Дядя Миша встретил нас с матерью на станции Успенская.

– Ну вот, – я разочарованно поглядел на ожидающие нас санки с полукрытым верхом, запряженные гнедой кобылой, – неужели «бобика» (легкового автомобиля ГАЗ-69) не нашлось?

– Дорогу замело, на машине никак не проехать, как бы отвечая на мой немой вопрос, ответил дядя Миша. – Ничего, всего пятнадцать килОметров, Звездочка за два часа домчит. Одевайте тулупы, ноги зарывайте в сено, а я сверху ещё попоной вас укрою. Мороз, двадцать градусов всего, не замерзнем.

Он помог нам облачиться в пропахшие лошадиным потом тулупы, заботливо подоткнул попону, поднял верх.

– Пошла, Звездочка, – крикнул дядя Миша и щелкнул кнутом, но не конскому крупу, а по воздуху. Действительно, зачем подгонять лошадь, когда она знает, что возвращается домой, в теплую конюшню, где её напоят теплой водой и повесят на голову торбу с овсом. Медленным шагам выбрались на едва видневшуюся, постоянно заметаемую поземкой колею. Вехав на укатанную дорогу, дядя Миша легонько тряхнул вожжами и Звездочка послушно перешла на рысь.

– Как доехали, Катя, – повернув в нашу сторону голову, поинтересовался он, больше для того, чтобы начать разговор, чем получить ответ.

И, действительно, сам он знал, как ехать ночным поездом в общем вагоне. Полутемный вагон, дремлющие в уголке отсека пассажиры, и светом освещенные редкие буранные полустанки.

– Да, ничего, Миша! В Челябе (мать, как и бабушка, привыкла называть так Челябинск), новый вокзал построили! Просторно, всё в стекле. Я попервах боялась даже подходить к стенкам, вдруг, думаю, выпадут от грохота и шума.

Я заснул под их мерные разговоры и просыпался лишь при резких изгибах снежной колеи, когда утыкался лицом в сено. Открывая глаза всматривался в морозный воздух, в снежную пыль, поднимаемую копытами лошади и снова погружался в сон. Дядя Миша, похоже, тоже заснул, зарывшись по воротник тулупа в сено и отпустив вожжи. Спала и мать, положив голову на моё плечо. В предутренних сумерках видно было, как равномерно покачиваются обтянутые гладкой кожей ягодицы бегущей легкой рысью кобылы. Вид этого эстетичного крупа, видимо и навеял сон.

Но, тогда я не знал, что дело происходит во сне. Мне тринадцать лет. На уроках истории проходим греческие мифы. Картинка из учебника с кентаврами. Больше, конечно мальчишек интересовали кентавриды, потому, что художник старательно вырисовал их очаровательные груди, едва прикрываемые длинными волосами. Круп этакой красавицы хотелось потрогать, провести по нему рукой, ощутить гладкость кожи, её легкое подергивание. Сочетание девушки и кобылицы. Для юноши это так волнительно.

Я скачу за ней, пытаясь догнать и потереться боком о её круп. Она мчится по зеленой траве, среди оливковых деревьев по земле древней Эллады. Как всегда во сне, пытаешься догнать, и словно застыл на месте. Она тоже и скачет и застыла, только хвост приподнят и сдвинут набок так, что видны влажные складки кобыльего естества. Она в полуобороте смотрит на меня своими блестящими от желания глазами и как бы говорит:

– Догони же, возьми меня.

– Просыпайся, приехали, – дядя Миша трясет меня за плечо.

Уже почти рассвело, морозный воздух прозрачен и чист, свежий снежок искрится в первых лучах солнца.

Накинув на плечи фуфайку, на порог выскакивает отец.

– Приехали? Ну и хорошо! Заходи Михаил Порфирьевич в дом. Отец с дядей Мишей хоть и выпивают часто, но, как руководители среднего звена совхоза, называют друг друга по имени и отчеству.

– Да я, наверное, сначала отгоню лошадь на конюшню, распрягу, а потом уж зайду.

