Глава 8: Издательство и персонал

Кайл Франклин

– Я хочу, чтобы ты когда-нибудь меня заменил, – сказала мне Шэрон.

– Надеюсь, не скоро, – ответил я.

Она улыбнулась.

– Кайл, тебе двадцать восемь лет, ты сделал эту компанию своей первой карьерой, и у нас теперь есть еще девять редакторов. Дела у Professional Publications Underwriters (PPU) идут очень хорошо. Но мое сердце не становится лучше, и муж требует, чтобы я сбавила обороты. Поэтому я бы хотела, чтобы в течение следующих двух лет ты взял на себя большую часть моих руководящих обязанностей. Ты будешь главным редактором. Это сократит количество авторов, которых будешь редактировать, но ты сможешь контролировать других редакторов и следить за тем, чтобы компания шла по правильному пути.

– А как же Мо? И Нельсон?

– Нельсон слишком стар, слишком закостенел и избегает решать вопросы. Он оттягивает решение сказать авторам, что что-то нужно изменить, и позволяет им слишком долго не принимать советы. И он раздражает некоторых агентов. Мо не готова. Ей двадцать пять, она все еще выглядит как подросток или ребенок, и у нее не хватает темперамента. Ей нужно время, чтобы социально развиться. По этой причине она предложила мне выбрать именно тебя.

Мо. Так легко было считать ее ребенком, но она обладала предвидением, которое дано немногим в любом возрасте. Ее сочинения были не просто впечатляющими. Я думал, что когда-нибудь она напишет великий роман. Мы еженедельно общались по телефону, переписывались ежедневно или чаще, когда обсуждали рукописи и редактирование. Иногда встречались в чате, чтобы обсудить рукописи и авторов.

– Мо – особенная, – сказал я.

Я знаю ее уже три года, но только в нашем бизнесе. Она никогда не признавалась и не говорила о других вещах, кроме редактирования.

Шэрон кивнула, задумчиво глядя на меня. Мо несколько лет жила с Шэрон в колледже, в подростковом возрасте. У них были отношения почти матери и дочери, а сама Шэрон оставалась близка со своими родителями, которые были академиками.

– Помнишь, как я поручила тебе разобраться с дерьмом Смита? – спросила она.

Я хорошо помнил; это было всего два месяца назад. Барб Смит написала неплохой роман о Гражданской войне, и Шэрон поручила эту книгу одной из наших женщин-редакторов, Нэнси Вилленсонг. Нэнси было тридцать восемь или около того, она была довольно привлекательна и замужем за отцом своих троих детей. Барб и Нэнси тайно встречались и стали любовницами. Муж Нэнси подал на нас в суд. Ответственным назначили меня. Наш закон.

Я уволил Нэнси за нарушение обещания анонимности, расторг контракт с издательством Zenger Free Publishing (каждый автор и книга были отдельным контрактом, так что, мы могли решать эти вопросы индивидуально), и иск был отклонен, потому что мы уволили Нэнси, расторгли контракт с Барб, а их встречи были явно по обоюдному согласию.

Мы изменили свою политику, и теперь запрещали личные разговоры в Интернете с клиентами и всегда обменивались фотографиями; физические контакты – только после одобрения. Наша анонимность нас защищала. Единственный раз я встретил Барб Смит в Zenger, когда посетил ее, чтобы объявить об увольнении.

В тот же день компания Zenger расторгла отношения с Барб. Не знаю, была ли опубликована книга.

– Иногда нужно быть жестким. Мо все еще учится, когда это происходит. Она никогда не общалась с другими таким образом, – сказала она. – Она поощряет. Иногда отношения должны заканчиваться. Мо – первая, кто говорит об этом, когда думает, что ее возраст и внешность могут оказаться не на высоте.

– Мне неприятно видеть, как ты сокращаешь штат, Шэрон, – сказал я. – Но я с нетерпением жду этой работы. Будут ли у меня полномочия по приобретению?

Я хотел иметь возможность выбирать работу, иметь возможность сказать, что мы будем работать над той книгой, но не над этой.

– Да. Несомненно. Как думаешь, почему я посылаю тебе все эти рукописи, чтобы ты раздавал их редакторам? В нескольких ты сомневался, и в каждом случае решение было правильным. Теперь ты просто будешь получать за это деньги. О, и я все еще владею компанией, так что, не облажайся.

Она улыбнулась, но мне показалось, что в ее улыбке был оттенок серьезности.

– Я открыто готовила тебя, Кайл, – сказала она. – Ты знаешь всех, кроме двух последних редакторов, которых наняла я. С ними ты познакомишься на следующей встрече в компании. Ты знаешь все компании, с которыми мы работаем. Они знают тебя. Они от души одобряют тебя в качестве моей замены.

Я был слегка удивлен, что она подкинула меня нашим коллегам, и сказал:

– Знаю, что я молод для такой должности в растущей компании и тронут твоей верой в меня.

Тогда она, казалось, засомневалась.

– Я знаю, что Мо стала твоим другом. Вы двое – хорошая команда, – сказала она. – Как смотришь на то, чтобы взять ее на работу?

Я кивнул.

– Никогда не слышал от нее необдуманных высказываний. Она настолько умна, что посоветовала Катуднику изменить кульминацию его романа на флэшбэк в конце. У него был блок о том, где взять концовку для книги.

Она кивнула.

– Это было умно.

Книга была номинирована на несколько премий, и Катудника обхаживали несколько крупных издательств. Я надеялся, что он останется с Zenger и нами, но их контракт был только на одну книгу. А Zenger для редактирования Катудника нанял нас.

Мо была таким необычным человеком, но таким талантом. Мы не хотели ее обидеть.

Я сказал:

– Работать с ней нравится всем авторам, хотя один или двое отказывались принимать любые советы. Обычно их переводят на меня. Как думаешь, хотела бы она стать специалистом по устранению неполадок? Ты знаешь, как нам достаются некоторые непокорные авторы? Она очень хорошо умеет их успокаивать. Думаю, они не могут поверить, что у нее докторская степень, и что она имеет определенный авторитет. Или что она достаточно взрослая. Для человека с ограниченным социальным происхождением она очень хороша в убеждении того, кто потратил месяцы или годы на написание чего-то, чтобы изменить нечто фундаментальное.

