Уже в который раз моя непутёвая муза сбежала от меня, не оставив адреса. И хочется писать, да не можется. В поисках выхода из сложившейся ситуации я неожиданно для себя обратила внимание на рубрику "Перевод". Но замахнуться на Вильяма нашего Шекспира или на кого-либо из его соотечественников мне до сих пор не позволяет мой хромающий на обе ноги английский (видать, свободно овладею им уже в следующей жизни, если повезёт, а об остальных языках даже не упоминаю). Остаётся прибегнуть к родной калиновой-соловьиной мове. Нет, ну а что? В конце концов, наши классики тоже не лыком шиты. И в интимной тематике они много чего смыслили... Какими же были чувства и переживания их героев, живших в начале совсем недавно ушедшего двадцатого века? И намного ли отличались от нынешних?

Возвращался из бюро домой на обед. Шёл, не глядя – ноги сами дорогу знали. Напряжённо думал: "Дьявол меня попутал жениться на ней! Теперь я ни женатый, ни вдовец, а чёрт-те что!"

Кто-то здоровался с ним. Он рассеянно откланивался с вежливой улыбкой – притворялся счастливейшим в мире... А разве не так – если взглянуть со стороны? Председатель городского суда, недавно женился, жена – как картина...

"Уже второй месяц вместе живём, а она мне ни разу не улыбнулась, ни одного ласкового слова не промолвила! Как монахиня, как мученица какая!"

В сердцах ударил тростью бродячего пса, перебежавшего дорогу.

"Интересно мне, когда этот театр закончится? Это на сцене выглядело бы эффектно и красиво, но не в жизни... Развестись с ней? Сразу же после свадьбы?!"

Скривился – словно ложку хины проглотил.

"А люди что скажут?.. Хорош мужчинка! С женой не смог общий язык найти!"

Припомнились девушки и женщины из холостяцкой интимной жизни – те, с которыми вязал, да не довязал близкие и не очень близкие любовные узы. Ни одна не сравнилась бы с ней... И это его ещё сильнее раздражало.

Хотелось настоять на своём. Он – мужчина, он – её муж! Борьба? Пусть будет борьба! Посмотрим, кто победит!..

На лестнице остановился, обмахнул прохладным шёлковым платком разгорячённое лицо... Жара!

А в их столовой до половины приспущены занавески на окнах. Холодок.

И стол уже накрыт. Белая скатерть, белый букет роз, серебро, хрусталь...

Холодом веет от всего этого. Горничная Фёкла внесла кастрюлю и взялась разливать по тарелкам суп. Овощной. Тоже холодный.

"Ещё только мороженого не хватает!.. Понимаю. Это она – нарочно, чтобы подчеркнуть, насколько холодна ко мне!.."

– Добрый день!

И на пороге комнаты появилась жена. Античная статуя, ожившая и вышедшая из музея. Только статуи обычно почти не одеты, а то и совсем обнажены. А эта – в белом платье до пола, закрытом по самую шею, с длинными рукавами... На груди, на чёрном бархатном шнурке – тёмный крестик... Будто принцесса-призрак, бродящая по пустым залам заколдованного замка. Красивая... Но красивая зловеще... До мороза по коже!..

– Как настроение сегодня? Скучала?

– За кем?

– Вообще... Скучала?

– Нет... Пора обедать, суп остынет.

– Он и так холодный.

– Ах да, правда...

– Холодный, как ты.

– Я – как суп?! – брезгливо скривилась. Поднесла ложку ко рту.

А ротик-то какой! А зубки! Как слоновая кость! Как серебро! Да куда там – лучше!

– У тебя никогда не болели зубы? – спросил, не подумав.

– У меня?.. Никогда... А что?

– Просто любуюсь... Здоровые, красивые... Покусай меня ими!

– Что это ещё за выдумка? Разве я людоедка? Не люблю слушать таких глупостей!

– Ты, наверно, совсем не любишь слушать, когда я говорю. Отвечаешь, как за напасть, как будто милостыню нищему подаёшь: на, мол, тебе!

Она молчала.

– А с другим бы, наверно, щебетала, как пташка певчая!.. Эх!

Не отзывалась.

– Даже на тело твоё посмотреть не даёшь. Такая жара... Другие дамы – в платьях без рукавов, декольте спереди, декольте сзади, чуть ли не по самый пояс!.. А она замуровалась!

– Так это другие...

– Мне осталось только дождаться, когда ты ко мне в рясе выйдешь! В белой монашеской рясе до самого пола! С большим чёрным крестом!