– Пусть Сашка отгонит, ему, наверное, это в охотку. Распрягать, это не запрягать, не перепутает шлейку с подпругой. Да и конюх поможет.

– Ну, что, Сашка, отгонишь? – с надеждой спрашивает дядька, которому уже самому давно хочется сесть за стол и принять рюмку другую водки, закусив домашними пельменями.

– Конечно, дядя Миша, отгоню, – вначале без особого энтузиазма отвечаю я, но, взглянув на круп Звездочки вспоминаю сон, и отметил про себя, как он похож на тот, что я видел во сне у Кентавриды.

– Да, да, уже уверенно говорю я, боясь, что он передумает, – конечно отгоню и распрягу.

Я хватаю вожжи, слегка шлепаю ими по спине лошади, и Звездочка весело трусит по знакомой дороге к конюшне.

Конюх встречает меня слегка недовольный.

– А где Михаил Порфирьевич? – бурчит он, предполагая, что ему самому придется распрягать, кормить и поить лошадь?

– Да, они там с отцом обсуждают, на какие поля в первую очередь нужно возить навоз, на ходу придумываю я, – а лошадь я сам распрягу и накормлю.

– Хорошо, соглашается тот, и продолжает заниматься своими делами.

Я ослабляю постромки, снимаю со Звездочки шлею, дугу, чересседельник, осторожно, чтобы не попасть по ногам лошади опускаю на землю оглобли. Наблюдающий со стороны конюх подходит, берется за вторую оглоблю и мы вдвоем толкаем санки в дальнюю часть конюшни. Когда я снимаю остатки сбруи и уздечку, оставив только подуздок, Звездачка прядет ушами и фырчит. Я отвожу её в стойло, подношу ведро с теплой водой и она с жадностью пьет. Бока её двигаются, расширяются и опадают. Приношу второе ведро, она выпивает ещё и останавливается.

Напилась значит, – отмечаю я про себя и убираю ведро. Конюх в это время приносит ведро овса и высыпает в ясли. Звездочка утыкается своими большими, влажными губами в овес, и начинает жевать, сначала быстро и нетерпеливо, мотом всё медленнее, поднимая голову и смотря по сторонам. Отдельные овсинки налипают на влажные губы, и она, фыркая, стряхивает их.

Конюх приносит мне сухую тряпку и говорит:

– Протри ка ей спину и брюхо. Вишь, как она, бедная, вспотела.

Я с удовольствием выполняю это задание, ощущая упругость тела лошади и вдыхая запах пота. Нежность к животному переполняет меня, я представляю, что обтираю тело и круп той Кентавриды, что видел во сне. Продолжая жевать овес, Звездочка приподняла хвост, отодвинула его в сторону и плоская струя мочи, раздваиваясь и растраиваясь, повторяя форму её детородного органа, зазвенела по доскам стойла. Я успеваю отойти в сторону и назад, любуясь этой картиной. Это именно то, что я видел во сне, только та, не писала а только показывала, привлекала меня своим видом.

Несколько отдельных капель упали на пол, последняя повисла на волосах и заблестела, отражая свет электрической лампочки. Звездочка опустила хвост, прикрыла свой стыд, продолжая жевать свой овес.

– Ну что ты там возишься, хватит уже протирать. Брось ей на пол соломы, пусть уже отдыхает. Намаялась ночью.

Я выполнил последнее приказание, погладил Звездочку по голове, почесал между ушей, и пошел из конюшни. Уже открыв дверь и впустив в теплое помещение клубы морозного воздуха, я оглянулся, увидел крупные блестящие глаза лошади и помахал ей рукой. Не знаю, поняла ли она мой жест, но мне показалось, что Звездочка в ответ мигнула мне и потрясла головой.

Вернувшись домой, я разделся, лег в кровать, взял с полки учебник истории и нашел картинку с кентаврами. Одна Кентаврида в точности походила на ту, что приснилась мне. Утомленный бессонной ночью, счастливый, я быстро уснул, но, к сожалению кентавры мне на этот раз не приснились.