С тех самых пор, как тетя Маша обязалась меня перевоспитать посредством эрогенных зон своего тела, я вольготно катался, словно сыр в масле, во всех ее дырках без особых ограничений на доступ к ним. Прошло уже три месяца с момента нашего запретно-сладостного траха, и за это время я успел поступить в универ и начать уныло грызть гранит науки. Грыз без особого энтузиазма, потому как мысли крутились вокруг иного, нежели учеба. Да и заняться было чем, кроме как стирать в порошок зубы о благородный камень — дома в безлимитном доступе находилась вечно сексуально голодная Мария, всегда готовая к бою, не знающая усталости. Отмучавшись на парах и не обращая особого внимания на одногруппниц, я вприпрыжку бежал домой, дабы занырнуть в родственницу по самые помидоры и предаться греху с огоньком и полной отдачей: мужские силы-то еще на максимуме, а энергия бьет через край.

Однако в последние дни Мария филонит: то голова болит, то настроения нет. Она все так же раздвигает ноги, но потихоньку снижает количество соитий в день. В общем, настрой ее оставляет желать лучшего. Отчего так — не знаю, но мне, признаться, плевать на метаморфозы в поведении тетки, ибо я эгоист и мне по хер на других.

Прискакав домой, я шумно вваливаюсь на кухню, где у раковины крутит смачной задницей тетя Маша, яростно надраивая какую-то сковородку. Даже со спины видно, как в такт ее резким движениям неистово дрожат под домашним халатом объемные буфера и волнующе трепыхаются спелые ягодицы. Я быстренько подлетаю к тетке и без лишних слов принимаюсь задирать подол халата, рассчитывая вонзить стальной стержень, уже дымящийся в штанах, туда, куда следует, однако натыкаюсь на стену непонимания. Тетка совершает акт неповиновения: отталкивает дорогого племянника и замахивается на него (то есть меня) недомытой сковородкой.

— Нет! — безапелляционно заявляет она, оправляя «недозадранный» подол рукой, и смотрит решительно, что означает лишь одно — точно не шутит.

Вот те раз... Что значит «нет»? Всегда было «да», а тут вдруг «нет»... Что еще за хуйня такая?! Немного раздосадованный, я чешу репу и не могу найти подходящих слов, чтобы выразить вспыхнувшее недоумение, а Мария садится на стул и угрюмо смотрит на меня исподлобья, не выпуская сковороды из рук.

— Теть Маш, ты чего? — спрашиваю я хрипло и слегка с наездом.

— Того! — отвечает женщина, бросает предмет кухонной утвари на стол и демонстративно скрещивает руки на мягкой груди.

— Чего «того»?! — нетерпеливо вопрошаю я словами из старой комедии.

— Отвали! Не заработал! — бубнит Мария.

— Не понял... В смысле, не заработал? Теть Маш, ты охренела вконец?! — трясу я угрожающе кулаком, хотя давно уже должен был трясти раскаленным докрасна хреном.

— Вот! — подняв кверху указательный палец, гундосит Мария. — Ты только и можешь, что «охренела», «загибайся» да «соси»! Ты мужлан, а я с мужланами не сплю!

— Ебать-колотить... — растерянно шлепаю я губами и вообще не вкуриваю, в чем конкретно ко мне претензия. Вроде все как обычно, и тут — на тебе... Бунт на корабле! — А чего же спала тогда столько времени?

— Маху дала!

— Ишь ты...

— Да! Но больше не дам!

— Чего не дашь? Маху?

— Ничего не дам! — Мария шевелит грудями, которые рвутся из халатного выреза наружу, и грозно сводит брови, после чего продолжает гнать волну, тыкая воздух своим указующим перстом, все так же назидательно поднятым вверх. — Слова доброго от тебя не слышала за все это время! Это я еще не говорю о цветах... Хоть раз бы принес какую-нибудь задрипанную ромашку, так ведь — нет! Прибегаешь, как волчара позорный, сразу меня раком, и понеслась! Устала я от какого отношения! Сгинь с моих глаз, невоспитанный!

— Чего ты тут за трагедию разыгрываешь, не пойму?..

— И не поймешь! Не дано тебе! Поэтому, — тетка превращает указующий перст в фигу и тычет мне ей в лицо, — вот тебе, а не потрахаться! Все! Нет больше моих женских сил терпеть такую наглую несправедливость. Я женщина, а не посудомойка!

— Слышь, — угрожающе нависаю я над столом, уперев в него трехпудовые кулаки, — ты поменьше телевизор смотри! От рекламы уже крыша поехала!

— А ты не указывай, что мне делать! Забыл, что ли, что в моем доме живешь? Захочу и выгоню тебя на улицу! Бомжевать пойдешь! Или домой поедешь, обратно к Вальке под крылышко!