– Это может случиться раньше, чем думаешь.

– Не случится! Не позволю!

– А я и не буду спрашивать позволения.

– Посмотрим!

– По-смот-рим!..

Оба смолкли – снова вошла горничная. Подала второе – холодное мясо и салат. И вино – тоже холодное, будто нарочно подмороженное.

Ну вот! Как он и думал – весь обед холодный!

– У нас тут сегодня – прямо Сибирь!

– На дворе такая жара...

– А ты холодная, как лёд.

– И не потеплею.

Фёкла принесла десерт. Мороженое! Не выдержал и расхохотался:

– Ну знаете, люди добрые, это что-то... Невероятное!

– Мороженое?

– Ну да.

– Любишь?

– Ужасно люблю – когда меня замораживают живьём – желудок, кровь, мозги, сердце, всё тело вместе с головой! Как же это приятно! Люди изнывают от жары, а у нас тут – Сибирь! Куда ни глянь – лёд, лёд, лёд!..

Сам не заметил, как сорвался в крик. Раньше сдерживался, не позволял себе такого. И поймал её осуждающий взгляд.

– Не волнуйтесь так, сударь. Успокойтесь.

– Мы перешли на "вы"?

– Пусть будет и на "ты"... Я ведь предупреждала тебя, что супружеского тепла ты у меня не найдёшь. Я десять, сто раз тебе это говорила – серьёзно, не шутя. Просила, умоляла не тащить меня под венец. Но ты не был настолько великодушным, настолько рыцарем, чтобы не воспользоваться моим безвыходным положением... Прошу, не перебивай меня!.. Да, моим безвыходным положением! Ты знал, что моя семья стоит перед катастрофой: у матери – больное сердце, отец обанкротился, потеряв последнее имущество! Ты знал, что я пожалею их и не отвергну такого перспективного жениха! Для них ты был ангелом-спасителем, посланным с неба. А для меня – чужим, незаметным, ненужным...

– Ну вот! Ненужным!..

– Как прошлогодний снег! И я тебе об этом говорила! Припоминаешь?!

– Припоминаю...

– Ну вот, видишь?.. А ты мне на это: "Не желаю от тебя ничего, лишь бы только ты жила со мной под одной крышей, чтобы я знал, что, придя со службы домой, застану там тебя... Чтобы ты создавала репутацию моему дому перед гостями"... До сих пор помню это смешное выраженьице – "репутация дома"!..

– Я тоже помню. И что с того?

– И я согласилась. Должна была согласиться. Потому что знала: мой отказ убил бы отца и маму, стал бы причиной нашей семейной катастрофы. Но ты тогда дал мне слово, что ничего больше от меня не потребуешь. Ведь так?

Он запнулся на секунду.

– Правда?

– Предположим, что правда. Ну, так и что с того?

– Значит, мы заключили добровольное соглашение, которое я соблюдаю честно. Веду у тебя хозяйство, берегу твою честь (на этот счёт можешь быть вполне спокоен!), а репутацию дома создаю даже лучше, чем ты ожидал. А ты?

– Я? Я только требую того, на что имею право – как твой муж!

– А как честный человек?

Он вздрогнул, но взял себя в руки. Откинулся на спинку кожаного кресла и с деланным равнодушием смотрел в потолок, где ползала одинокая муха. "Откуда она тут взялась? – внезапно полезли в голову глупые мысли, будто искали отдушину в тяжёлом разговоре. – Чего хочет? Почему не летит во двор? А может, это не муха?"...

Всё, что он услышал минуту назад, – правда. Как правовед, как судья, должен был признать, что правота – на стороне жены. Она соблюдает заключённый договор, а он выдвигает ей новые требования! Но ведь жизнь сильнее таких соглашений, особенно, когда им не хватает оснований для соблюдения. Да и не соглашение это! Это чёрт знает что! Химера какая-то! А за ним – право жизни, право сильнейшего, право её законного мужа! И отрекаться от этого права он не может и не хочет: она – женщина, и женщина красивая, влекущая его к себе. Почему его к ней так тянет? Почему он не равнодушен к ней, как к прошлогоднему снегу? В этом уже не его вина...

– Молчишь?

– А что я могу тебе ответить? Всё, что ты говоришь, я знаю, как свои параграфы. А ещё лучше знаю, что ты – красивая-прекрасивая...

– Не декламируй!

