В понедельник ровно в семь-тридцать утра моя колымага уже стояла на парковке перед домом, в котором располагалась квартира Натальи Сергеевны. Я набрал номер начальницы и уже полминуты кряду слушал длинные гудки, раздающиеся из динамика телефона, которые красноречиво свидетельствовали о том, что мою персону нагло игнорят. Ладно, мы не гордые, наберем еще раз...

С третьей попытки мне все же удалось услышать голос Натальи, транслируемый в ухо посредством телефонной связи:

— Алло!

— Наташ, мы работать-то сегодня будем, или как?

— Или как! — недовольный тон не предвещал ничего хорошего. — Антошка, поднимись-ка ко мне! — и гудки отбоя.

Заладила одно по одному: Антошка, Антошка! Я не желаю иметь ничего общего с тем конопатым оболдуем, который не хотел копать картошку и, по слухам, порешил лопатой родного деда! Надо будет провести с ней воспитательную беседу по этому поводу...

— Полюбуйся на эту дуру! — заголосила Наталья Сергеевна, едва впустив меня в прихожую.

— Какую дуру?

— Ту самую, которую ты трахал у меня в спальне!

— А-а, эту... — поскреб я нос. — Ты ее еще домой не отправила, что ли? И где она?

— В ванную зайди и посмотри!

Зайдя в помещение, где мое начальство по утрам и вечерам принимает омовение, я понял, что Наталья Сергеевна права — у цинично отжаренной в субботу Татьяны на самом деле треснули потолочные перекрытия в воспаленном мозгу: будучи одетой в джинсы и кофту, она сидела в наполненной до краев ванне, выдавливала в воду двумя руками из пузырька с шампунем его ароматное содержимое и, часто икая, фальшиво напевала старую советскую песню под названием «Марш высотников»:

— Не кочегары мы, не плотники... Ик!.. И сожалений горьких нет, как нет! — но завидев меня, она растянула в улыбке губы с размазанной помадой, отчего стала похожа на Харли Квинн, и вскинула вверх руку: — О, привет, любовничек! Ик!.. Присоединяйся!

Я подошел поближе к Татьяне, и по носу мне ударил стойкий запах перегара.

— Ты что делаешь?

— В ванне купаюсь, — пьяным голосом, с легким вкраплением капризности, ответила Таня. — Нельзя что ли? Ик...

— Отчего же? Можно... — пробормотал я и задумчиво покинул комнату для водных процедур.

Наталья Сергеевна ошивалась на кухне уже в полном рабочем обмундировании: пиджак, выгодно подчеркивающий наличие талии, и юбка до колен, плотно обтягивающая массивный круглый зад, за который захотелось ухватиться, едва он оказался в моем поле зрения. Однако, хоть и с трудом, но я сдержал первобытные инстинкты, и спросил Наталью:

— Почему она синяя с самого утра?

— Да пошла она!.. Тьфу на нее! — в сердцах плюнула начальница, тряся зажатым в кулаке телефоном. — Наклюкалась, пока я спала, сучка крашенная! Просыпаюсь, а она на рогах уже! Со сранья кровь мою пьет! И выгнать жалко идиотку. Так что ты с ней останешься!

— Вот это поворот!... — удивленно посмотрел я на Наталью. — Не-ет, я на такое не подписывался! Я не собираюсь ей тут сопли утирать!

— Утирать и не надо! — деловито перебила меня женщина. — Приведи слегка в чувство и домой отвези. Адрес я оставлю...

— Да не буду я с ней возиться! В хер бы она мне не тарахтела! — упрямо возразил я и сурово сдвинул брови.

— Я сказала: останешься с ней, приведешь в приличный вид и отвезешь домой! До работы сама доберусь, такси уже вызвала, — отчеканила Наталья Сергеевна. — Так что отставить разговорчики, Антошка! Выполнять! Все, баста!