– Думаю, ей это может понравиться, если только она не будет постоянно упираться, – сказала Шэрон, глядя мне прямо в глаза. Она явно хотела, чтобы я справился с некоторыми из них.

– Какова у нее семейная жизнь? – поинтересовался я. – Я вижу ее на этих семинарах три или четыре раза в год, но обычно мы говорим только о нашей работе. Я буквально ничего о ней не знаю.

Шэрон улыбнулась.

– Ха! Ты знаешь, что с ее родителями мы давно знакомы. Ее отец преподает музыку и занимается постановкой голоса. Мама – профессор психологии. В своих продвинутых академических способностях она пожертвовала большей частью обычной социализации. Она не бывала ни на выпускном, ни на бейсболе.

Шэрон остановилась.

– Она была так сосредоточена на чтении, письме и степенях... Только в нашей компании ей пришлось развиваться в социальном плане. И она была словно цветок. У нее талант работать с людьми.

Ей нравилось говорить о Мо.

– Ее подростковый возраст прошел с моим мужем и мной, в школу она ходила с людьми на несколько лет старше. Ее родители говорят, что у нее не было парня, а когда спрашивают ее, она отвечает, что сейчас слишком занята работой. Нет, девушки тоже нет. У нее – своя квартира, кошка. Есть машина. Ходит в церковь, там у нее есть какие-то обязательства.

Она пожала плечами. Мне показалось, что она хотела что-то сказать, но решила промолчать. Она вела себя так, словно у нее был туз в рукаве. Мне стало интересно, что это может быть.

– Не возражаешь, если я поговорю обо всем этом с ней? Я могу спросить о ее целях и тому подобном. Она слишком гениальна, чтобы прятаться в офисе дома. Слишком мила и... красива, чтобы не иметь нормальной жизни.

– Будь так добр. Я согласна, что мы хотим ее сохранить. Не думаю, что она хочет двигаться дальше, по крайней мере, пока.

Я сказал:

– Я часто с ней разговариваю, но она держит все в рамках бизнеса. Я спрашивал о ее семье и жизни, но она лишь качает головой или говорит о работе.

Шэрон рассмеялась, кивнув на что-то.

– Такова Мо. Она может измениться, я думаю. Хотя бы немного. Мы с ней говорим обо всем. Не только о работе.

Мы продолжали говорить о нашей компании, пока ей не настало время уходить.

Два часа спустя Мо закончила с критикой в малой группе, и я встретил ее возле аудитории.

– Сходим на обед, Мо? Я бы хотел с тобой поговорить, – сказал я.

– С удовольствием, – ответила она.

За все годы работы с ней я, пожалуй, обедал с ней только тогда, когда мы вели групповые дискуссии или говорили о бизнесе. Мы никогда не были просто вдвоем, как друзья. Она выглядела искренне счастливой от того, что обедает со мной.

Ее миниатюрная, жутковато-подростковая миловидность была весьма привлекательна для некоторых мужчин, возможно, для большинства. (Она, конечно, должна привлекать Хамбертов всего мира, – тошнотворно подумал я. – Если когда-нибудь узнаю ее лично, смогу спросить.) Мне казалось, что я разговариваю с академически развитым подростком, возможно потому, что это мешало мне воспринимать ее как молодую женщину, которой она была. На самом деле она – на год или два моложе Джилл. Я знал, что на различных конференциях несколько мужчин приставали к ней; она сказала, что не приветствовала их.

Мы сидели и делали заказ. Я рассказал ей об общих изменениях, происходящих в PPU. Она не удивилась, не встревожилась, просто была счастлива, что ее включили. Она не завидовала, как я мог заметить. Для многих доктор наук выше магистра, и это все, что имеет значение.

Я сказал ей, что Шэрон предложила мне стать главным редактором. Она, казалось, не удивилась, улыбнулась и поздравила меня. Она видела мою реакцию: благодарен, что оказался нужным, и доволен новой работой.

Сначала она сказала:

– Надеюсь, ты оставишь меня на работе. Мне нравится, как работает эта компания.

– Конечно, – сказал я, – ты – наш лучший редактор, Мо, и очень хорошо справляешься с людьми. Я бы хотел, чтобы ты взяла на себя некоторые из тех задач, что были у меня.

Я на мгновение замолчал, а Мо оставила свой кофе на столе и смотрела на меня. Она хотела говорить; я видел этот взгляд всякий раз, когда у нее появлялась идея, которую она хотела обсудить. И она удивила меня этой идеей.

– Расскажи мне о Джилл, – сказала она.

Я покачал головой из-за смены темы. Это было личное. Мне было интересно, чем она занимается. С Мо не было случайных просьб. У всего была цель. Все было продумано заранее. Я полагал, что это – способ получить докторскую степень в двадцать два года. Мои глаза слегка расширились.

– Расскажи о том, как вы росли вместе с ней, – сказала она.

Почему-то мне показалось, что меня обманули. Шэрон и Мо хотели, чтобы я узнал ее получше, и теперь мне предстояло узнать о нашем самом молодом, самом блестящем редакторе.

Я рассказал о нас с Джилл. Мне никогда не приходилось выбирать подружку или искать ее: она у меня уже была, с тех пор когда мне было семь лет. Я все еще с ней. Я говорил об играх, женитьбе на морском пехотинце, о наших надеждах на рождение детей через несколько лет. Рассказал о том, как рос в Огайо, о том, что у меня было три мамы, упомянул некоторые приятные воспоминания.

– Вау. – Она была задумчива. Сосала соломинку в кока-коле, а после сказала:

– Джилл – замечательный человек. – Я посмотрел ей в глаза, и они не дрогнули. Она хотела, чтобы я там что-то увидел.

Я посмотрел еще раз.

В конце концов, спросил:

– Расскажите мне о своей жизни. У тебя есть парень?

