Переживала ли я? Конечно. Любой здравомыслящий будет переживать убийство человека, пусть самого плохого. Даже такого, который в это время был безумен и хотел убить тебя или твоего близкого, это не важно. Ведь человеческая жизнь бесценна по своей сути, даже такая уродливая, как у того маньяка, всё-таки это жизнь, и никто не имеет права забирать её. Кто знает, вдруг он завтра подумает хорошенько и осознает, что убивать плохо, перестанет изводить футок, простит насильницу и станет хорошим. А вдруг у него есть жена, дети, родители. Какое горе я принесла им, лишив кормильца. Наверняка он где-то работал и кормил семью.

    Лерка тоже переживала. Не знаю насколько сильно, но утром, после того как разделали несчастного, мы легли спать каждая в своей комнате, как раньше. Я долго не могла уснуть, всё думала о случившемся. Дочь за стенкой тоже ворочалась, я слышала скрип её старенькой тахты, но через некоторое время мы всё-таки уснули, измождённые непосильным трудом, и проспали почти сутки до следующего утра. Встали как обычно. Молча позавтракали, я пошла на работу, а она в школу. Никто никого не упрекал, не хвалил, ни о чём не напоминал. Никто не плакал, не бился в истерике и не радовался, что маньяка больше нет.

    Наверное тогда мы просто не осознавали того, что теперь бояться нечего. Просветление в мозгах пришло к нам в течении этого первого дня, когда я на работе, а дочь в школе, поняли, что все наши страхи кончились. Теперь не нужно так тщательно прятать Леркин член. Ну в том смысле, что прятать-то надо, но не стоит теперь так сильно бояться, что он встанет и его увидят люди. Теперь можно не скрывать, что она не обычный человек, а футанари. Это звучит гордо! Можно не боясь ходить на медосмотры в школе, на физкультуру, посещать гинеколога в поликлинике, надевать любую одежду и главное не думать, что убьют и дрожать, закрывшись в своей каморке, как папа Карло.

    Не сговариваясь, я после работы, а Валерия после школы, пришли домой почти одновременно. Скинув уличную одежду, мы встали друг напротив друга и молча смотрели в глаза. Потом не с того не с сего улыбнулись, прикоснулись лбами и ещё минут пять стояли ничего не делая.

    О чём думала дочь, я не знаю, но я размышляла о том, как мы будем жить дальше. Будем ли заниматься сексом? Ведь теперь не нужно так рьяно сбрасывать Леркино «напряжение», теперь она не стесняясь может найти себе полового партнёра, и не одного, а сразу несколько. А я... а я... а мне стало так грустно от мысли, что внутри меня больше никогда не будет такого обворожительного члена, который наполнит мои дырочки, горестно от того, что в меня не вольётся несколько литров тёплой спермы и она больше не раствориться во всём теле умиротворением и сладкой истомой. Жизнь снова станет тусклой, серой обыденностью и неудовлетворённостью.

    Я взяла щёчки доченьки в свои ладони и в последний раз прильнула к её губам, думая, что напоследок поцелую свою сладкую и скажу, что между нами больше ничего подобного не будет, но то, что сделала Лерка, я совершенно не ожидала.

    Она чуть присела, опустила свои руки под мою попу, прижала меня к себе и, утопив ладони в моей мякоти, оторвала от пола. Она так сдавила меня, что дыхание спёрло, я не могла не только ничего сказать, я не могла дышать. Она с великим трудом, но перенесла меня на мою кровать, бережно положила и... не помню как я оказалась голой, не помню что говорила и что делала, помню только что ясно почувствовала, как её напряжённый сильнее обычного член медленно и долго входил в мою дрожащую вагину так, что за это время я успела кончить два раза. Больше часа мы предавались сладким утехам нашей неуёмной похоти, а когда она в третий раз кончала в мою ненасытность, меня накрыл пятый оргазм и сквозь безграничное удовольствие я чувствовала, как потрескивала кожа на моём животе от два дня копившейся спермы.

    Месяц спустя.

    — Мам. — Лерка вышла из туалета с напугано-бледным лицом.

    — Что, моя сладкая? Что случилось?

    Она протянула мне руку с какой-то вещицей. Я, качнув своим вновь переполненным пузом после трёх Леркиных изливаний по разу в каждую мою дырочку, взяла ее, и мои удивлённые глаза полезли на лоб. На тесте для определения беременности красовались чёткие две красные полоски!