Вот уж дудки! Не поеду я домой, даже если деньги предлагать будут, а уж бесплатно — и подавно! Маман я, конечно, люблю, но вот наше село с сельскохозяйственным названием Капустные Еблища — не очень. Там нет перспектив. И трахать там уже некого, одни бабуськи-божьи одуванчики, но я еще не вышел в тираж, чтобы зариться на такую глубокую старину. Посему необходимо менять стратегию и подход.

Беру ноги в руки и лечу на улицу, памятуя о том, что, вроде бы, недалеко от дома, всего метрах в ста есть цветочный ларек. Бегу туда вприпрыжку мимо зеленой поросли двора дома тети Маши, одновременно подсчитывая денежку, покоящуюся в кармане. А подсчитав, чуть не плачу навзрыд, так как денежек нет. Вернее, они есть, но их явно не хватит даже на три захудалых цветочка. Да и какие брать не знаю. Какие они вообще есть-то? Розы, тюльпаны... Чего там еще? Да по хер, все равно я на нуле! Мне, как Остапу Бендеру, необходима идея. И она посещает мою голову. Спасение приходит откуда не ждали.

Средь этой самой зеленой поросли, которую я чуть не проскочил на третьей передаче, вовремя замечаю куст сирени и резко торможу со скрежетом, оставляя на асфальте тормозной след стоптанными наглухо еще в прошлом году говнодавами. Чем не цветы? Вполне себе красиво. И пахнет хорошо. Не то что всякие эти буржуинские сакуры, плюмерии, панды и прочие гладиолусы. Оглянувшись по сторонам и убедившись в том, что поблизости нет представителей гринписа или горзеленхоза, способных мне помешать «залутаться», я становлюсь похожим на Бутча Кессиди и Сандэнса Кида, которые вдруг увидели стоящий на путях поезд, до отвала набитый золотыми слитками. Хищно облизнувшись, тяну первую попавшуюся ветку сирени, желая оторвать ее с корнем, но не тут-то было. Не отрывается, собака! Тяну, ломаю, рву как тузик грелку, но все без толку. Только минут через десять я, рискнув здоровьем, зубами отгрызаю наконец-таки несколько веточек сиреневого кустарника, и лечу уже по сумеркам обратно на третий этаж кирпичной пятиэтажки 114-ой серии, где живет моя капризная дама сердца, чтобы вручить ей законную добычу. Пусть теперь никто не говорит, что современные мужчины не добытчики!

Заскакиваю в квартиру, чуть не выломав молодецким напором входную дверь, и бегу в кухню, но она пуста и свет в ней не горит.

— Теть Маш! — ору я, хлеща себя сиренью по щекам. — Ау! Ты где?!

— Зде-еся! — слышен родной голос из спальни.

«Зде-еся», — мысленно передразниваю я тетку. Не зря говорят, дескать, девушку из деревни вывести можно, а деревню из девушки — никогда. Истинная правда! А из мужчины деревня сама по себе вылетает, и я тому живое доказательство! Но по фиг! Это все потом. Не суть! Философии буду предаваться, когда стравлю давление из нижней чакры, а то уже яйца болят. Вперед, труба зовет!

Залетаю в теткину спаленку и диву даюсь: свет не горит, хотя уже мало чего видать, а на стоящей боком ко входу мягкой кровати, стоит в коленно-локтевой позиции Мария. Она почти полностью закутана в белое одеяло, а из-под него торчит только белая, большая, мягкая, родная и такая притягательная задница, взглянув на которую, я чуть не кончаю в штаны. Тетка покачивает крутыми бедрами, отчего пухлые половинки ее попы расходятся и сходятся обратно, временами являя миру два отверстия, одно другого краше. Очень своеобразный развал-схождение, я вам скажу!

— Это чего ты, — удивляюсь, потирая ноющий пистон через джинсы, — сменила гнев на милость?

— А тебе не нравится? — томно вопрошает тетя Маша приглушенным одеялом голосом.

— Отчего же?.. Вполне себе... — чешу репу, раздумывая, которым из отверстий заняться в первую очередь, но вспоминаю про сирень в руках. — Я тут это... принес тебе... Не совсем цветы, но все-таки...

— Молодец! — хватит меня родственница, сильнее раскачивая ягодицами. — Долго стоять-то будешь? Спина затекает!

— Ах, да! — хлопаю я себя ладонью по лбу и отбрасываю опостылевший веник в сторону. Хотя, надо было им Марию по заднице отхлестать, чтобы больше так не издевалась.

В момент лишаю себя одежды и смотрю на торчащий вперед и чуть к верху член. Он уже изнемогает на воздухе, требуя более подходящей для себя влажной среды, посему больше не мешкаю, подскакиваю к призывно торчащей из одеяла заднице и луплю по ней ладонью. Тетка дергается от неожиданности, но на удивление молчит, хотя обычно любит при этом подвизгивать. Ну да ладно, неважно...