Я росточком-то выше своей начальницы на целую голову, но сейчас она стоит и взирает на меня сверху вниз, как ассенизатор на кучу говна, отчего мне жутко захотелось бросить это привыкшее верховодить тело на пол через бедро. Но я снова сдержал первобытный инстинкт, и вместо демонстрации классического приема из борьбы, самбо и иных видов единоборств, тихо ответил:

— Я у тебя работаю водителем, а не являюсь личной шестеркой на побегушках. Если тебе нужна именно шестерка, то я свою кандидатуру с этой должности снимаю. На цырлах скакать перед тобой не собираюсь. Ясно тебе?

— Ты чего это? — растерялась Наталья.

— Того это! Увольняюсь я. Все, пока!

Я развернулся и направился к входу. На хрен мне такая работа... С одной стороны, конечно, хорошо: буквально через полмесяца работы на индивидуального предпринимателя Чернову Н. С., в моем распоряжении нежданно-негаданно оказались почти все отверстия этого самого индивидуального предпринимателя, однако же, с другой стороны, Чернова Н. С. слишком уж зарывается, играя в босса. Что, я себе другой работы не найду? Найду! И хрен бы с этими отверстиями! Отверстий много, а самолюбие у меня одно. Все, гуд-бай, Америка!

— Стой, Антон! — услышал я позади голос Натальи, который обладал уже не настолько властными нотками, нежели минуту назад.

Она догнала меня в прихожей и прильнула к спине. Обхватила руками и прижалась лицом к моему плечу. Я увидел наше с ней отражение в большом зеркале от пола до потолка, расположенном на стене справа. Кстати, неплохо смотримся... И ракурс неплохой, если смотреть с моего места. Наверное, во мне, не успев родиться, помер фотограф или кинооператор.

Она дышала мне в плечо, а вокруг воцарилась тишина, прерываемая только Танькой, чей голос был слышен из ванной комнаты:

— А мы монтажники-высотники, да! И с высоты... ик!.. вам шлем привет!

— Чего она с этими высотниками завелась? — спросил я Наталью.

— Да бог ее знает... С ночи поет, — ответила она и без перехода вздохнула, обняв меня крепче: — Извини меня. Я не права... Просто... это не выходные были, а какой-то ужас. Она меня до печенок достала со своим Сережей, который ее бросил... Да и вообще, все через ж... ну, ты понял, через что.

— Проехали, — я развернулся к Наталье лицом. — Ладно, доставлю я эту высотницу до дома. В лучшем виде все будет.

— Спасибо, — улыбнулась начальница. — И смотри, не пользуйся невменяемым состоянием бедной Танюхи! У нее и так с субботы задница болит! Вечером подъезжай к салону, заберешь меня... А ночью я тебе устрою марафон, — она загадочно улыбнулась, проведя влажным языком по белым зубам.

Я уже ухватился за ее ягодицы, сжатые тканью юбки, колготками, а заодно и труселями, но телефон Натальи зажужжал — подъехал автомобиль такси. Женщина легко чмокнула меня в губы, наказала не безобразничать и выскользнула за дверь. Я остался один в большой прихожей. Хотя, почему один? Со мной была песня. Про монтажников-высотников. Но эта песня мне уже порядком поднадоела, потому что исполняли ее, наплевав с высокой колокольни на нотную грамоту. У меня идеальный музыкальный слух, и фальшь я не терплю с детства.

Зашел снова в ванную, толкнув дверь ногой. Татьяна плескалась в воде, в которую вылила уже, наверное, все тюбики, флаконы и баклажки, какие нашла, и теперь игралась с пеной.

— Вылезай из ванны! — потребовал я.

— Отвали! Не лезь к одинокой женщине...

— Слышь, одинокая женщина, я не собираюсь с тобой сюсюкаться, — сказал я, сев на белоснежный унитаз. — Вылезай, говорю!

Танька кинула на меня быстрый пьяный взгляд.