    — Месячные во́время не пришли и я решила провериться. Я беременна.

    Она уткнулась лицом между моими бидонами, спрятавшись от всего мира и, обняв булькающий живот, заплакала. Этот шок меня тоже на какое-то время выбил из колеи, но раскинув мозгами, тихим голосом начала её успокаивать, поглаживая по голове и спине.

    — Ну что ты плачешь, зайка? Радоваться нужно, а ты плачешь. Это же счастье, а не горе. Скоро ты станешь мамой, а я бабушкой. Буду няньчить твою малышку. Положу её на свой живот, ты же наполнишь его? И, баюкая, буду петь колыбельную, как тебе когда-то. Помнишь?

    Что я несу? Какой живот? Какой ребёнок? От себя самой? Аборт, только аборт и никаких гвоздей! Так, стоп. Нужно как-то сначала её успокоить, а потом постепенно озвучивать свои мысли по этому поводу и думать, что делать дальше. Маньяка больше нет, бояться нечего, вернее некого. Поэтому ей нужно искать мужа или хотя бы мужика, чтобы родить. Нет, сначала учёба, успеет ещё нарожать, вся жизнь впереди. А с другой стороны первый аборт, да ещё в таком молодом возрасте, может сделать её бесплодной на всю жизнь. Опасно. Может всё-таки смириться? Пусть родит, а я в декрет вместо неё пойду. Буду работать и с ребёнком сидеть, денег больше получать будем, как раз Лерке на учёбу хватит.

     Она вынула из моих грудей и приподняла своё заплаканное личико. Улыбаясь сквозь слёзы, всё ещё как-то по-детски спросила:

    — Ты… ты правда… правда не сердишься? Ты мне будешь помогать?..    

    Ну, как я могу сердиться на свою беременную зарёванную дочь с такой милой мордашкой?

    — Знаешь, по правде говоря, тебя надо бы отшлёпать ремешком по голой заднице, чтобы больше не пихала свой член куда не следует, но она у тебя такая вкусная, — я развернула её, пока говорила и… — Дай укушу? — слегка прикусила её упругую булочку.

    — Ай! — взвизгнула Лерка, не ожидая от меня такой реакции на её беспокойство о беременности.

    Удивительно умиляющий смех дочери сквозь слёзы растрогал меня окончательно, но Лерка ни с того, ни с сего, спросила:

    — А ты не хочешь провериться? У меня ещё один тест есть, специально для тебя купила.

    Мой смех резко прекратился и я непроизвольно насторожилась. Хм, а ведь и правда. Я целый месяц позволяла накачивать свой живот огромным количеством её семени и думала что дочь ещё молода и залететь от неё шанс минимальный, а потом, когда придут месячные и матка раскроется, то поставлю спираль. А уж если всё-таки залечу, то просто сделаю аборт, мне не привыкать, сколько раз бегала чиститься от Сашеньки. Теперь, то о чём я думала развернулось совершенно в противоположную сторону. Раз она залетела от себя, значит уже может оплодотворять и я точно от неё беременна, к бабке не ходи. Надо же, и не заметила как дочь выросла и стала способной не только забеременеть, но и заделать ребёночка. Как же быстро время летит...

    — Давай, проверюсь на всякий случай, мне интересно, сможешь ли ты кого-нибудь оплототворить кроме себя? Не пропадать же добру.

    Так и есть! Две полоски! Вспомнила как радовалась и плакала одновременно, когда обнаружила, что беременна от своей Сашеньки. С одной стороны это безграничное счастье, иметь ребёнка от любимого человека, а с другой прощай поступление в ВУЗ, к которому так много и упорно готовилась. Любимая тогда так обрадовалась, что чуть не раздавила меня в своих объятиях, а потом весь вечер и всю ночь проявляла свою нежность во всех известных ей позах. А на вопрос про аборт, просто ответила, что не позволит убить её ребёнка.

    Ну, как так? Что же я за мать такая? Позволила своей родной дочери не только вставлять член в безразмерную дыру своей матери, но и сливать туда по несколько литров спермы. И на что я надеялась? Миллиард молоденьких шустрых живчиков против одной беззащитной яйцеклетки, да я видать сразу залетела, как только она созрела. И что теперь делать? Мать, беременная от своей дочери. Это же нонсенс. Инцест, которого я так боялась и не хотела. Выхожу вразвалочку вперёд пузом из туалета с тестом в руке.

