наружу. Спрятанная пять лет назад в самый потаённый уголок моего сознания она просто вырвалась на свободу. Вот. Вот она, моя любимая, моя ненаглядная, моя единственная. Та, ради которой я коня на скаку не только остановлю, а взвалю на свои плечи и пройду с ним сквозь горящую избу, сбивая бушующее пламя и успокаивая взбунтовавшуюся стихию.

    Естественно в этот день мы никуда не пошли, потому что даже когда я с помощью доченьки добралась до унитаза, из меня вышла всего лишь одна треть от того, что закачалось в мою пещеру. Только к обеду я смогла выдавить из себя почти всё, но какая-то часть всё равно осталась и бултыхалась во мне, пока у Лерочки снова не началось «солнцестояние».

    Я стояла возле кухонного стола, естественно голая, с утра мы так и не оделись. Ей как-то всё равно, а на моё пузо ничего не налезло. Дочь подошла ко мне с умоляющими глазками, прижалась своим молоденьким девичьим телом и я почувствовала, как её плоть раздвигает мои ляжки. Я обняла её, погладила по спине и она дрожащим голоском почти прошептала:

    — Можно туда же? Как утром.

    Я почувствовала, как её напряжённый торчун дрожит между моих ног, прижатый к волосикам плотно закрытых половых губ. И мне так захотелось впустить это чудо в себя, что я чуть присела, раздвинув колени в разные стороны так, что губки разошлись, открыв вход в мою сокровищницу. Лерка не долго думая, подалась немного назад и присела. Когда головка оказалась точно напротив входа, она задвинула своего монстрика прямо в мою пышащую нюню.

    Я выпрямила ноги, но не до конца, мешало её толстое полено внутри меня, распирающее мои внутренности. Мы  постояли так минут пять, обнимаясь и целуясь, сплетая наши языки. Мне пришлось немного задрать голову вверх, а ей наклониться из-за роста. Доча плавно двигала бёдрами, наслаждаясь маминой нежностью и смакуя каждый момент необычно плотного соития.

    Наши полусогнутые ноги устали в непривычной позе и задрожали. Я, оторвавшись от её настойчиво-ласковых губ, предложила пойти в кровать.

    — Мамочка, ты такая лапонька. Ты просто бриллиант в золотой оправе. Я так тебя люблю, — она по привычке хотела подпрыгнуть на радостях, но член, торчащий во мне, лишь глубже вонзился в лоно, не дав ей оторвать пятки от пола.

    Как же ласкают уши такие приятные слова, особенно, когда тебе их говорит самый родной в мире человечек. Эту искренность я чувствую в её прикосновениях, голосе, глазах. Это так радует моё сердце, что я готова отдать себя всю без остатка в её полное распоряжение.

    Я легла на свой траходром пузом кверху, раздвинула ножки, открыв взору дочери все свои прелести на обозрение, и увидела с каким вожделением она разглядывает меня, поглаживая свой давно готовый к бою прибор. Я улыбнулась, глядя на это умиление, но жажда заполучить его в себя как можно скорее заставила протянуть руки в её сторону и поманить, показывая, что я заждалась и давно готова принять её не только в свои объятия.

    Очнувшись, как ото сна, моя сладкая забралась на меня, свою родную мамочку, и прицелившись розовой головкой к моей дырочке как капитан Немо начала своё погружение Наутилусом в мою глубокую впадину под названием "райская лагуна". Перевитый синими венками толстый орган медленно входил в моё логово страсти, упорно расталкивая сначала мягкие губы, а потом и влажные стенки моей радостной пещеры, подрагивая и слегка дёргаясь в сдерживаемом порыве ворваться сразу и до упора. Этот бешеный кайф медленно-сладостных мук заставил меня дрожать всем телом и когда наши лобки встретились, а головка упёрлась в задний свод влагалища, я подбросила бёдра вверх, крепче прижав наши тела ниже пояса, потянула любодейку за руки и, уронив её на себя, прижала к своему пламенному материнскому сердцу и забилась в таком небывалом оргазме, что его отголоски подбрасывали Лерку и вновь роняли на меня, как на мягкий батут, шлёпая грудью, животом и, конечно же, лобками.

    Дождавшись, когда меня отпустит эйфория диких спазмов, дочь, как опытный любовник, начала свои страстные движения. Сначала медленно и нежно, а потом, ускоряясь и увеличивая амплитуду, она постанывала в моё ухо, покусывая его и целуя одновременно. От этого наслаждения я просто летала в облаках под названием счастье и не хотела спускаться на нашу бренную землю, ни капли не жалея о том, что позволила ей делать с собой всё, что вздумается.

    Скорость её движений внутри меня всё увеличивалась, не давая спуститься с бескрайних облаков любострастья. Чавкающие звуки и стоны моей любимой ласкали слух, а губы милашки накрыли мои и мы качались на славных волнах моего упругого стана. Кажется это будет бесконечно. Упоительные моменты в жизни всегда растянуты во времени, подстёгиваемые воображением и невероятные чувства единения двух летающих под небесами тел на всю жизнь остаются сладким образом в воспоминаниях. Мы улетали всё выше и выше, не оглядываясь на голубую планету, оставшуюся где-то далеко внизу, и моя девочка, достигнув небывалой для неё высоты задрожала, подмяла под себя, стиснув меня так крепко, что наши груди расплющились. Стало труднее дышать, теснота внутри моей вагины и крепкие объятия выжали из нас невероятный экстаз и зашвырнули выше заоблачной выси, где можно разглядеть только звёздочки. Как по волшебству, мы одновременно прижались, замерли на секунду, превращаясь в единое целое, и, завопив на всю ивановскую, бросились в пропасть наслаждений, где нас закружил водоворот феерического оргазма. Всё разом потухло, замолкло и лишь чувство, распирающее изнутри жаром вливающихся в утробу сперматозоидов и ощущение вздувающегося семявыводящего канала, толкающего в меня бесценную жидкость, плавили моё сознание и я таяла, наполняясь удовлетворением и безграничным счастьем, ни капли не жалея о содеянном.

    С этого замечательного момента мы раскрепостились полностью, все запреты куда-то исчезли и всю оставшуюся неделю мы предавались сладким утехам нашей неуёмной похоти, даже моя попка не осталась без внимания. Постепенно привыкнув к своему вечно огромному животу, я смело разгуливала по дому голая, а моя доченька возилась со мной и крутилась вокруг, как молоденький муж возле беременной на последнем месяце жены, беспрекословно выполняя все поручения и окружая такой заботой и лаской, что первое время накатывалась слеза от умиления.

    Поцелуи, прикосновения, обнимашки и, конечно же, слова, ласкающие мои уши, не просто радовали материнское сердце, а возносили меня в ранг королевы нашего маленького семейного царства.