— Посрать решил, милый? Тогда штаны снять не забудь, — захохотала она и плеснула в меня водой.

Поняв, что добиться своего смогу только силовым путем, я вытащил слабо сопротивляющееся и грязно матерящееся мокрое тело из ванны и понес его на плече в большой зал Натальи Сергеевны. Кинул кричащую проклятия курицу на диван и приказал ей заткнуться.

— Сам молчи! — огрызнулась стерва, удобнее располагаясь на диване.

— Я и молчу.

— Вот и молчи...

— Вот и молчу.

— Да пошел ты, козел... Ик!..

Вот и поговорили...

Прошел в Наташкину спальню и первым делом взгляд зацепился за большую двуспальную койку, на которой субботним днем происходил тройничок. Именно тут Танюха, руководимая Натальей Сергеевной, покорно принимала в прямую кишку мой член, и была происходящим вроде бы не сильно опечалена. Хотя, черт ее знает... Может, и печалилась при этом.

Пошарил взглядом по комнате и заметил черную кожаную сумочку, принадлежащую, скорее всего, Татьяне. Вытряхнул из нее содержимое на постель. Мелькнула красная обложка паспортины, которую я и раскрыл, влекомый природным любопытством. И точно — молодая Танюха на фото. Фотка так себе. Но рожи в паспортах у нас у всех хороши... Сухомятина Татьяна Николаевна, 1981 года рождения. Сухомятина... Отныне будет у Таньки звучная погремуха: Сухая Вмятина. Ну, или просто Вмятина — тоже звучит.

В дверном проеме показалась пьяная выдерга и тотчас возмущенно завопила:

— Э-э, козлина!.. Ты чего в моих вещах роешься?! А ну отдай!

— Да забирай, — я бросил паспорт на смятую постель, туда, где валялись высыпанные мной из женской сумки вещи: какие-то бумажки, календарики, помада, зеркальце, ключи с брелоком и всякая остальная мишура, коей просто переполнены сумочки слабого пола нашей страны. И не только нашей, наверное.

Танька кинулась к кровати, оттолкнула меня к окну и принялась закидывать эту мишуру обратно в бездонные пучины, беспрестанно называя меня козлом.

— А ты этого своего, который бросил тебя, тоже козлом постоянно называла? — спросил я, разглядывая худую женскую задницу, облепленную мокрыми джинсами. Свою я уже примостил на подоконнике. — Тогда ясно, почему он сделал ноги.

— Заткнись, баран! — взвизгнула Татьяна, упаковав сумку. Она бросила ее на пол и вызывающе уставилась мне в глаза.

— Ты опять выебываешься? Забыла, чем прошлые твои истерики закончились?

— Ха! — Таня упала спиной на кровать, раскинув в стороны руки и ноги. — Напугал ежа голой жопой! Тоже мне, ебарь-террорист. Я таких как ты на завтрак употребляю! — она приподнялась, опершись локтями в кровать и хитро посмотрела на меня: — Или ты снова хочешь трахнуть мою задницу? Мечтал о ней на досуге, а? Подрачивал, вспоминая ее?

Мокрая желтая кофточка, памятная мне еще с субботы, натянулась, облепив налитые дыни непропорционально больших для ее худого тельца грудей, и я почувствовал слабое поползновение в штанах.

— Да уж издрочился на твою тухлую дырку. Только о ней одной все мои грезы, — безразлично ответил я.

— А что, не понравилась моя дырка? Смотри какая у меня жопа! — Татьяна ловко перевернулась на кровати, встав в коленно-локтевую позу, и выпятила вверх пятую точку, прогнувшись в спине. Шевеление у меня в штанах активизировалось. А заодно в голове зародилось сомнение: кажется, Танюха не такая уж и пьяная, какой хочет казаться, потому как движения ее достаточно скоординированы, а икота бесследно пропала. — Ну? Как тебе?