– Нет, не парень.

Я посмотрел на нее и вдруг понял, что было в этих крапчатых глазах за овальными очками. Ее взгляд не ослабевал.

– Не скромничай, – сказал я. Я знал, что она взрослая, несмотря на миниатюрность и пубертатный образ.

В ее глазах был взрослый конфликт. Она не отвела взгляда. Внезапно я понял, что она хочет, чтобы я понял. Я улыбнулся и подумал: неужели я тупица?

Она улыбнулась.

– Кайл, ты наконец-то понял, не так ли? – сказала она. Она посмотрела на меня, а потом в сторону. Стояла тишина. – У меня было не так много парней. Я отказала нескольким. Если появится тот, кто будет соответствовать, я дам тебе знать. Хотя с тобой им трудно сравниться.

Я не сводил с нее глаз. Все эти встречи на конференциях, разговоры по телефону, нерешительность Акерман, не решающейся что-то сказать. Мне было интересно, отказывает ли Мо парням, или отговаривает их, или просто избегает их ради меня.

Так что, я знал. Она была откровенна и молчалива.

– Я люблю свою жену, – сказал я.

На тот момент Джилл оставалось быть на Окинаве еще четыре месяца. Мо была маленькой и красивой, ее кожа сияла.

– Конечно, – сказала Мо, не сводя с меня взгляда. – Я не пытаюсь никого ни у кого украсть. Я хочу, чтобы ты любил свою жену. Мне не нужен мужчина, который не любит свою жену.

Она меня знала. Уважала меня и хотела, чтобы мой брак удался.

– Почему сейчас ты говоришь мне об этом? – спросил я.

– Потому что другие люди могут понять, что я чувствую. Несколько месяцев назад мы с мамой говорили об этом. Я рассказала ей о тебе. Она поговорила с доктором Акерман, которая давно догадалась, что ты мне нравишься. – Она улыбалась.

– Это что-то изменит? – спросил я. – Я не знал.

– Мне нравилось... то, что ты держал женщин на расстоянии. Ты отговорил ту женщину, что... – начала она, но я поднял руку.

Одна женщина на конференции пыталась меня соблазнить. Я буквально рассорился с ней, она была такой наглой. Когда женщина отошла от нас, Мо начала смеяться, когда мы сгрудились, после того как разошлись маленькие группы.

– Надеюсь, ты кого-нибудь найдешь, Мо, – сказал я.

– Ты знаешь, почему я такая маленькая, Кайл? – спросила она.

– Просто предполагаю, что это у тебя в генах.

– Да, но это – заболевание. Гипофиз. Я перестала расти в двенадцать лет. Это успели поймать, вылечили, и я еще немного подросла вот до такого роста. Моя грудь – это скорее предположение, чем реальность. Я могу иметь детей. Но выгляжу чертовски молодо. Все работает. Я просто маленькая. И все пропорционально.

Она никогда не говорила без цели.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – спросил я. – Все это не влияет на то, как я к тебе отношусь.

– Я говорю тебе потому, что это – единственный секрет, который у меня есть. Доктор Акерман знает, мои родители знают, и каждый, кто смотрит на меня, подозревает. Теперь ты знаешь. Я знаю, что ты любишь свою жену.

Несколько минут мы молчали. Будет ли рядом с ней неловко?

Я сказал:

– Помимо семьи моей жены, ты – мой самый близкий друг. Но у меня не было ощущения, что я на самом деле знаю тебя. Я рад, что ты рассказала мне о своих чувствах. Надеюсь, что это ничего не изменит, но если тебе нужно... просто дай мне знать, если тебе нужно, чтобы что-то изменилось. Дай знать, если захочешь, чтобы PPU следовала этим путем. Дай мне знать, если захочешь уйти. Или чтобы ушел я.

Она с улыбкой покачала головой и сказала:

– Я не несчастна. Работа мне нравится. Мне нравится видеть тебя несколько раз в год, получать твое внимание каждый день, даже просто по делам. Это и впрямь первый раз, когда мы общаемся на людях или вне работы. Моя мама говорит, что даже просто работать вместе – это способ влюбиться. Любовь есть любовь.

Я был удивлен, что она использовала это слово, использовала его так просто и без колебаний. Не думаю, что для нее это – новое осознание. Вероятно, она изучала свою ситуацию в течение довольно долгого времени, возможно, даже обсуждала ее с Шэрон.

Через мгновение она сказала:

– Нет, мне не нравится быть безответной. Но пока я не почувствовала этого к кому-то другому, я предпочитаю время от времени быть рядом с тобой. – Она подождала мгновение и улыбнулась. – Может быть, я сумею убедить тебя, что «Тонкая красная линия» – это аллегория.

Я рассмеялся. Я не знал, как справиться с этой ролью.

О своем разговоре с Мо я рассказал Джилл, когда мы в следующий раз разговаривали по телефону. Она сказала:

– В корпусе некоторые парни пристают ко мне. Я не хожу с одним парнем на обеды или ужины. Только с группой, и ясно даю понять, что я замужем и не заинтересована.

– На самом деле она не приставала, – сказал я. – Она настаивала, чтобы все шло как обычно. Она просто надеется найти такого парня как я, по ее словам.

Джилл молчала.

– Она все еще выглядит так молодо? Помню, я думала, что она такая миниатюрная.

– Да. Я вижу ее всего несколько раз в год.

Это была наша долгая разлука из-за ее работы на Окинаве. Я редактировал много книг. PPU зарабатывала деньги. Мы с Мо стали друзьями по Интернету. Мне понравилось видеть ее еще на двух встречах, но мы говорили лишь о работе..

***

Кайл Франклин

Я не думал, что с Мо что-то изменилось. Она упоминала о нескольких свиданиях с мужчинами за эти годы, но никогда не говорила, что у нее с кем-то серьезные отношения. Я задавался вопросом, не девственница ли она. Подозревал, что да.