    — Поздравляю, доча. Ты меня оплодотворила. Обрюхатила свою безалаберную мамашу.

    Она радостно взвизгнула, подпрыгнула чуть ли не до потолка, подбежала, принялась обнимать, целовать, щебетать о своей безграничной любви…

    — Довольна? Завтра же пойду и сделаю аборт, пока не поздно.

    Дочь встала как вкопанная. Её настроение резко изменилось с безгранично радостного на чрезмерно печальное. Лицо тут же стало обиженно грустным. Она резко убрала от меня свои руки, отвернулась и, кажется, заплакала.

    — Ты чего? — настороженно спрашиваю, трогая за плечо.

    Она дёрнулась, сбрасывая с себя мою руку и, шмыгнув носом, убежала в свою комнату. Шпингалет щёлкнул как затвор на ружье. Мне показалось, что если подойти к двери, то прогремит выстрел.

    Вот это номер. Я тут переживаю за свою беременность, что залетела, да ещё от кого? От неё, от собственной дочери! Это же уму непостижимо. А она… Вильнула хвостом и смылась в свою нору как хитрющая лисица. Ну как так? Вот я дура, взять и зачать от инцеста. Нет, я понимаю, что вступать в половую связь со своим собственным ребёнком, нельзя, но раз уж так случилось, а потом и повелось, не сто́ит биться головой об стену, но рожать! Нет уж, я на это не подписывалась. Даже если я сейчас в том возрасте, когда родить не просто можно, а даже нужно, не говорит о том, что отцом ребёнка должна стать родная дочь. Она бы ещё сказала: «Давай мать, я тебе заделаю и будем нянькаться. Вырастишь одного, я тебе ещё разок контрольный выстрел в... из своего ружья» Так что ли? Нет, вот сама залетела от себя я ее, значит, успокаиваю, а когда родная мать обнаружила, что беременна от неё же, то одно упоминание об аборте вызвало непонятную реакцию. Что за обиды? Я теперь что, должна страдать в одиночестве? Мало ей одного от себя, ещё и от меня надо? Ну рожу, и что потом? Вырастет и тоже будет меня пользовать как игрушку для секса? Или её? Или её ребёнка? Уф, что-то мне не по себе. Да лишь бы здорового родила, а то получится от инцеста какой-нибудь недоразвитый и куда его? Обратно точно не засунешь.

    Лежу накаченным пузом кверху, мысли накрутились друг на друга так, что запутались шерстяным клубком, в голову ничего рассудительного больше не лезет. Вот на что она обиделась? Я ведь ничего такого обидного не сказала. Расплакалась ещё. Ну зачем ей ребёнок, да ещё от меня? Своего мало что ли?

    Живот колыхнулся и булькнул, разливая приятную истому. Сдувается уже́. Через часик совсем спадёт, нужно бы пополнить запасы. Вспомнила, что Лерка обижена и закрылась в своей комнате. Ну, вот чего ей не хватает. Чтобы я родила с ней за компанию?

    А хочу ли я малыша? В общем-то, да, хочу. Они такие миленькие, розовенькие. А как молочком пахнут, мм. Помню, как нюхала Лерочку, когда домой из роддома принесла. Я её чуть ли языком не вылизывала, как кошка. Бывало, прислонишь к груди, сунешь сисю в ротик, а малютка и рада стараться. Причмокивает, а у меня сердце замирает от умиления и удовольствия. Смотрю на неё, любуюсь, глазки как зелёные пуговки, губки вокруг соска розовенькие. Язычок, как насосик выкачивает вкусное молочко, и каждый глоточек такое удовольствие доставляет, что чуть не кончаешь.

    Вспомнила первое слово, первые шаги, первые слёзы детской влюблённости сначала в мальчика, потом в девочку. Как я её тогда утешала, уговаривала, рассказывала о настоящей любви.

    Так захотелось вернуться в то время, повторить всё до мельчайших подробностей, начиная с того момента, как случайно залетела от Сашеньки. Только заново лишаться девственности не хочу. Таким толстым и длинным шпилем это довольно таки болезненно. Выносить её ребёночка, таская тяжёлое пузо, родить, держа её за руку, кормить грудью, целовать мягкую розовую попку. По удовольствию это наравне с сексом.