Женская задница покачивалась буквально у меня перед носом, и, даже облаченная в мокрые джинсы, манила к себе, но мне пришлось уже в третий раз за утро пресечь первобытные инстинкты, потому что не хотелось вестись на ее дешевый развод.

— Да так себе сральник, — ответил я и добавил: — Собирайся!

— Куда это? — спросила мадам, снова перевернувшись на спину.

— Домой поедем.

— К кому домой?

— Не тупи. К тебе домой. Так и быть, довезу твою тухлую дырку до дома. Пора и честь знать.

— Не хочу!

— А мне насрать. Собирайся, говорю!

— Хрен тебе в гланды! Не поеду!

— Куда ты денешься, когда разденешься... — пробормотал я себе под нос, подхватил с пола Танюхину сумку и швырнул ее в сторону коридора.

Скинул с себя кожаную куртку, бросил ее на кресло, стоящее в углу комнаты и закатал рукава толстовки. Женщина с подозрением наблюдала за моими действиями, стреляя искрами из глаз. Я резко схватил ее за ноги и сбросил с кровати. Татьяна заверещала. Плевать, пусть орет. Попытался поднять ее, но кобыла так усиленно сучила копытами, что обуздать ее с ходу не получилось. Однако упорством я обладаю в полной мере, поэтому с третьей попытки мне все же удалось поднять орущее и брыкающееся создание и закинуть себе на плечо. Потащил ее в коридор, получая по пути удары всеми четырьмя женскими конечностями. Удары были слабыми, но, когда Танька зарядила мне ладонью в район носа — стало больно.

Я скинул не слишком тяжкую ношу в коридоре и скомандовал:

— Обувайся!

— Я мокрая, идиот! А на улице холодно!

— Сказал же — насрать! Обувайся!

— Тогда поухаживай за дамой! — Танька, сидя на полу, вытянула ногу в мою сторону, призывая меня напялить на нее сапог.

— Сама обуешься, не барыня, — пнул я ее по ноге.

— Мудак ты, — философски вякнула стерва и поднялась с пола. — Скажи мне, почему ты такой мудак?

— Захлопнись, — я раскрыл Наташкин шкаф для верхней одежды, встроенный в стену и растерялся: одежки здесь видимо-невидимо. Некоторые даже с застежками. — Которые тут твои шмотки?

— Не знаю. Не помню. Догадайся.

В груди начало закипать. Эта говорящая капуста меня уже достала. Я попытался познать дзен, отречься от гнева и войти в состояние абсолютного покоя, но у меня не получилось. В четвертый раз рвущиеся изнутри первобытные инстинкты я сдержать не смог. Схватил Таньку и, подняв ее в воздух, придавил к стене, не слишком яро вцепившись ей в горло пятерней, преследуя цель лишь припугнуть. Но Танюха не испугалась.

— О-о-о, — протянула она. — Я бужу в тебе зверя, милый? Что теперь будешь делать?

— Да что с тобой можно делать? Духовку тебе проищу, — я внимательно посмотрел ей в глаза. В первый раз за все утро взгляд ее был серьезным и совершенно трезвым.

— Тогда давай быстрее! — дохнула она мне в лицо перегаром. В нос ударили отработанные алкогольные пары из Танькиной утробы, и я поморщился. Наверное, в рот ей засовывать сегодня не надо... Хотя, почему нет? Он нехило проспиртован, а заразы там никакой быть не должно, потому что народная мудрость гласит прямо: зараза к заразе не пристает.

***

Визжит она, конечно, знатно. Как бы соседи не подумали, что тут убивают кого... Вместо того, чтобы получать удовольствие, я вынужден рукой вжимать бестолковую Танькину голову в смятые простыни, дабы звук, исходящий из ее луженой глотки, не переполошил весь дом. А это не так-то просто сделать, если принять во внимание тот факт, что мне необходимо еще и накачивать ее бездонный зад членом. Короче, мучение одно.

