Известно, что человек, в беспокойстве расхаживающий по своему дому, полностью погруженный в свои мысли, сам не замечает собственного волнения. Именно таким человеком сейчас был Эрик Партридж. Его впечатляющая выпуклость на бриджах отнюдь не уменьшалась, а чувство глубокого разочарования начало сменяться раздражением. Проклятье, эта женщина, Ванесса, — самое замечательное и милое создание, с которым он очень хотел покувыркаться в постели, но он чувствовал, как час за часом и день за днем его авторитет (которым, впрочем, он никогда особенно не пользовался) слабеет.

И куда, черт возьми, подевалась Маргарет? Выйдя на второй этаж в коридор, он попытался открыть ее дверь, когда до его слуха донеслись приглушенные стоны, сопровождаемые другими, еще более интересными звуками. Его рука было поднялась, чтобы постучать, но затем замерла и опустилась, когда из комнаты Мейбл внезапно появилась Ванесса.

— Маргарет нездоровится, — быстро сказала она прежде, чем Эрик успел вымолвить хоть слово. Положив руку ему на плечо, она прошептала: — Полагаю, у тебя сейчас есть и другие обязанности.

— Ты... Эээ... То есть ты позаботишься о Маргарет? — спросил он, по-прежнему стараясь держать ухо востро, чтобы расслышать еще что-нибудь, но слишком увлекся.

— А ты позаботишься о Мейбл? — парировала Ванесса, заставив его покраснеть.

— Эээ.... А ты ее уже отшлепала?

— Я лишь поговорила с ней и выразила свое неудовольствие по поводу ее глупого, но такого забавного, поведения. Ведь это совсем не в ее природе, совсем для нее нехарактерно, понимаешь... Возможно, это ты скажешь мне позже, действительно ли мне необходимо ее пороть, хотя я и не оставила у нее никаких сомнений в том, что намереваюсь это сделать, и посему нет никакой необходимости разубеждать ее в этом вопросе. Сейчас она одевается и очень смущена относительно того, как себя вести в будущем в твоем присутствии. Но нельзя оставлять такую проблему неразрешенной, и возможно, тебе придется продемонстрировать ей свою властную руку — то есть, приложить ее в нужном месте.

— Я поговорю с ней, — чопорно ответил Эрик.

— Может быть, ты это сделаешь в летнем домике или во время прогулки в лесу? Мне говорили, что движения девичьей попки в седле заставляют ее очень возбуждаться... Ох, прости меня, — уверена, что все это ты уже знаешь и найдешь этому надлежащее применение, — спохватилась Ванесса, заметив, как он слегка прищурился. Она гораздо лучше оценивала и понимала перемены в его настроении, чем он сам предполагал.

— Можешь быть уверена, мисс Маркхэм — я дам ей дельный совет.

— Неужели вот этим? — с улыбкой спросила Ванесса, слегка касаясь его напряженного, затянутого в бриджи, мужского инструмента. Ее мимолетная ласка заставила его от возбуждения стиснуть зубы.

— Вполне возможно. Надеюсь, ты тоже будешь свободна? — зашептал он.

— Ну же, милый, ведь мы всего лишь словесно фехтуем, не так ли? Но твой долг так же ясен, как и долг дочери перед своим отцом. Взнуздай ее, Эрик, ведь я уже продемонстрировала тебе несколько восхитительных видов ее любовного пастбища. У нее теплая и мягкая киска, чистые и ясные глаза, а как будут набухать в твоей ладони ее груди, ммм... Уверена, что у нее хватит любовного жара, чтобы покориться твоей воле, но ты должен быть тверд с ней. Рассеки ее своим жезлом и не вздумай глупить. А я пока займусь Маргарет, правда поначалу ей нужно принести влажную фланель, чтобы охладить ей лоб.

— Тогда до вечера, — упрямо ответил Эрик, как будто вопрос, о котором она говорила, имел для него меньшее значение.

— Да, до вечера. А там видно будет.