– Хочешь, чтобы я кричал? Бросился на тебя и ругался, как швец с шевчихой? Для этого я слишком интеллигентен, слишком хорошо воспитан, слишком образован... Надеюсь, хотя бы в этом мне не откажешь?

–  В этом – нет...

– Ну вот... – снова взглянул на неё.

Господи! Она с каждой минутой всё краше! Она прямо кары достойна за свою неземную, дьявольскую красоту! Неудивительно, что таких красавиц когда-то жгли на кострах, как ведьм. Они действительно чаруют мужчин, доводят их до умопомрачения, до сумасшествия! Если бы все женщины были такими, как она, мужчины физически не могли бы работать, бесились бы, как он теперь... А может, просто взять плеть, как советует Ницше, и стегать её до потери сознания, до смерти?!.. Но при мысли, что это красивое тело, плавные очертания которого видны даже сквозь "глухое" платье, покроется синими шрамами и окровавится, ему сделалось жутко. Нет, лучше схватить её на руки, крепко прижать к себе, и, пусть хоть кричит, хоть вырывается, хоть царапается до крови, бегом отнести в свой кабинет или в спальню... А что потом?.. Наверно – долгожданное удовольствие... Женщины любят грубую силу, которой не хватает им самим, их берёт не лиризм, а дикая страсть, они ценят в мужчине самца... Разве она не такая? А может, она как раз к таким не относится? Может, брутальной силой её не возьмёшь, а сломишь? Может, у неё в каком-то тайнике припрятан на этот случай яд, веронал, морфий (у кого нынче нет этого добра?)? А если и нет, то в купальне есть газ...

И чувствовал, как холодный разум сорокалетнего мужчины берёт верх над сиюминутными порывами разгорячённого воображения.

Нет, он не мог представить себе, как жил бы без неё. Уберите это божество из его храма, и храм превратится в мавзолей. Печальные воспоминания будут порхать, как нетопыри, грусть осенней слякотью будет монотонно капать на душу – пока совсем не осточертеет жить!..

Она поднялась и протянула руку.

– Благодарю за компанию!

И поспешно выхватила её прямо у него из-под губ, прервав слишком затянувшийся и слишком страстный на этот раз поцелуй. Будто испугалась и собралась убежать. Он успокаивающе улыбнулся и остановил жену:

– Не бойтесь, сударыня. Здесь вы в безопасности – как нигде больше.

(“Сударыня? Вы? Это ещё что такое?” – удивилась про себя)

– Я не потревожу вас больше. Это последний наш разговор на ту неудобную тему, но разговор этот мы ещё не закончили. Пока что говорили вы, а теперь позвольте и мне сказать своё слово. И выслушайте меня так же спокойно, как я вас выслушал – право, равное для всех. Я постараюсь говорить без излишней страсти...

Пододвинул к ней кресло.

– Присядьте. Разговор будет немного длинноват... Вы дрожите, как лилия на ветру. Волнуетесь? Не стоит. Беседа будет обычной, прозаичной. Я ведь – ходячая проза. Правда? И не будь я таким занудным прозаиком, вы бы, может, и смотрели на меня иначе. Но я таков, каков есть. Я – юрист. И я хочу соблюсти наш неписаный договор, хочу всё-таки остаться в ваших глазах человеком слова, хочу быть рыцарем даже в этой необъявленной войне с вами и забыть всё, что недавно наговорил. Оставайтесь и дальше живой статуей, единственным божеством в моём храме. Строил я его двадцать лет – силой своего ума, выдержкой и терпением, которыми похвалится далеко не каждый. Строил для вас (нет, не перебивайте и вы меня!)! Для вас, а не для себя. И ещё задолго до того, как увидел вас впервые. Я долго осматривался по всем жизненным дорогам в поисках той, единственной, и всякий раз какой-то голос мне нашёптывал: “Это не она!”. Пока не увидел вас. И тот самый голос сказал мне: “Это – та, кого ты ищешь!”. Такова уж наша участь. Мы, мужчины, всё создаём для вас: собираем состояние, добываем почёт и славу, хотим быть сильными и здоровыми, а иной раз даже стремимся мир перевернуть – всё для вас. Для тех ещё неведомых, выдуманных, вымечтанных нами, которых большинство из нас так никогда и не встретит. В грохоте битв, в тишине монашеских келий, в гуле политической борьбы и в кладбищенском безмолвии, в выстреле браунинга и горечи яда... И это вовсе не поэзия, не набор пышных метафор. Это ирония судьбы, лукавство природы, часть нашей физиологии. И пока в нас живёт это желание, это удивительное стремление, окрыляющее нас, дотоле и мы живём, трудимся, творим. И как только оно замирает, так и мы стареем душой, движемся к упадку – одни быстро, другие медленно, сохраняя в себе этот горячий порыв до самой старости. Одни сгорают в этом желании, как огонь, жгущий всё вокруг и сам в конце концов угасающий. У других он затягивается на десятилетия. Те, кто смиряется с его отсутствием, филистеры, эгоисты, приспособленцы – это существа ненормальные, живые трупы...