А эта знай себе орет да натирает скрытый в рыжих зарослях клитор рукой, просунутой под себя. Да и хрен с ней, пусть орет. Наталья Сергеевна дама более-менее обеспеченная, поэтому, когда делала ремонт в своей квартире, всяко не забыла про звукоизоляцию.

Ухватившись за Танькины худые бедра, я взирал сверху на то, как мой ствол вторгается в ее прямую кишку, прокладывая себе путь, как ледокол в трескучих льдах Северного Ледовитого океана. Задница у Татьяны, конечно, разработана, но анал в реальности, он все же не такой, как в порнухе. Там-то многометровые мужицкие члены купаются в тугих задах партнерш, как сыры в масле, а у меня тут дело идет с трудом, а иногда и со скрежетом. Интересно, почему? Вряд ли от износа рабочих механизмов... Наверное, от недостатка опыта, коего в заднепроходных забавах у меня не совсем достаточно. Через недельку-другую усиленных тренировок с Сухой Вмятиной стану истинным профессионалом, и сам смогу принимать участие съемках порнографического фильма с каким-нибудь мудреным названием.

Пока я тут стою у станка, Танька по любому пару раз успела кончить, отчего уже давно заткнулась, зарывшись носом в подушки. Мне надоела ее задница, и захотелось классики. Однако я вовремя вспомнил, что давеча мой член чувствовал себя во влагалище Татьяны Николаевны Сухомятиной примерно так же, как чувствует себя космонавт в открытом космосе — настолько же в ее щели просторно. Посему я решил сунуться между губ не половых, а потревожить те, что расположены на Танюхином лице чуть ниже носа. Туда и кончил с богом. После чего я почувствовал себя уставшим и прилег отдохнуть рядом с растрепанным женским телом.

Лежу с голой Татьяной, соплю в две ноздревые дырки и размышляю об отсутствии в своем характере такой важной составляющей, как сила воли. Ну не хотел же вестись на подначки Вмятины, а все равно оказался в ней по самые помидоры. Ладно, чего уж теперь посыпать голову пеплом. Приму случившееся стойко, и прощу сам себе маленькую слабость.

Из коридора донесся звук телефонного звонка. Звонок не мой, поэтому я толкнул в бок Танюху:

— Твой телефон звонит?

— Угу.

— Ну так ответь...

— Он в сумке. Принеси.

— Щас, разбежался... Сама сходишь.

— Не пойду.

— Как хочешь...

Я встал, заправил хозяйство в штаны и поплелся на кухню. Дернул кран с холодной водой и надолго припал к смесителю. Татьянин телефон надрывался, не думая успокаиваться.

— Ну принеси мне сумку, будь другом, — услышал я страдальческий голос Вмятины.

— Волшебное слово забыла.

— Пожалуйста, котик! — последовала просьба, пропитанная сарказмом.

Вот сучка... Кинул сумку на кровать рядом с Танькой, и та лениво принялась в ней копаться в поисках орущего телефона.

Посмотрев на экран и увидев имя звонящего, Вмятина переменилась в лице и суетливо вскочила на ноги, являя моему взору все свои достопримечательности.

— Алло! Алло! Сережа! Я слушаю! — завизжала она радостно в трубку и только что не описалась от счастья. — Да, я слышу тебя, Сережа! Да, конечно... Да! Я занята была...

Я усмехнулся, а Танька спрыгнула с кровати на пол и поскакала в сторону кухни, сверкая голыми полужопиями и шлепая по полу босыми ногами, желая, видимо, чтобы я не подслушивал ее интимные переговоры.

Видать, бросивший было ее мужчинка, решил вернуться. Воистину, чудны дела Твои, Господи. Эх, Сережа, Сережа, на кой она тебе сдалась? Теперь еще как бы мне пиздюлей не отхватить от этого Сережи. Я, конечно, мальчишка не совсем хилый, но хрен его знает, кто этот самый Сережа? Вдруг волшебник?