Медленно направляясь в ближайшую ванную комнату, Ванесса украдкой посмотрела на его уход с довольной улыбкой на лице. Сейчас она ни в коем случае не собиралась беспокоить Маргарет, так как ее мальчикам должно было казаться, что их тетя — их единственная соблазнительница. Впрочем, как и самой Маргарет. Сейчас оба мальчика до краев заполнили своей спермой ее сладкую норку, на ее спине, придавленной их весом к полу (упражнение, которое она нашла довольно очаровательным) остались отметины, после чего она перешла в кровать и лежала, поигрывая с их наполовину ослабевшими членами.

Что же касается Фреда и Джорджа, то они не то чтобы наслаждались, а скорее удивлялись, что подобный разврат может продолжаться без помех столь долгое время, и, как тонко почувствовала Маргарет, из-за этого открытия уже начинали немного нервничать. Однако уверенная в том, что Ванесса единственная, кто крепко держит в руках ключ от ее комнаты, осмелевшая леди взяла на себя смелость по очереди ласкать ртом и сосать их скользкие от любви символы мужской силы, вновь заставив их стонать и двигать бедрами.

— Ну, мои дорогие, вы же еще не закончили играть со своей тетушкой, не правда ли? — с жаром спросила она, и это приглашение вызвало бурю восторга у обоих. Пока она говорила, стоя перед ними на коленях, мальчики лежали по обе стороны от нее, а ее длинный широкий язык нежно двигался вверх и вниз, лаская и облизывая их крепкие молодые стержни.

— Ааааахххххгггр! Я... Я... Хочу сделать это тебе в рот, тетя, — простонал Джордж, судорожно двигая своим раскаленным органом между ее нежными сосущими губами.

— Но тетушка предпочитает все делать по-другому, не так ли? И как же ей нравится делать больше всего, Фредди?

С легким вздохом удовольствия ее младший племянник почувствовал, как ее теплый, манящий рот втянул в себя его собственное напряженное естество. Ее губы не останавливались, двигались вверх и вниз по тонкому стержню, нежный язык порхал вокруг возбужденной плоти.

— Когда... О... О... Оба вместе... Одновременно? — выдохнул он, судорожно дернув бедрами, когда этот медовый женский рот оставил его гребень.

— Умница! Какой же ты хороший мальчик! Да, ваша тетя любит, когда один член у нее в киске, а другой — одновременно в попке, мои ангелы. Джордж, лежи спокойно и держи ноги вместе, пока я буду усаживаться на тебя. А Фредди будет действовать как форейтор и одновременно поработает своим членом в моей попочке. Ах, вы развратные мальчишки! — воскликнула Маргарет, когда Джордж чуть ли не силой натянул ее пухлые бедра на свои ноги, заставив свой член угнездиться под ее уже покрытой сливками норкой, в то время как Фредди уже встал со своим молодым инструментом в готовности атаковать ее заднюю дырочку.

— Ууууууууоооооо! Медленноооо! Вы оба! Вместе... Вместе... Даааа, Джордж, вначале войди в мою пещерку... Вот так! А теперь ты, милый Фредди... Да, ты можешь это сделать? Она сильно тесная?

— О, да, тетя, да, даааааа! — выдохнул перевозбужденный мальчик. Плотная, но окаймленная эластичным колечком внутренняя часть ее задней дырочки по-собственнически сжала его, когда он вставил свой юношеский орган между ее упругими половинками, пока Джордж, уже укоренившийся в ней и чувствующий, как щеточка ее любовного кустика щекочет и ласкает его, лежал под своей тетей, будто пленник.

Протяжный звук удовольствия вырвался у Маргарет при полном вторжении члена Фредди, — будучи более тонким, чем у его брата, он был великолепно вылеплен природой, будто специально чтобы нежно и плавно трахать ее. Чувствуя, как вздыбленные полусферы ее задка врезаются ему живот, он обхватил ее за талию, пока Джордж покусывал ее затвердевшие соски.