    Настоящая любовь! Да, это такое радостное чувство, что можно гору свернуть за любимого человека. Не то, что нынешняя молодёжь, переспали и разбежались. Вот мою Сашеньку взять, как же она меня любила! Всё ради меня делала, как Лерка сейчас…

     Так, стоп! Лерка. Лерка же делает всё тоже самое, что когда-то делала моя любимая. Пусть неумело, опыта ещё маловато, но делает. И обнимет, и приласкает, и подушечку поправит, и одеялком укроет, а от живота моего просто не оторвать. И погладит, и поцелует, и смотрит на меня пузатую точно так же, как Сашенька смотрела. А целует как? Голова кру́гом идёт. Вот я дура! И не заметила, как дочь влюбилась в меня. Слушала, слушала её слова, да прослушала. Наслаждение её членом совсем мозги набекрень сдвинуло. Она же ясно, без всяких подтекстов признавалась в любви и верности. А я? А я прямо в лоб, без зазрения совести, сказала, что убью её ребёнка.

    Ну, маманя, натворила ты дел. Отвергла любовь собственной любимой доченьки. Решила всё сама. Ну да, привыкла после смерти Сашеньки всем в доме заправлять, вот и не посчитала мнения уже повзрослевшей дочери, попрала её чувства, поставила себя выше неё, сделала бесправной и недостойной, чтобы с ней советовались.

    И что теперь делать? Ну, как минимум просить прощения. Да, попрошу, вот сейчас встану и пойду попрошу. Стоп. А что делать с ребёнком? Рожать? Ведь если сделаю аборт, она меня точно не простит. Нужно основательно всё взвесить, прежде чем принимать окончательное решение.

    Вот рожают же футки от своих детей и родителей и ничего. Нормальное явление, красивые детки родятся. Я не помню случая, чтобы у футанари ребёнок каким-нибудь уродцем родился от инцеста. Всегда рослые, здоровенные девки с членами почти до колен и такой похотью, что позавидовать можно.

    А что, если и правда от Лерки родить? Где я ещё найду такого любящего осеменатора, который готов меня на руках носить? Вот только похудею, и точно дочь меня поднять сможет. Уже поднимала же. Хотя нет, она беременна, ей нельзя такие тяжести таскать. Значит, и худеть не обязательно. Точно, она же беременна, ей нельзя волноваться, а я, дура набитая, ей такие слова наговорила.

    Тихо стучу в дверь. Стою и прислушиваюсь, что там Лерочка делает в своей комнате. Тишина.

    — Лера, открой, давай поговорим.

    Молчит. Ни звука. Лежит, наверно, на своей кровати и ревёт.

    — Лер, ты прости меня, дуру старую, я ведь не со зла такое ляпнула. Просто новость о моей беременности от тебя была так неожиданна. Я не думала, что ты захочешь стать отцом, своей сестрёнки. Неужели ты этого так сильно хочешь? Поэтому меня обрюхатила?

    И снова тишина. Меня это уже начинает беспокоить. Лишь бы не сделала ничего с собой, а то всякое бывает. Вскроет себе вены от безответной любви. Молодёжь, она такая, чуть что, так сразу «не вижу смысла в жизни», «жить без тебя не могу».

    — Лер, с тобой всё в порядке? Если сейчас не откроешь, я выломаю дверь. Хочу убедиться, что ты жива и здорова.

    Не на шутку взволновалась. Колени задрожали, кулаки сжались и приготовились ломать...

    — Лерааа! — затарабанила в дверь так, что штукатурка посыпалась.

    Вдруг шпингалет щёлкнул, дверь открылась и зарёванная дочь угрюмо, спросила:

    — Ну, чего шумишь? Сейчас весь дом на уши поставишь. Чего тебе?

    Я просто открыла рот от изумления. Разлюбила? Обиделась и стала безразличной ко мне? Так, это потом выясню, а пока я рада, что всё с ней в порядке, а то я накрутила себя… вены порежет… Но беспокойство о будущих отношениях всё же осталось и прощения попросить просто необходимо.

