Когда отца не бывало рядом, я не слышал от его жены ни слова. Сегодня он на дежурстве, а это означает двадцать четыре часа взаимной игнорирующей, холодной тишины. С тех пор, как она поселилась в нашем доме, по-другому не бывало. Кому-то подобная обстановка могла показаться невыносимой, но я давно свыкся, тем более, что ко дню ее законного вступления в нашу семью я уже не искал утешения от чужой женщины. Не проронив ни слова, она накрыла стол и с непроницаемым лицом пригласила меня к обеду, а потом даже разбавила мою одинокую трапезу своим ощутимым присутствием.

Так она может стоять очень долго, просто смотреть и молчать, пока я не опустошу тарелку. Зрелая женщина, возможно, даже привлекательная с точки зрения таких же зрелых мужчин, во всяком случае, не из числа молодящихся изо всех финансовых сил кокеток. Черные обтягивающие леггинсы до колен и розовая майка - ее обычный домашний наряд, когда в доме не ожидаются гости. В таком наряде фигура обладает изящными чертами, веет юностью и гибкостью, но голые белые руки и плечи... они напоминают плоть вареной курицы. Если представить (поверьте, удовольствия это мне не приносит), что все ее тело такое же бледное и желейное, уверен, вы разделите мою безынтересность к мачехе.

За несколько лет мамой мне она так и не стала, но и мачехой я ее ни разу не называл - это был тот тип отношений, когда стороны придерживаются полнейшего и абсолютного нейтралитета. Наша с отцом двухкомнатная квартира содержится с образцовым лоском, холодильник не знал большего изобилия со дня нашего осиротения, а душевный покой единственного родного мне человека, отца, наконец, обрел усыпляющее равновесие после коварного поступка моей настоящей матери. Перечисленных добродетелей вполне достаточно, чтобы примириться с угнетающим присутствием немногословной комендантши в неизменно обтягивающем наряде.

Сегодня суббота, за окном февральские холода оголили и без того пустынные улочки. В универе после обеда намечается торжество в честь дня влюбленных и как бы ни хотелось провести остаток дня дома - утреннее бесцельное ничегонеделанье опустошает душу и лишает инициативности - пропустить общественное мероприятие для первокурсника являлось недопустимым злоупотреблением. Дремотное настроение требовало покоя, а мрачность дня просила печального молчания на широком подоконнике. Плед, парящая чашка кофе и размышления. Пришлось напрячь остатки воли, чтобы сбросить вязкие оковы уныния и шаг за шагом облачиться в нарядную одежду.

Вежливое прощальное приветствие, скорее информирование об уходе, безразличный кивок в ответ и вперед. Она так и не шевельнулась, наклоном головы благословила мой уход и вернулась к чтению. В действительности меня занимала совершенно другая женщина - на площадке перед лифтом, по счастливому стечению обстоятельств, мне встретилась соседка. Ее вид всегда вызывает мою невольную улыбку - младше меня, еще школьница, она была так непринужденна, что одним этим возведенным до абсолюта качеством пленила меня.

Соседка по имени Рада вышла с черным мусорным пакетом и припрятанной в кулачке зажигалкой; пока лифт приближался, я сопроводил взглядом ее походку и не удержался от того, чтобы проследовать. Соседка сбросила ношу и ожидаемо сунула в губы сигарету, еще до того, как открыла дверь на общий открытый балкон.

— Не замерзнешь? - заботливо спросил я, когда вышел на холод.

Она пристально посмотрела на меня, медленно выпуская сизую струйку дыма вверх. Коротенькие шортики и свободная майка хороши для любования, но совершенно не соответствовали погоде. Девушка затянулась, задержала дыхание и носом выпустила новую струйку.

— Куда собрался? - скорее из вежливости, чем из любопытства спросила соседка.

Трудно понять, что кроется за этой показной, ребяческой холодностью, но по-настоящему она никогда не выпускала меня из своих коготков. Стоило мне поддаться закономерному недовольству, а на вспышки бунта я способен, как она возвращала мое расположение милой улыбкой или откровенной позой. При ее манере одеваться, любая поза могла сулить многообещающие виды. Те участки голого тела, что позволяла увидеть случайность, служили то приманкой, то поощрением, в зависимости от обстоятельств.

— На студенческий балл, - ответил я с приличествующей ее тону отстраненностью, - в честь дня всех влюбленных.