— В... вм... вме... сте! — ритмично стонала Маргарет. Она уже научила их поочередно извлекать и вставлять свои пылающие члены в ее тугие дырочки, и когда Фредди медленно извлекал свой разгоряченный поршень, ее бедра приподнимались и опускались, задавая ритм этому похотливому тройному акту, который, казалось, превратил ее живот в расплавленную лаву. Несколько глубоких ударов со стороны двух ее племянников заставили ее в полуобмороке заливать жемчужным нектаром хорошо обтянутый ее норкой член Джорджа.

Стоны, которые при этом звучали, приглушенно доносились из-за двери, заставив проходившую мимо Ванессу весело причмокивать и улыбаться про себя. Еще полчаса, и она отопрет дверь в знак того, чтобы Маргарет отпускала своих молодых сексуальных рабов, в которых они, по-видимому, уже превратились. Но Ванесса им ничуть не завидовала, — манипулировать для нее было так же приятно, как и наслаждаться. Возможно, это удовольствие было едва осознаваемым, но всегда находились мужчины, готовые ей услужить. Даже Реджи, который должен был каким-то образом вписаться в этот новый образ, но никак не наоборот. Очень забавно, но такова была его судьба.

Тем временем Эрик, войдя в комнату своей дочери, застал ее в тот момент, когда она собиралась надеть голубую сорочку, отделанную кремовыми кружевами. На ней были только панталоны, темно-синие чулки и туфли, а ее груди упруго подпрыгнули, когда она постаралась быстро прикрыть их.

— Твоего платья и панталон будет достаточно, Мейбл. Я хочу, чтобы мы с тобой вдвоем отправились на освежающую прогулку верхом. И позволь мне не видеть на тебе ничего сверх того, что на тебе есть сейчас. Я буду ждать тебя внизу, у тебя пять минут! — произнес Эрик с твердостью, удивившей даже его самого.

— Ээээ... Папа? — пискнула было Мейбл, которой все-таки удалось прикрыть свои крепкие тыковки грудей. Но затем она была вынуждена открыть их снова, когда с неохотой, капризно надув губки, сбросила сорочку. Его слова заставили ее нахмуриться, — ведь он даже не соизволил ответить ей, и это было тем более несправедливо, что она знала, что позже ее собирались отшлепать. Мисс Маркхэм вновь повторила ей, как она себя вела, и даже сказала, что знает почему. «Мне это известно так же, как и тебе самой», — ледяным тоном закончила наставница свою короткую «лекцию» в будуаре девушки.

Это будет ужасно... Эта боль... Она не сможет этого вынести, думала Мейбл. Совершенно сбитая с толку противоречивыми мыслями о том, что бы это значило, и что замыслила Ванесса, девушка надела платье, быстро привела в порядок прическу и, придав своему лицу надменный вид, спустилась вниз, где ее уже ожидали папа и грум [грум (уст. англ. groom, букв. конюх) — слуга, верхом сопровождающий всадника или экипаж – прим. переводчицы] с двумя прекрасными лошадьми.

В течение следующих десяти минут Мейбл скакала чуть поодаль от отца, и упрямо молчала, пока он не обернулся, сердито прищелкнул пальцами и не поравнялся с ней.

— Мисс Маркхэм собирается выпороть меня, папа, — произнесла она с неприязненным видом, будто это являлось оправданием ее медлительности.

— Может быть, все может быть, — сухо ответил мистер Партридж, заметив, что она с любопытством и удивлением смотрит на него, изумляясь его необычной сдержанности.

— Папа, пожалуйста, неужели ты не можешь убедить ее в обратном?

Но она услышала лишь краткий ответ:

— Мы поедем в хижину лесоруба, Мейбл, — после чего Эрик поскакал вперед, вынуждая свою дочь следовать за ним. Ее волосы струились из-под остроконечной бархатной шапочки, которая, будучи ладно сшитой, придавала ей еще более чарующий вид.