Умолк и взглянул на неё.

– Вы выглядите утомлённой и сонной, у вас закрываются глаза. Моя лекция, должно быть, очень скучна...

– Нет-нет, наоборот! Я слушаю её внимательно. Продолжай... Продолжайте...

– Мой упадок ещё не пришёл. Я отодвигаю его на потом, и как можно дальше. Я ещё хочу жить, хочу работать, творить, для себя и для той, на которую указал мне мой неведомый голос. И когда смотрю сейчас на вас, всё яснее понимаю, что вы страдаете. И мне очень жаль, потому что вы даже не знаете, как я вас люблю! Да и важно ли вам это знать?

Его голос, ровный, спокойный и твёрдый, без тени аффектации, вдруг сломился и задрожал. Он умолк. А минуту спустя, сменив тон на более мягкий, спросил:

– Посоветуйте, что теперь делать нам с вами.

Смотрел на неё так, как подсудимые глядели на него в ожидании приговора.

– Не знаю, – ответила ему так же искренне, покачивая головой. – Не знаю.

И задумчиво накрутила на палец чёрный бархатный шнурок крестика – будто траурный перстень.

– А я знаю. Должен знать. Думаете, не чувствую вины за собой? Большой вины – за то, что искалечил вам жизнь? Можно ли мужу учинить ещё больший грех по отношению к любимой жене? Единственное, что меня оправдывает, –

это тот внутренний голос, которому я повиновался. Неужели он ошибся?

Взглянул в её полузакрытые глаза. Ждал, что она скажет: “Да!” Но она сказала:

– Не знаю.

– Я знаю. Я сделал ошибочный шаг на своём и, главное, на вашем жизненном пути. С радостью пожертвовал бы всем накопленным мною добром, которое вы здесь видите, чтобы искупить ту фатальную ошибку. И я давно готов её искупить...

– Почему в одиночку? – внезапно перебила она. – Почему не вдвоём?

– Вдвоём с вами я хотел жить. А попрощаться с жизнью без вас предпочту в одиночестве, когда окончательно уверюсь в том, что другого выхода нет...

Белые розы нагибались над столом, без шелеста облетали белые лепестки. И он внезапно заметил, как глаза жены затянулись слезами.

– Я хочу или жить полной жизнью, или не жить совсем. Просто существовать – это не по мне. Не могу жить дальше с чувством вины перед своей женой – не для меня этот крест. Я не аскет, не монах-отшельник...

Она вздрогнула.

– Не стоит ужасаться. Это не так страшно, как может вам показаться. Способов воплотить моё намерение в жизнь – много. Остаётся только выбрать оптимальный, наиболее подходящий. Скажем, поездка в Альпы, прогулка возле какой-нибудь чёртовой пропасти, из которой не будет возврата, дуэль с каким-нибудь невежей с целью защиты чести и достоинства или ещё что-нибудь в подобном роде... Но я не спешу с этим. Я ведь не влюблённый студент, которым движут горячечные, безумные порывы. Я люблю жить. Люблю смотреть каждый день на небо, на свой дом, на цветы, на вас...

Она удивлённо взглянула на мужа. Как изменился его голос! Неужели всё это сейчас сказал он? Это словно кто-то другой говорит его устами!..

– Развод, добровольное расставание – это не для нас. Не для меня, потому что я не могу представить свою жизнь без вас. И для вас такой выход тоже невозможен, правда? Никто не поверил бы, что вы ещё девушка, а замужней назваться у вас бы язык не повернулся. Врать об этом и притворяться, играть фальшивую роль можно было бы лишь некоторое время, но не всегда, не на протяжении многих лет. К тому же, родители ваши... Для них это был бы смертельный удар, которого я не могу допустить. Я их уважаю уже только за то, что они вырастили вас. Вот видите...

Снова растерянно глянула на него. Боже, какие большие глаза – удивительно красивые и страшные одновременно!