Девушка, не глядя, швырнула окурок с высоты и молча покинула балкон, она ни секунды не сомневалась в моей преданности - не оборачиваясь, придержала дверь. Здесь, на изолированной лестничной клетке, куда можно попасть только через балкон, всегда было тихо. Щемящая тишина. Она села на ступеньки и посмотрела на меня, а в самой глубине ее глаз зародилась улыбка, точнее она больше не могла там скрываться и постепенно выходила наружу.

— Влюбленный что ли? - с надменным выражением спросила соседка, - блин, ты такой бесявый...

Это словечко было хорошим знаком. Стало быть, поддерживать холодный и безразличный тон больше не получается, умиление не позволяет насмехаться надо мной дольше положенного. Так мы можем сидеть подолгу, изредка перекидываясь парой слов, просто смотрим друг на друга и молчим. Сейчас она трогательно-доверчивая девочка. Уперлась локтями в коленки и склонила грудь, намекая на доступность. В этой позе, когда свободная майка провисла, мне с высоты моего роста прекрасно видна ее грудь. И она знает об этом.

— Не замерзла? - в моем голосе проявилась искренняя забота.

Она мотнула головой. Лукавит. Я вижу, как она мелко дрожит, ее подтянутая, смуглая кожа покрылась мурашками, а тонкие губы сжались и утратили краску. Если вернуться сюда тепло одетой и провести со мной время в многозначительном молчании, она утратит самое главное свое оружие - свое обольстительное тело, еще не вызревшее, но уже пленительное. Рада искренне уверена, что нечаянным обнажением и откровенными скруглениями частей тела удерживает меня в своих коготках.

Даже отряхивает шортики, встав с холодной ступеньки, она как-то необычайно, сообразно кокетливой женской натуре, так, что невольно хочется ей помочь. Не произнеся ни слова, но с удовлетворением в глазах, она покидает наше убежище. Здесь мы научились говорить шепотом, чтобы не вызывать предательского эха. Я прошел следом, пока ее изящные пальчики придерживали тяжелые двери. Окончательно пропало всякое желание идти в универ. Когда она уже скрылась в своей неприкосновенной квартире с безутешной грустью в глазах, сзади я услышал прибывший лифт, будто он нарочно поджидал меня в надежде увезти на балл.

Молодой человек, родной сын папиной жены, появился из лифта и кивнул мне в знак приветствия, он уступил мне дорогу к поджидающей кабинке, но к его разочарованию, она закрылась и умчалась без меня. Недоумение выразилось на его лице. Старше меня на три или четыре года, он уже отдал долг родине и теперь особенно заботливо относился к матери, навещал ее каждую неделю. Не знаю почему, он впал в задумчивость, в его глазах появилась тревога. В ответ на звонок дверь сразу отворилась и папина законная супруга бросилась на шею сына и лишь, когда способна стала разглядеть мое присутствие, разделила негодование сына. В квартире было по-прежнему уныло, из окон лилась угрюмая серость. Близкие больше молчали, а если о чем и говорили, то чувствовалось звенящее напряжение. Будто заговорщики, они переглядывались, обменивались кивками и натяжными улыбками.

— Кушать будете? - с необходимой заботой спросила женщина нас обоих, - может чай?

Я отказался и покинул кухню еще до того, как услышал ответ гостя. Неприятно навязывать свое присутствие шепчущимся людям, тем более, когда они связаны более тесными узами, чем с тобой. Сегодня я нарушил их планы, но апатия заменила собой элементарную тактичность. Тем более удивительным было для меня приглашение - неожиданно молодой человек заглянул в мою комнату и с лукавым прищуром огласил их обоюдное решение.

В гостиной, прямоугольной комнате со старомодной мебелью, обстоятельства застали меня врасплох. Женщина, повернувшись спиной, стащила через голову розовую маечку и небрежно бросила ее на кресло. Белая спина без следа лифчика, кажется, нажми пальцем и ямка надолго останется на рыхлой плоти. Нет, она не пышная, просто былая девичья упругость с годами была безвозвратно утрачена. С непринужденной легкостью папина благоверная продолжила публичное обнажение. Так же, не поворачиваясь, она подцепила широкую резинку леггинсов и эффектно стянула ее до середины бедра, насколько позволяла длина рук. Тучные ягодицы, слегка рыхлые (хоть это и не имело значения) оказались на удивление аппетитными. Интересно, как по-разному они выглядят в леггинсах и без них.