PPU росла. Мы уговаривали и поощряли писателей, когда видели в них потенциал, и издатели ценили наши усилия. Агенты присылали к нам писателей, надеясь, что мы предложим их книги издателям. Иногда мы сообщали автору, что его работа недостаточно хороша, и издатели испытывали облегчение. Катудник получил Пулитцера, отчасти благодаря предложению Мо реорганизовать книгу. Еще один автор выиграл «Хьюго», а несколько других попали в списки для чтения.

Мы получали гораздо больше денег, потому что были успешны.

Я брал на себя все больше и больше обязанностей Шэрон: посещал издателей, чтобы договориться о контрактах, разговаривал с агентами, иногда общался с авторами. Для утверждения контрактов мы наняли юриста на полный рабочий день.

Мо стала связной с другими редакторами. По какой-то причине отправка ее на помощь испытывающему трудности редактору или автору их не пугала. Она нравилась людям, им нравилось быть с ней рядом, и они хотели получать от нее помощь. Те, кто никогда не встречался с ней, обычно были потрясены, когда встречались. Иногда она передавала дело мне. Проблемы были решены. Она израсходовала бюджет на поездки, но в итоге мы выпустили несколько очень хороших книг.

С издательством Zenger Free Publishing у нас были особые отношения; Шэрон была близка к их президенту, а я – знаком со всеми их сотрудниками и многими редакторами. Шэрон сказала с блеском в глазах:

– Возможно, скоро мы с ними объединимся. Еще ничего не решено, и это не будет классическим слиянием. Посмотрим.

Мо было тридцать, а выглядела она как подросток. Я думал, она всегда будет такой.

Во вторник вечером, накануне отъезда Джилл в командировку, Шэрон и президент Zenger пригласили меня на встречу. Мы обсуждали Zenger и PPU, и, похоже, у них уже есть планы.

Шэрон сказала:

– Мы собираемся объединить редакционные функции. Им нужно, чтобы ты познакомился со всеми их сотрудниками. Ты будешь главным редактором: вон, у Джерри Малервейна рак, и его не оставят, по его же просьбе.

Я знал Джерри, кругленького человека, игравшего Санта-Клауса на рождественской вечеринке Zenger. И знатока издательского дела. Не знал, что он болен.

Офисы Zenger находились в Колумбусе, штат Огайо, и Роли, Северная Каролина; мне пришлось бы переехать на несколько месяцев во время и после выезда Джилл на позиции, но не более чем на год. Я с нетерпением ждал возможности обсудить это с ней во время ее отпуска. Мы сможем сосредоточиться на том, что будет лучше для нас, для ее и моей карьеры. Пришло время обсудить детей, о которых мы с ней мечтали.

Я был женат на единственной женщине, которую когда-либо хотел любить. И думал, что мы счастливы. Был уверен, что у нас все получится.

***

Кайл Франклин

Тот вторник был насыщен событиями. У каждого из нас с Джилл был свой секрет. В тот вечер мы были взволнованы по-разному. Для меня открывались новые возможности. Для нее все наконец-то складывалось. Я намеревался раскрыть свой секрет дома в кругу ее семьи, а она планировала унести свой в могилу.

Ни у кого из нас ничего не получилось.

Глава 9: Похороны и личные вещи

Кайл Франклин

Через несколько дней после того, как я узнал о смерти Джилл, я встретился с офицерами по оказанию помощи при несчастных случаях. Мы сидели за столом в столовой Киннисонов и обсуждали вопросы страхования, освобождения дома в Кэмп-Лежоне и всего того, что сопутствует смерти военного. Было очевидно, что до ее смерти мы с Джилл отдалились друг от друга, но они не стали лезть не в свое дело. У них была миссия, и она не требовала понимания личных проблем майора. Мы готовились к похоронам; к утру тело должно было быть в США. Это заняло несколько часов.

Наконец, они закончили. Капитан Шехан посмотрел на меня.

– Ваша жена... была молода, чтобы стать майором, – сказал он.

Я кивнул.

– Ей рано дали прибавку и повысили. У нее был талант, и ее продолжали повышать.

Он кивнул.

– Вероятно, рано прошла глубокий отбор.

Я слышал этот термин для тех, у кого выявили большие способности. На самом деле Джилл не нравилась эта идея; она считала, что есть лучшие способы выявить и подготовить талантливых.

Младший офицер, первый лейтенант, сказал:

– Мы очень сожалеем о вашей потере, сэр.

Я кивнул и сказал:

– Я знаю, что это так. Спасибо. – Я встал и пожал им руки.

Они ушли, а я сидел один за столом и думал.

Это было неловко: внезапная разлука прямо перед отправкой на службу, потеря ее жизни, когда так много еще оставалось не сделанным. Ее смерть сняла все вопросы. Развода не будет. Не будет примирения. Нет никакой Джилл.

Наша совместная жизнь теперь стала сомнительным воспоминанием. Независимо от ее искреннего чувства вины или раскаяния, ее сексуальная связь перешла Рубикон. Я задавался вопросом, нравилось ли ей просто больше трахаться с ним, или она была в него влюблена. Могла ли она любить двух мужчин одновременно? Почему бы и нет? Но она обещала любить только меня.

Я не мог ее простить. Не скоро, если вообще когда-нибудь. Она раздавила меня. Пошла ты, – печально подумал я. Морпехи не дают свадебных обетов. Я рассчитывал на нее в первую очередь, больше всего. Навсегда, или до тех пор, пока мы живы. Мои притязания на Джилл были пожизненными и закончились только сейчас.

Вошли Айла и ее родители, потом Гил и девочки. Мы сдержанно наблюдали за детьми, не желая разговаривать. Я завидовал Гилу и Айле в их любви. Рассказал им о визите морских пехотинцев, о решениях, которые я принял.

Иногда подходила одна из девочек, садилась на колени к маме или папе и плакала. Это был именно такой день. Я чувствовал себя желанным гостем, но почему-то не членом семьи, как раньше. Догадывался, что Джилл каким-то образом оттолкнула меня, выбрав другого. Мне не хватало этого чувства принадлежности. Гил сидел рядом со мной в течение часа, рассказывая о своей работе, девочках и Айле.