— Папа, я ведь тебя спросила о чем-то... — умоляюще продолжила девушка, отчаянно ерзая взад и вперед в седле.

— Сейчас, моя дорогая, сейчас. Ах, вот и она! Как я погляжу, в округе никого. Сейчас мы спешимся и отдохнем. Пойдем в дом, там мы окажемся в тени и в прохладе.

— Но там темно, папа... Да и мое платье может испачкаться!

— Внутрь, говорю тебе!

Привязав лошадь, мистер Партридж вошел в хижину с низкой крышей, в углу, на дощатом полу которой, как ему было хорошо известно, стояло грубое сооружение, предназначенное для распиловки дров, больше известное как кóзлы. Именно они занимали все его мысли на протяжении этих долгих минут, пока они ехали. Единственный свет проникал через дверной проем, в котором нерешительно топталась Мейбл, с удивлением спрашивая:

— Что это, папочка?

— Подожди здесь, моя дорогая, и ты скоро все узнаешь, — услышала она ошеломляющий ответ, после чего, заглянув внутрь, к своему великому изумлению увидела, как он снял с лошади седло, и, проскользнув мимо нее, уложил его поверх крепкого деревянного козелка.

— Зачем все это? — нервно спросила Мейбл, делая шаг назад к спасительному дверному проему, но тут ее схватили за запястье и потянули к темной стене.

— Ты задала мне вопрос, моя милая, и я на него отвечу. Что же касается мисс Маркхэм и ее намерения выпороть тебя плетью, то это лишь форма должной дисциплины, и тебе, очевидно, известна причина этого, не так ли?

— Нет, папа, правда, я не знаю. Ой, что ты делаешь?!

— Ты просила меня отговорить ее, чтобы она не трогала плетью твою попку. Я так и сделаю, но при этом я намерен испробовать на тебе свою плеть, если ты снова окажешься непокорной, юная леди. Подойди сюда, пожалуйста... Прямо сюда... Да, вот так!

— О, нет, папочка, нет! Я... Ааааа! — вскрикнула девушка, когда ее перебросили через покачнувшееся на мгновение седло, которое замерло в тот момент, когда ее живот прижался к нему. Голова и плечи свесились вниз, а кончики пальцев едва касались пола. Мейбл взвыла, ощутив у себя на поясе твердый локоть, крепко прижавший ее к кóзлам, а вторая рука задрала юбку и уложила ее складками вокруг талии.

— Папа, нет! Что ты делаешь! Ты не должен! Нет! О, какой же позор! Мои панталоны! Неееет! О, нет, пожалуйста, не надо... Пожалуйста, папа, не надо! — запричитала она, почувствовав, как самое интимное из ее одеяний развязали и сдернули вниз, образовав шелковое облако вокруг ее ног.

— Ты будешь висеть тихо, Мейбл, иначе мне и впрямь придется охаживать твои прелестные ягодицы гораздо сильнее, чем мисс Маркхэм будет сегодня размахивать своей плетью. Если, конечно, мне не удастся убедить ее в обратном. Ты слышишь меня?

— Да, папа... Ооооо! Пожалуйста, не смотри туда! Аййиииии! — взвизгнула Мейбл, когда кожаный кончик плети прошелся по ее выпуклой попке, оставляя за собой огненную полосу.

Наблюдая за каждым ее движением — или их отсутствием, если конечно не считать дикого и очень соблазнительного покачивания бедрами, — Эрик отступил назад, чтобы сообщить своей переброшенной через седло дочери первый обжигающий удар, который, однако, не оставил на ее вздыбленных булочках никаких следов, кроме розового пятна. Ее кожа была кремовой и гладкой, лишь расселина между полушариями имела чуть более темный оттенок. Чуть наклонившись, он смог разглядеть часть ее соблазнительного холмика Венеры, где вокруг плотно сжатых губок росли каштановые завитки.

— Ты сказала «не надо», или мне показалось? Значит, все-таки это будет мисс Маркхэм?

— Нет, папа... Папочка, милый... Но... Айииии... Оеееей!