Захотелось прикоснуться к ним, женщина нарочито дернула крестцом и пухлая плоть в черных кружевных трусиках соблазнительно заколебалась. Представление выместило из моей головы все уныние дня и впечатление от соседских грудей, теперь оно завладело моим вниманием всецело. С тем же выражением лица сидел на полу и второй благодарный зритель. Чтобы избавиться от черных эластичных штанишек, лицедейке пришлось-таки наклониться, отчего мясистые округлости стали еще эффектней. Она поправила резинку трусиков и запросто улеглась на пол, будто это было ее каждодневной обязанностью.

Мы переглянулись и вернули внимание женщине, которая уже вытянулась на ковре, уложила голову на скрещенные предплечья и расслабила каждый мускул. Теперь ее тело не казалось белым и дряблым, такая мелочь уже не занимала мой ум. Просто стройные ноги с объемистыми икрами и утолщающимися бедрами; нежные подколенные складки, резко очерченные округлости ягодиц, не утративших формы несмотря на видимую мягкость. Спина, прямая и крепкая, скруглилась над сдавленными о пол грудями, что выпирали с боков. Черные трусики привносили гармонию - женское тело приобрело правильные пропорции и пикантное, как фиговый листок, прикрытие.

Долго скучать не пришлось, при первом же прикосновении мужских пальцев, все ее тело содрогнулось. Как ни старалась мачеха сохранять беспристрастность, но воздушные прикосновения кончиков пальцев вдоль спины выдавали ее эйфорию. Ее взрослый сын не ограничивался в выборе обожаемых частей тела - поглаживания распространялись на плечи, руки, шею. Если даже эти, внешне безобидные области позволяли испытывать блаженство, трудно представить реакцию на более интимную ласку. Чтобы лично в этом убедиться, ждать пришлось не долго - сам молодой человек изнемогал от желания скорее проскользить ладонями вниз по материнской спинке.

Да, я стал свидетелем по истине завораживающей картины - сыновьи руки на зрелых округлостях матери. Молодой человек метнул на меня взгляд и вернулся к делу. Что-то такое было в его глазах, будто без моего присутствия его удовольствие не было бы полным. Он жадно ощупывал женское тело, спешил впитать его мягкость и податливость, тряс желе, а потом грубо впивал в него пальцы. Теперь мачеха представляла для меня новый интерес, в моих брюках возросло натяжение, чувствовался ток крови в пещеристой плоти возбужденного члена. На моих глазах гость проводил руками вдоль молочно-белых с голубыми прожилками женских ножек, возвращался и снова с нажимом продолжал свой путь до ступней.

Мачеха уже откровенно искала прикосновений, она едва заметно оттопыривала попу и глубоко дышала, отчего лопатки ритмично приподнимались. Когда ее сын расстегнул свои черные джинсы и напряженным колом прикоснулся к разомлевшей коже в районе поясницы, она не изменила положения. Стало понятно, что на моих глазах разворачивается их еженедельный обряд, надолго прерванный службой в армии. Молодой человек, неловко изгибаясь, водил поалевшим фаллосом по телу матери, очевидно, он растягивал удовольствие, давал отсрочку своему жаждущему оргазма пенису. За все это время не было сказано ни слова - только шелест оставшейся одежды и глубокое, частое дыхание.

Аромат предстоящего секса. Его трудно спутать с чем-то еще, здесь и сладковатый женский пот и запах выделений и животные гормональные выплески. Невольным участником я был прикован к зрелищу, ценность которого может понять только человек изысканного вкуса. Неискушенный, я изо всех сил подавлял в себе желание прикоснуться к доступному женскому телу, а еще больше - расслабить живот и позволить себе естественным образом завершить свое внутреннее напряжение. Молодой человек двумя пальцами соединял вырезы черных трусиков и белые ягодицы теряли последнее прикрытие. Неимоверные усилия требовались, чтобы продлить мое участие в этой завораживающей игре.