Ее тело было возвращено в страну на следующее утро и через несколько дней после этого доставлено в Скай Грей. Было рекомендовано тело не осматривать. Тело сопровождал сержант; у него была коробка с личными вещами из Афганистана и еще одна – из Кэмп-Леджуна в небольшом вещевом мешке. Все было передано мне в похоронном бюро.

Сержант попросил меня подписать опись.

Среди личных вещей были удостоверения личности, бумажник, ключи, о которых никто не знал, и другие мелочи. Из Леджуна – книги, предметы униформы, ее старые знаки второго лейтенанта, содержимое письменного стола. Один предмет заставил меня остановиться, и я постарался быть спокойным. Это было последнее письмо с моим именем на коричневом конверте. «ТОЛЬКО для Кайла Франклина!» – было написано черным маркером и запечатано двумя полосками скотча. Я заметил, что скотч не порван; конверт не вскрывали.

Там также был ее личный ноутбук со шнуром питания, которым она иногда пользовалась на работе, и ее телефон. Тот самый телефон.

Я знал, что личные вещи морпехов не отправляются без досмотра: в случае гибели какой-нибудь офицер или сержант должен просмотреть вещи, чтобы убрать презервативы, порнографию или любой предмет, способный причинить страдания. Письма иногда просматривали или читали. У меня не было иллюзий. Но эти вещи пришли с базы, где она оставила свой телефон. Они не исходили от ее полковника или товарищей на Ближнем Востоке. И никто не мог залезть в ее телефон или ноутбук.

Я уставился на ее вещи. Не знал, что делать.

***

Кайл Франклин

Меня посетил священник из прихода Милосердного Бога, чтобы обсудить похороны. Со мной были Киннисоны и Айла, и все приготовления были быстро сделаны. Священник спросил, не хочет ли кто-нибудь из членов семьи сказать несколько слов на похоронах. Это было необязательно, но многие семьи хотели это сделать. Хорошо зная Киннисонов, он удивился, что они не хотят ничего говорить, но объяснений не последовало. Он посмотрел на меня, но не стал лезть с расспросами.

Я сказал:

– Не думаю, что кто-то из нас хочет говорить, отец. – Больше я ничего не сказал. Он посмотрел в мои глаза, и думаю, увидел боль.

– Как хотите, – сказал он. – Я буду говорить о Джилл так, как ее знал я.

Мы все кивнули, и он продолжил.

– На могиле я обычно даю слово всем, кто хочет сказать несколько слов. Есть возражения?

Я посмотрел на Айлу и Киннисонов. Никаких возражений.

– Нет проблем, отец. – Он почувствовал неловкое молчание, и никаких объяснений не последовало.

Он посмотрел на меня и сказал, когда я шел с ним к двери:

– Знаете, исповедь – прекрасное время для доверительного разговора.

– Спасибо, отец, возможно, я воспользуюсь вашим предложением, – сказал я. Мы пожали друг другу руки, и он ушел, кивнув Киннисонам.

Я написал Мо:

Похороны послезавтра в Скай Грей. Спасибо, что уладила дела с работой.

Не за что, – ответила она. – Хотелось бы, чтобы все было по-другому.

Поскольку подразделение все еще находилось в Афганистане, на церемонии посещения и похорон присутствовали лишь несколько представителей морской пехоты: некоторые были отправлены домой из-за ранения или болезни, один – специально для похорон. Присутствовали местные резервисты морской пехоты, а также почетный караул.

Иногда внезапная смерть означает похороны без полного завершения. Эти похороны были слезливыми и мрачными; у священника было много хорошего и достойного, чтобы сказать о Джилл. Он рассказывал истории о том, как она посещала мессу, вспоминал ее спортивные способности, интеллект, лидерскую роль. Упомянул ее службу стране, смерть в борьбе со злом. Это была хорошая проповедь, и он, должно быть, знал, что говорит по неведению.

Я оценил его добрые намерения.

Он повел нас из церкви на кладбище неподалеку.

Мы похоронили Джилл на католическом кладбище в Скай Грей. Было прекрасное утро, стоял почетный караул. Я шел с Айлой, Гилом и девочками. Мама и папа Киннисон шли впереди нас. Я думаю, что это из уважения ко мне, что вся семья стояла около меня, включала меня, хотела, чтобы я был с ними. Я увидел свою маму, а потом и папу; с мамой был ее нынешний муж, а с папой – женщина, которая НЕ была бывшей моделью. Мама и папа стояли рядом и со своими вторыми половинками, подтверждая те странные отношения, что были у них, почти как у влюбленных, которые больше не могут выносить вида друг друга, но всегда в первую очередь думают о другом. Мы были остатком семьи гораздо дольше, чем семьей.

Когда мы вошли на кладбище, я удивился, увидев Шэрон и Мо, стоявших в стороне и искавших меня. Возможно, они не смогли найти меня на похоронах.

– Айла, есть несколько людей, с которыми я хотел бы тебя познакомить, – сказал я.

– О, хорошо. Гил? – сказала она. – Гил?

– Оставайтесь со мной, девочки, – сказал Гил. Они выглядели ошеломленными всем происходящим: потерей тети, похоронами, всем этим печальным событием.

Мы с Айлой вышли из очереди, и тогда Шэрон и Мо меня увидели.

– Я не ожидал вас увидеть здесь, – сказал я. Я взял Шэрон за руку правой рукой, а Мо – левой. Это – первый раз, когда я дотронулся до Мо, – внезапно подумал я.

– Айла, это – Шэрон Акерман, владелица моей компании. А это – Морин Мюррей, еще один редактор. Мы работаем вместе. Дамы, – моя свояченица, Айла, сестра Джилл.

– Здравствуйте, – сказала Айла. – Мы так рады познакомиться с вами. Кайл говорил о вас. Вы – Мо? – спросила она.

– Морин или Мо, – сказала та, пожимая руку Айлы.

Они посмотрели друг другу в глаза, и я подумал, что Айла уже некоторое время гадает о Мо.

– Надеемся, что после этого вы обе придете к нам в дом, – сказала Айла.