— Этот второй удар, моя милая, был в ответ на твое «но». С сегодняшнего дня ты должна забыть все свои «но» и «нет», слышишь? Раздвинь ноги пошире, Мейбл, пусть все твои девственные сокровища проглядывают более явственно. Ты знаешь, о чем я говорю... Ты же все понимаешь.

Поначалу ее лицо исказилось от боли, но когда вокруг и между ее подвергаемыми ударам нижними половинками разлился обжигающий жар, снова медленно расслабилось. Девушка проскулила что-то невнятное, и это заставило мистера Партриджа резко спросить:

— Выражайся яснее, Мейбл, расставь ноги! Какие у тебя красивые чулки! Теперь мой вопрос. Ты знаешь, о чем я говорю.

Послышалось сопение, и бедра дочери снова дернулись, живот скользнул по гладкой кожаной поверхности седла. Терпеливо ожидая, ее отец наконец услышал слабое, неохотное: «Да».

— Хорошо, что ты это делаешь, моя крошка, потому что ты вот-вот познаешь свій первый член. Успокойся, Мейбл... Тише, говорю тебе.

— Ииииии! — пискнула Мейбл, но все же каким-то образом сумела проглотить большую часть маленького сладкого взрыва, когда кончик его пальца проник между ее разгоряченными полумесяцами, коснулся сморщенного края ее розовой задней дырочки, а затем медленно опустился вниз, пока не погладил набухшие лепестки любви среди ее гнездышка кудрей. Ноги девушки дрожали, она с трудом сдерживалась чтобы не сомкнуть их, но лишь крепче стиснула зубы и почувствовала, как у нее запорхало в животе. Медленное, глубокое дыхание отца раздалось над ней, когда ее увлажнившаяся щелка медленно вбирала в себя любопытный палец, который, наконец, уютно устроился внутри шелковых складок ее норки.

— Ты снова хочешь, чтобы тебя отшлепали, Мейбл? — послышался горячий шепот.

— Мммммммм! Н... Нет, папа, но... Твой палец...

— Он там, где должен был побывать давным-давно, дочь моя. Отныне он будет часто вторгаться туда. Насколько я понимаю, тебя и раньше тренировали, и теперь я хочу познать все таинства твоих движений. Во второй руке у меня плеть, моя милая, помни об этом, и я не буду колебаться, если ты ослушаешься. А теперь встань, медленно повернись, держа платье выше талии, и потом подойди ко мне. Сейчас я не потерплю никаких колебаний.

Произнеся это, он отступил на шесть или семь шагов назад и стал ждать, любуясь ярким розовым сиянием на пухлой попке дочери, когда она с явной неохотой выпрямилась и, медленно перешагивая ногами, повернулась, пока ее глаза не наткнулись на темную фигуру ее отца. Его бриджи уже были расстегнуты, а напряженный член торчал наружу, — такой большой, такой огромный... Намного больше, чем тот искусственный фаллос, что был у нее внутри.

— Оооооойей! — нервно сглотнула Мейбл при виде такого зрелища и споткнулась о свои стягивающие лодыжки панталоны.

— Сними их, Мейбл! Я сказал, сними их! А теперь быстро иди ко мне! Подними платье, чтобы живот был обнажен, чтобы была видна киска! Подойди ко мне!

Убеждая саму себя, что она не может смотреть на этого приапического монстра, на эту чудовищного размера плоть, которую он ей показывал, а также уговаривая себя, что ее любящий родитель не может более видеть ее пухлого холмика Венеры, она подняла одну ногу, а затем другую, чтобы покорно освободиться от своих панталон, а после шагнула вперед, произнося тихим дрожащим голосом:

— Что ты собираешься делать со мной, папа?

— Ничего особого, моя милая... Я лишь воздам тебе достойную награду за твою покорность, — произнес он и притянул ее к себе, пока ее теплый и дрожащий живот не прижался к его твердому торчащему члену, а бедра в синих чулках не коснулись его собственных.