    — Лер, ты прости меня, что ляпнула про аборт, не подумав, — она удивлённо вскинула брови и посмотрела чистым, взволновано-ожидающим взглядом, видимо любовь ещё угасла не совсем. — Я должна была тебя хотя бы спросить, ведь ты же отец моего ребёнка, а я, не подумав, вот так сама решила и...

    — И что ты хочешь от меня услышать?

    Я замолчала, не зная, что ответить, но, собравшись с мыслями, спросила:

    — Ты хочешь, чтобы я оставила ребёнка и не делала аборт? У меня ведь родится девочка — футанари. И её отцом, как бы странно это не звучало, будешь ты — моя дочь.

    Опять пауза, и опять долгая. Вот любит она заставлять мать волноваться.

    — Да, мам, хочу. Я хочу, чтобы ты родила. От меня. Я хочу быть её отцом и твоим мужем. Хочу, чтобы ты стала моей женой и чтобы именно ты была матерью моих детей, и никто другой. Хочу, чтобы ты назвала моего первенца в честь папы - Сашенькой.

    Вот это да! Картина Репина "Приплыли". Ладно спим вместе, сбрасываем "напряжение", но рожать!!! Быть женой собственной дочери и рожать от неё детей? Да ещё не одного! А мысль про Сашеньку вообще задела меня за живое. Моя любовь к ней никогда не угаснет и перспектива подарить новую жизнь возлюбленной и обрушить на неё всю свою накопленную за эти годы любовь загорелась во мне как верховой пожар в диком лесу. Но как тогда быть с Леркой? Выйти замуж за собственную дочь? Жить с ней как муж и жена, а не как дочь с матерью? Да что же это такое? Как так? Как такое может произойти, да ещё со мной?

    Театральная пауза гремела гулкими ударами сердца в ушах. Ей мало того, что мы спим вместе. Давно уже живём не как близкие родственники. Я беременна от неё... Так что же изменится, если я соглашусь стать её женой? Ничего. Ничего не изменится. Как жили, так будем жить. Поменяется лишь статус в наших головах. Но...

    — Но почему? Почему именно я? Что во мне такого, чего нет в других? Ведь я скоро стану старая, немощная, некрасивая, а ты ещё долго будешь молодой. Подумай хорошенько, может быть, ты ещё найдёшь свою любовь? Ведь твоя жизнь только начинается.

    — Нет, мама. Не найду. Я даже искать не буду. Потому что уже́ нашла. Это ты. Только ты сможешь стать достойной матерью моих детей, воспитать их так, как воспитала меня, привить им такую же любовь, какую дала мне. Никто не сможет любить их так, как ты. Ты будешь им образцом для подражания. Вот чего нет в других, так это такой же нежной и чистой любви, как у тебя. Ни к кому я не буду относиться так, как к тебе, я просто не смогу полюбить, нет даже просто принять другую женщину, не говоря про мужчин. Я не смогу дарить им такую же нежность и заботу, как тебе. Я не смогу отдавать всю себя без остатка, не жалея сил, ради другой. Такое получается только с тобой, и я рада, что ты у меня такая, какая есть. Будешь моей женой?

    Она подошла и просто обняла меня. Я почувствовала жар, исходящий от её тела, нежные объятия, поглаживания, взволнованное биение сердца, страстный поцелуй. Увидела любящий искренний взгляд и, конечно же, почувствовала набухающий член, раздвигающий мои ляжки. И всё это моё, родное, от пяток и до кончиков ушей. Я обняла её в ответ и бескрайнее чувство всеобемлющей любви вспыхнуло во мне с новой силой.

    Скоро забьются ещё два таких же сердечка. Во мне и в ней. Внутри нас уже́ зародились новые жизни, и мы в ответе за них, за эти крохотные, беззащитные плоды нашей безудержной любви. И никто другой не будет так трепетно и самозабвенно заботиться о них, как мы, моя любимая и безумно любящая доченька, и я — её беременная и любимая мама.

    Я взяла её за руку, положила спиной на тахту, села на крепкий и такой родной член и поскакала, унося нас обеих в заоблачную высь под названием счастье.

    Через девять месяцев мы шли из роддома на автобусную остановку, и каждая из нас держала на руках посапывающий свёрток. Наши милашки Саша и Маша — самые красивые, самые здоровые и самые любимые девочки.

    — Моя футанари, — прошептала я своей Сашеньке. — Люблю тебя, моя девочка.