Шэрон и Мо кивнули:

– Конечно. Нам так жаль... – сказала Шэрон, и Мо кивнула. Мне было интересно, о чем думает Айла. Я заметил, как она опять посмотрела на Мо.

– Нам пора идти, – сказала я. – Пожалуйста, идите с нами.

Они кивнули, и мы все присоединились к длинной очереди скорбящих, собравшейся у могилы. Должна была состояться церемония. Под навесом стояли складные стулья для членов семьи, так что, меня усадили вместе с Киннисонами. Работала акустическая система.

Пробормотали несколько молитв. В какой-то момент священник спросил, не хочет ли кто-нибудь выступить. Капитан морской пехоты, служивший вместе с Джилл, сказал несколько слов о ней; один из ее друзей из колледжа вспомнил о ней. Возможно, было странно, что никто из членов семьи не говорит, но так оно и было. Возникла пауза, когда никто больше не вызвался, а затем началось движение. Я был потрясен, увидев, как к микрофону подошла маленькая Мо. Айла посмотрела на меня с забавным выражением лица. Отец опустил для нее микрофон. Она улыбнулась в знак признательности, хотя тот все еще был слишком высок...

Шэрон, стоявшая позади меня, наклонилась ко мне и сказала:

– Будь спокоен. Это должно быть здорово.

Мо сказала:

– Я – Морин Мюррей. Я встречалась с Джилл всего два раза, но мне посчастливилось работать с ее мужем уже несколько лет. Я могу подтвердить его любовь к ней.

Она сделала паузу и оглядела людей, потом меня, а затем продолжила.

– Энн Брэдстрит в 1600-х годах написала замечательное стихотворение о любви жены и мужа. Оно начинается так: «Если когда-либо двое и были одним целым, то, конечно, это мы». Думаю, что таково было чувство Кайла. – Она остановилась, посмотрела прямо на меня и сказала:

– Оно называется «Конечно, это мы». И написано для исполнения акапелла.

Я хорошо знал стихотворение, но не песню. Меня удивило ее упоминание. Она свидетельствовала о единстве брака, о великой любви жены и мужа. Она знала мою ситуацию. Я смотрел на нее, пока она пела. Неужели она имеет в виду себя и меня? Нет, это было бы очень самонадеянно. Эта песня была о Джилл и обо мне. И тут я понял, и мне показалось, что я понял себя лучше, чем до этого момента. Мо считала, что любовь в браке – это благородно. Думала, что я должен быть Энн Брэдстрит. Она говорила мне, что надеется увидеть во мне.

Она хотела, чтобы я был автором своей любви к браку. Предательство Джилл – не мое.

Это было прекрасно. Голос Мо был удивительно сильным. Я встал, когда она пела эту простую песню, основанную на этой замечательной идее.

Я чувствовал на себе взгляды Айлы, Дэна, Пенни.

Мо увидела, что я встал, и улыбалась, пока пела. Я вспомнил кое-что, что сказал о Брэдстрит: «Ее добродетель безупречна. Она любит, и ничто не может умерить ее благородство».

Мо не нужен был мужчина, который бы не любил свою жену. Я почувствовал, как у меня из глаз вырвалась слеза. Я все еще любил Джилл, и в этом не было ничего постыдного.

Голос Мо был чистым и почти святым. К тому времени, как она закончила маленькую песню, все хотели, чтобы та продолжалась. Возникла пауза, как будто толпа была потрясена.

– Спасибо, что позволили, – тихо сказала она и вернулась к Шэрон. Шэрон улыбнулась ей и похлопала по спине.

Я понятия не имел, что она – певица, причем хорошая. Мне показалось, что она звучит профессионально. Не было и намека на нервозность, а ее голос при пении был чарующим, очень сильным по сравнению с разговорным. В музыке не было пробелов. Я многого не знал о своей маленькой подруге.

Каждая любовь должна пройти свой путь.

К микрофону вернулся священник.

– Замечательно, – сказал он, кивнув в сторону Мо.

Почетный караул сделал по три холостых выстрела, и я вздрогнул.

На похоронах были сотни людей, и на могиле, возможно, сотня. В Скай Грей собрались дети, и Джилл была одной из них. На другой стороне дороги я увидел среди военных, тяготевших друг к другу, миссис Деверо. Она посмотрела на меня, кивнула в знак одобрения, и я кивнул в ответ. Она была симпатичной женщиной.

Семья сидела и смотрела, как складывают флаг с гроба Джилл в той церемониальной манере, которую морские пехотинцы принимают для торжественных или публичных случаев. Один, со множеством нашивок на руке, подошел ко мне, держа флаг, сложенный в треугольник, склонился передо мной и протянул его, сказав:

– От имени президента Соединенных Штатов, коменданта Корпуса морской пехоты США и благодарной нации примите этот флаг как символ нашей признательности за почетную и верную службу вашего любимого человека.

Я взял флаг обеими руками и сказал:

– Спасибо.

Я не стал комментировать слова о почетной или верной службе. Он разогнулся, отдал честь, повернулся и ушел. На похоронах или погребении все происходит медленнее, поэтому это заняло несколько секунд, за которыми последовало еще несколько секунд тишины.

Этим моментом воспользовался я. Я встал и подошел к маме Джилл. Опустился на одно колено и протянул флаг.

– Ты должна знать, я всегда думал о тебе как о матери, которой, как я надеялся, станет Джилл. Ты была идеальным примером для подражания. Его должна получить ты. Она отдала свою жизнь за свою страну, а ее любовь к тебе никогда не вызывала подозрений.

Я наклонился вперед, поцеловал ее в щеку и положил флаг ей на колени. Она положила на него руку.

Я понял, что устроил скандал. Но мне было все равно. Меня ждал священник. Я вернулся на свое место.

Дэн Киннисон обнял меня и сказал:

– Кайл, ты – сын, которого у нас не было.

Я ответил:

– Мне так больно. – Я посмотрел ему в глаза, увидел, как он слегка кивнул, и принял его честность.