Забираюсь коленями на кровать, поплотнее пристраиваясь к станку, и сую пальцы в ворота рая. Эти воротины обрамляют недавно постриженные волоски, что странно. Когда это наша Маша успела навести марафет на интимном месте? Еще сегодня оно было волосатым, сам проверял. Подготовилась к моему приходу, что ли? Во дает! И клитор какой-то слишком крупный... Обычно, чтобы его нащупать, надо недели три без перерывов тактильно с ним контактировать, а тут он аж вылез наружу. Во дела! Возбудилась, видать, нехило. Ладно, не будем заставлять даму ждать, истеклась уж вся. Хрен с ним, с клитором...

Вонзаю членистоногого в податливую мякоть, раздвигая бордовой головкой стенки влагалища. Ощущаю кайф и умиротворение от свершившегося. Хватаюсь за бедра, вернее за одеяло, под которым они прячутся, и тону во грехе в очередной раз. Однако же ощущения не такие, как обычно. Они еще лучше, чем раньше! То ли тетя Маша стала уже, то ли она умеет мастерски сжимать мышцы влагалища, то ли я просто возбужден до неприличия сначала неожиданным отказом, а затем видом голой пятой точки родственницы, но удовольствие от проникновения явно выходит на новый уровень. Пуская из глаз слезы счастья, я не волоебствую, а работаю, засучив рукава. Долблюсь о задницу, как в последний раз, отчего по комнате разносятся звуки яростных шлепков и задорный свист-хлюпание от хлещущего из женской расщелины любовного сока.

Тетка помалкивает. Стоит раком, принимает в себя любовную палку и только сопит в одеяле, что тоже странно. Всегда орет, хоть и не слишком громко, но все же... А сейчас только мычит изредка и неистово подмахивает, двигая спелым задом навстречу удовольствию.

Кстати, про зад-то я и забыл... Но теперь уже и не хочется терроризировать коричневое анальное колечко, потому что и в пизде неплохо, а при перемене слагаемых сумма может и поменяться вопреки всем правилам. Не буду ломать момент, тем более, что мы с Марией поймали ритм и двигаемся, словно единое целое. Так вольготно, как сейчас, мой член себя еще не чувствовал никогда. Видимо небольшие скандальчики все же идут на пользу личной жизни в семье. А мы ведь с теткой семья! Да еще какая — живем как муж с женой.

За всеми этими размышлениями я и сам не заметил, как Мария пришла к оргазму. Она буйно заметалась, трясясь в одеяле, будто ей срочно нужен экзорцист, завибрировала влагалищем и протяжно, глухо закричала:

— Ой-ей-ей! Конча-а-аю!

Едва почувствовав хреном вибрацию, я понял — ко мне тоже подкрадывается развязка. А еще я с ужасом понял и другое: в одеяле явно не тетя Маша, а кто-то другой. И у этого кого-то очень знакомый голос. Знакомый настолько, что становится страшно, потому как этот контральто я знаю, наверное, с пеленок, и спутать его с чьим-либо другим просто не могу! Не могу, и все тут! Потому что этот голос принадлежит моей матери!

Как только ко мне приходит это понимание, я начинаю кончать, не вынимая друга из закромов. Мысли путаются от кайфа и нежданного открытия, будто получил по голове лопатой, а скопившаяся в яйцах сперма ударным напором перекочевывает в глубины моей любовницы, кем бы она ни являлась.

Секунд через тридцать, отстрелявшись и пребывая в легкой прострации, тяну одеяло с женского тела в надежде, что мне все же показалось и я все перепутал в порыве страсти, но нет... Не перепутал. На простынях лежит моя мама лицом вниз, но смотреть ей в лицо, дабы окончательно убедиться, что это именно она, мне и не надо. И так знаю. Голой я мать, конечно, не видел, но чего же тут не узнать? Дальше я чуть не брякаюсь в обморок, чуя, как набирает обороты мотор в груди, мучая расшалившейся тахикардией.

Молча сползаю с кровати и сажусь на пол по-турецки. Ноги и руки трясутся. Вообще не понимаю, что происходит... Как тут мать-то оказалась? И где тетя, хвать ее за ногу, Маша?!

— Ну вот! — слышу я довольный теткин голос и, подняв глаза, вижу, как она вылезает из-под кровати в одном белье, садиться на ее краешек спиной ко мне и кладет руку матери на плечо, — Я ж говорила — кайфанешь по-взрослому, а ты не верила! — потом оглядывается на меня и подмигивает правым глазом: — Ну что, племяш, понравился сюрприз? То-то же! Мария Сергеевна плохого не сотворит!

В комнате повисает тишина и только слышно, как во дворе, под окном, орут друг на друга два, судя по всему, вусмерть пьяных мужика.