– Удивляетесь моим речам? Может, думали, что я схвачу вас за руку и, как парубок девку (простите за грубое слово – я хочу быть с вами предельно деликатным!), вопреки её сопротивлению поволоку в конюшню, в сарай или под стог в поле? Этого не случится никогда – я не дикарь. Вы назвали меня чужим, но даже не представляете, сколько нитей связывают нас. Уже то, что мы живём под одной крышей, говорим на одном языке, дышим одним воздухом должно сближать, а не отдалять нас, связывать новыми нитями, а не разрывать старые. Вы, женщины, мастерски и с необычайным терпением умеете плести кружева. И тем удивительнее и больнее смотреть, как грубо и безжалостно вы обходитесь иногда с тонкой пряжей чувств... Но это я уже просто так, мимоходом. Это не укор в ваш адрес. Я понимаю вас. И чтобы не слишком затягивать нашу и без того длинную беседу, предлагаю просто... потерпеть. Потерпеть ещё некоторое время. На прогулку в Альпы, с которой не будет возвращения, или на дуэль я никогда не опоздаю. А тем временем, может быть, ещё раз отзовётся мой неизвестный голос. Может, он тогда и не солгал. Не должен бы, ведь вокруг нас и без того много лжи. Если и он врёт, то к чему тогда жить на свете? Не стоит. Ей-Богу, не стоит!..

“Как он говорит! Откуда он только берёт эти слова?! Он далеко не такой занудный, каким я его считала!”

Он умолк и снова взглянул на жену. Думал, что сейчас она тяжело вздохнёт, зевнёт, встанет и уйдёт прочь. Но она всё так же неподвижно сидела напротив него, в таком же глубоком кожаном кресле и молчала, но по глазам было видно, что она хотела сказать. “Говори! Говори ещё!”

И он заговорил снова:

– Сейчас я стыжусь себя. Час назад, возвращаясь домой, я обдумывал нашу будущую беседу за обедом и собирался говорить совсем иначе, намного резче и грубее. Теперь чувствую, что словно кто-то неведомый вселился в меня и вступил в бой с тем прежним варваром. И этот второй поединщик победит! Потому что он любит солнце, цветы, птичьи голоса, искусство, любит жизнь во всей её многогранности... И любит вас... Спасибо, что выслушали меня так терпеливо, почти не перебивая!..

Жена протянула к нему руку. Прижал к губам её кисть, нежную и... горячую.

– О, учащённый пульс, жар!.. Похоже, мои пламенные речи довели супругу до недуга!

– Не тревожься за меня. Я здоровее, чем когда бы то ни было... Но ты... Ты совсем не пил кофе... А ты всегда его так охотно пьёшь...

Подскочила и подбежала ко второму, маленькому столику с кофейным прибором. Обхватила ладонями китайский фарфоровый жбанок-кофейник.

– Совсем остыл. Как лёд...

– Сегодня выпьем холодный...

– Нет-нет! И так весь обед был холодным... Я сейчас сварю свежий.

– Зачем самой беспокоиться? Позови Фёклу...

– Я сама умею варить кофе. Я даже люблю это делать...

И прежде, чем он собрался удержать её, ушла на кухню. И кофе получился вкусным, как никогда! С удовольствием выпили его вдвоём.

А затем он молча взял жену за руку и подвёл к её спальне.

– А теперь поспи часок. Поиски ответа на наш вопрос требуют свежей головы. Но какое бы решение ты ни приняла, знай: я буду благодарен тебе за любое. И, независимо от него, ручаюсь, что ты всегда останешься хозяйкой под этой крышей. И здесь никогда не случится то, чего ты не пожелаешь.

Пропустил её в спальню и закрыл за нею дверь. Она осталась одна посреди своей комнаты, внезапно закружившейся перед глазами. Как изменился муж! Будто и впрямь какой-то доселе неизвестный благородный рыцарь вошёл в его душу и вступил в бой с тем чёрствым и бесчувственным туземцем, каким она его представляла раньше! Хоть бы он победил!..

Прижалась к подушке, и сладкий тихий плач растревожил тишину опочивальни, роскошно обставленной любящей и хозяйственной рукой. Той самой опочивальни, в которой она прежде чувствовала себя так неуютно.

Он слышал сквозь дверь эти всхлипы. Закурил папиросу и с безудержно растущей радостью отметил про себя: “Ещё не время для путешествия в Альпы. Ещё не время! И пусть это время никогда не наступит!”