Через минуту, когда все внимание было приковано к последним молитвам, я ушел. Не думаю, что Киннисоны осознали это. Многие люди в толпе, вероятно, понимали. Я должен был уйти. У меня были дела. Я принял решение.

***

Айла Гилстрап

Через несколько минут церемония внезапно закончилась. Люди просто стояли, не зная, что делать. К нам подошла женщина и встала перед мамой. А, наверное, миссис Деверо, – подумала я. Кайла... не было на своем месте. Может, он ушел?

– Я – Мардж Деверо, жена полковника Деверо, – сказала она. – Надеялась поговорить с Кайлом. Я видела, как он ушел сразу после того, как отдал вам флаг. Могу ли я чем-нибудь вам помочь? Вы должны знать, я просто опустошена.

Мама покачала головой, не желая разговаривать с миссис Деверо.

Гил успокоил меня, сжав мою руку. Я решила говорить от имени семьи:

– Нет, спасибо, здесь ничего не поделаешь. Мы не знаем, куда отправился Кайл.

Знает ли она об интрижке? – задалась я вопросом? – И если знала, то игнорировала она ее или не придавала значения?

Через несколько минут мы собирались в доме моих родителей, но были приглашены только члены расширенной семьи и несколько близких друзей. Друзья Джилл, вероятно, удивились этому, потому что мы были известны как дружелюбные и гостеприимные во всем. И вдруг не стали всеобъемлющими.

С миссис Деверо, которая ничего не узнала, мы были вежливы и не пригласили на наше собрание.

Это было в основном торжественное собрание. Пришли некоторые из наших двоюродных братьев и сестер, а также другие дальние родственники.

Мама и папа то появлялись, то исчезали. Позже папа сказал, что у мамы был какой-то приступ тревоги, и она просто хотела отдохнуть несколько минут. Он пробыл с ней около пятнадцати минут, после чего они вернулись к собранию.

Самыми интересными людьми были двое коллег Кайла, которые были удивительно откровенны, знали некоторые детали отчуждения и беспокоились, что отсутствие Кайла означает еще несколько месяцев депрессии. У них был обратный рейс, и через некоторое время им требовалось уезжать, поэтому они не успели встретиться с мамой и папой.

Именно Гил выяснил, что обе женщины имеют докторские степени по литературе. Самым удивительным было то, что Морин – почти ровесница Джилл. Я слышала через всю комнату, как Гил над этим смеялся. Было приятно услышать смех в тот трезвый день. Он рассказал об этом позже, когда я спросила.

Вот его слова:

– Мисс Мюррей, ваш голос был настолько чистым и что я никогда не слышал, а песня такая трогательная.

Она посмотрела на меня, улыбнулась и сказала:

– Спасибо... Знаете, доктор Гилстрап, – я не знал, что она знает мой титул, – мы с вами уже однажды почти встречались.

– О? – спросил я.

– В тот день, когда вас награждали в UNC восемь лет назад, я была в капюшоне, – сказала она. – Вы были на сцене, а я сидела в креслах.

– Тогда я начал смеяться и сказал:

– О, нет! Надеюсь, вы не против моего вопроса, но сколько вам лет?

– И она ответила:

– Тридцать. – Улыбаясь, она покачала головой. – Я сказал:

– Вы – замечательный человек, доктор Мюррей. Кайл не упомянул, что у вас есть докторская степень.

Она ответила:

– Кайл иногда старается меня не замечать. – Не правда ли, необычный способ это выразить?

Это было странно и завораживающе. Мне было интересно, как далеко продвинулись их отношения.

– Мне кажется, что доктор Морин Мюррей проявляет тонкость в выборе слов, когда речь заходит о моем дорогом шурине. Как думаешь, у нее с Кайлом есть какие-то отношения?

– Нет. Я думаю, они держались строго по-деловому. Ее лицо было тоскливым. Она ничего не скрывала и хотела, чтобы я заметил. Думаю, она намеревалась что-то раскрыть. Как ты сказала о выборе слов. Я почти уверен в одном. – Гил заулыбался.

– В чем? – спросила я. Думаю, я тоже это почувствовала.

– Морин его любит. Тонко или нет. И хочет, чтобы мы это знали.

Гил улыбнулся и подождал.

– Она мне нравилась.

Я думала об этом.

Мы пригласили Шэрон и Морин поужинать с нами, и, по-моему, Морин хотела остаться, но они отказались, чтобы отправиться в аэропорт. Я взяла их адреса электронной почты.

– Вам нужно связаться с Мо, – сказала доктор Акерман. – Они с Кайлом работают вместе над всеми вопросами. Он связывается с ней часто, более чем ежедневно. – Она странно посмотрела на меня, как будто хотела сказать что-то еще, но промолчала.

***

Айла Гилстрап

Вечером позвонил Кайл.

– Привет, Ай.

– Гил! – крикнула я. – Кайл звонит.

В комнату вошел Гил.

– Перевожу тебя на громкую связь, со мной Гил, – сказала я. – Девочки ушли на вечер.

Я услышала, как вдохнул Кайл, дыша через нос. Кайл всегда дышал шумно; его нос несколько раз задевали, играя в бейсбол или футбол. Он мог дышать, но один отоларинголог спросил его: «сколько раз ты ломал этот нос?» Кайл только рассмеялся. Он никогда не ходил к врачу из-за пропущенного бейсбольного мяча; в детстве он плакал и жаловался, но просто играл дальше.

– Привет, Гил.

– Кайл, мы здесь. Ты – один из нас, парень, – сказал Гил.

– Спасибо, – сказал Кайл. – Хорошие были похороны, не так ли?

– Да, – ответила Айла, посмотрев на Гила. – Нам было приятно познакомиться с двумя твоими подругами с работы. Доктором Акерман и доктором Мюррей.

– Я и не знал, что она умеет петь, – сказал Кайл. Кажется, он улыбался.

– Отличное было выступление, – сказал Гил, кивнув. – Мне показалось, что она пела для тебя.

Айла сказала:

– У меня тоже такое впечатление.