Гостю пришлось проявить чудеса изобретательности и гибкости, чтобы избавиться от одежды, не теряя контакта с матерью. Он водил залупой как кистью по белому полотну, оставляя прозрачный, вязкий след. Игриво он вкладывал оттянутую потяжелевшими яйцами мошонку в раскрытую материнскую ладонь, шлепал упругим прутом и, наконец, уселся перед ее головой. Сами звуки подсказали мне, что происходит нечто невозможное. Если бы в моих глазах не витали цветные круги и чувство реальности не покинуло меня раньше срока, обстоятельства бы ввергли меня в глубокий шок. Все казалось сном.

Голова мачехи уже не лежала на руках, она старательно двигалась и временами склонялась то к одному плечу, то к другому. Сам звук, издаваемый ее губами сводил с ума. Снова мы встретились глазами с гостем - густой туман разделял нас. Не оставалось сил на показное приличие - я сдался и расстегнул брюки, чтобы избавить себя от нестерпимого давления. Временно стало легче, но испытание более тонкое и изощренное пришло на смену первым позывам. Я неловко и трепетно принялся повторять движения старшего партнера по трио. Само прикосновение чувствительной головкой к женскому телу доставляло неземное наслаждение.

Пришлось увидеть то, что навсегда врезалось в мою память - губы мачехи, обжимающие крепкий, пронизанный синими венками ствол. Молодой человек уже не довольствовался пассивной ролью, он поднялся на колени, обхватил голову женщины и сильно, но не глубоко вгонял член в ее рот. Это были отточенные, выверенные движения - ствол погружался до половины и выходил, головка покидала объятия и снова вбуравливалась между эластичных материнских губ. Каждый выход сопровождался хлопающим, словно вылетающая пробка, звуком.

Мачеха лежала, уперевшись локтями в пол, ее груди больше не сдавливались телом. Если толчки сына были основным блюдом, то мои робкие прикосновения можно считать приятным дополнением, пикантной приправой. Вдруг молодой человек освободил свое местечко и небрежным жестом пригласил меня продолжить начатое. От неожиданности и туманного сознания я запутался в собственной одежде, с трудом от нее избавился и присел перед лицом мачехи. Впервые я видел так близко ее тонкие черты, тем более, при подобных обстоятельствах.

В руках сына она казалась безвольной игрушкой, но при моем появлении голова подчинялась собственным желаниям. Без лишней скромности она самым естественным образом обжала губами мой напряженный пенис и замерла. Тепло и сладость обволокли зудящую плоть моего члена, внутренний ток в сосудах стал еще очевидней, усилилось несравнимое удовольствие. Не способный справляться с обострившимися чувствами, я закрыл глаза и наслаждался. Губы мачехи начали двигаться по стволу, к сверхчувствительной головке больше ничего не прикасалось - она будто парила в теплой невесомости. Движения губ совпали с толчками моего наперсника - он стащил трусы, оседлал круп матери и приступил к недвусмысленным толчкам.

Я видел его мутные глаза с подрагивающими веками, видел его руки, сжимающие объемистые ягодицы и даже видел основание его члена, показывающееся, чтобы протаранить женское тело с новой силой. Нежные прикосновения рта были так сладки, что накатывающий оргазм вдруг ускользнул от меня. Он призраком витал где-то рядом и по первому моему зову обрушился бы всей своей массой. А пока я был волен насладиться. Мачеха выдерживала натиск с тыла, ее лицо раскраснелось, тело дрожало, а глотка испускала схожие с мычанием звуки. Она то жевала мой член, то высасывала его, то вдруг замирала, прислушиваясь к собственным ощущениям. В эти секунды я мог отвоевать свои позиции и растянуть удовольствие, тем более, что с трудом мог представить себе излияние в рот именно этой женщины.

Третий наш компаньон утратил наработанный ритм, его движения стали лихорадочными и резкими, веки плотно сжались, а губы исказились. Вот, наступило облегчение, оно сопроводилось расслаблением каждого мускула. С этого момента, когда сперма хлынула глубоко во влагалище мачехи, она не оставила мне шанса к сопротивлению - плотно сжала губы, умело провела шершавым языком вокруг головки и я воспарил в темноте. Где-то внизу живота забурлил поток, он снес все барьеры и хлынул в теплую глубину, счастье разлилось по всему моему телу и затянуло в зыбучий песок. Темнота и наслаждение. Я потерял счет времени и отчет о собственном положении в пространстве. Голоса перестали проникать в мое сознание сквозь плотную пелену.