Возникла пауза, прежде чем Кайл продолжил:

– Причина, по которой я звоню: Джилл оставила мне письмо с вещами, и свой телефон. И ноутбук. Среди ее вещей. Я зарядил ее телефон. – Он остановился.

Мое сердце остановилось. Мне стало интересно, предвидела ли Джилл свою смерть или подготовилась к ней? Возможно, она все написала, объяснила каждую деталь или сохранила все те грязные сообщения, все те сексуальные тексты, что я помнила, и, возможно, многие из них я никогда не видела. Быть может, она подумала о том, что Кайл захочет знать каждую грязную вещь. А может быть, все стерла, чтобы пощадить его чувства.

Хорошо ли это для нас – знать все подробности? Для Кайла? Поможет ли ему знание подробностей или грязи об интрижке или навредит? Не будет ли лучше, если он никогда не узнает об этой грязи, или чтобы он знал каждое слово и поступок? Что поможет мужчине оставить позади его любимую, прелюбодейную жену?

– О, – сказала я. Гил посмотрел на меня.

– Кайл, я думаю, тебе стоит просмотреть письмо и, возможно, телефон, или любую речь там, – сказал Гил. – Дай мне минутку поговорить с Айлой, прежде чем что-либо сделаешь, хорошо, дружок?

Раздался глубокий вздох, как будто Кайл хотел, чтобы кто-то сказал ему, что делать. Я отключила на телефоне звук.

– Надо ли ему знать, что именно она сделала? Что, если она записала нечто вроде: «Хочу отсосать твой большой член»? – спросила я, покачав головой. – Как это сейчас поможет Кайлу?

Я не могла представить, чтобы Джилл делала или говорила такие вещи кому-либо, кроме, возможно, Кайла, и о Кайле. Как хорошая жена, хорошая женщина может дойти до такого с кем-то, кто не является ее мужем?

– Унижение разрушает мужчин. Меня бы уничтожило.

Гил посмотрел на меня, я встретила его взгляд. Боже, я люблю этого человека. Он продолжил:

– Некоторых мужчин, возможно, ты права. Но большинство, и я думаю, что Кайл – один из них, хотели бы знать, занимались ли они любовью в этой комнате или в той, как они это делали, все. Почему они делали все то, что делали? Где? Что именно? Это все равно будет тяжело. Кайл был унижен. Унижен. Он, наверное, думает, что все знали об интрижке, а он был идиотом, потому что не знал.

Мужчины другие, – догадалась я. Потом я вспомнила, как к нам подошла миссис Деверо, и как мне стало интересно, что она знает или не знает.

– Я просто не думаю, что он... что кто-то захочет опуститься до таких глубин.

Гил покачал головой.

– Ему нужно знать, как его унизили. Ты знаешь, что ему больно, Ай. Он – твой лучший друг, а ты – его. Вы оба потеряли второго самого важного человека в вашей семье.

Гил. Я на мгновение положила руку ему на щеку. Он повернул голову и поцеловал мою ладонь. Я поняла, что он знает меня, знает, что я чувствую к Кайлу. Он любил меня такой как есть.

Я включила звук.

– Кайл, что бы ты ни решил сделать, позвони мне после того, как сделаешь это, хорошо? – сказала я.

– Хорошо. Ты бы предпочла... – начал он.

– Нет, Кайл, это между тобой и Джилл. Все, чем ты решишь поделиться, хорошо, но это ты должен решить, что мне стоит знать, – сказала я. Гил кивнул.

Кайл замолчал и задумался, прежде чем ответить.

– Хорошо, я перезвоню, может быть, сегодня вечером, – сказал он. – До свидания, вы оба.

– Пока, Кайл, – хором сказали мы.

Я отключила телефон. Мы долго молчали. Гил обнял меня сзади и поцеловал в шею, встав на цыпочки.

– Ты знаешь, как Кайл собирается через это пройти? – спросил Гил.

– Нет, – ответила я. – А это возможно?

Он улыбнулся.

– Тут две вещи. Он наконец-то разозлится до чертиков, как это сделал бы любой достойный муж. Он уже злится, просто это скрыто в депрессии. Может быть, знание больших подробностей прояснит это.

– Хорошо, убедил. Но ты сказал: две вещи? – спросила я.

Он улыбнулся.

– Ему нужна красивая девушка, которая будет его любить.

Я на секунду подумала, что он имеет в виду меня.

Он покачал головой, просунул руки под мою грудь и снова поцеловал меня в шею. Ему нравилось ощущать тяжесть моей груди на своих руках.

– Нет, не тебя. Я знаю, что вы любите друг друга, но у тебя есть я, и Кайл никогда не разорвет эту связь. Хотя я даже сомневаюсь, что ты сможешь, – с юмором сказал он. – Нет, я имею в виду Морин.

Я почувствовала укол ревности, но потом поняла, что она – часть решения. Гил тоже увидел это в ней. Она выглядит как ребенок, но она – женщина, и любит Кайла. Со своей стороны, в его отношении к ней тоже есть что-то еще. Это – почтение, уважение. В течение нескольких лет он говорил о своем друге Мо, и я полагала, что Мо – мужчина.

Из-за песни, которую она выбрала на похоронах я сомневалась, что она боролась за его расположение.

– Казалось, ради Кайла она очень хотела, чтобы Джилл была жива. Я думаю, Кайл держал ее на расстоянии, избегая адюльтера, романов и влюбленности в кого-то другого. Он, вероятно, избегал частных обедов с ней или чего-либо, кроме работы.

Щека Гила лежала на моем плече.

– Я думаю, Морин любит его, или хочет.

Мне казалось, что Кайл знал о ее чувствах и отвечал ей тем же, насколько это положено женатому мужчине. Мне было интересно, как Джилл влипла в роман, когда ее муж умело предотвращал свой. Каким-то образом Кайл нашел свою следующую любовь еще до того, как первая потерпела крах, и ему удалось сохранить верность каждой из них.

Морин – очень особенный человек. Она любила Кайла, и это совсем не плохо. Она хотела, чтобы мы это знали.