Солнечный денёк, погода просто шепчет. Качели, горка, карусель. Всё блестит на солнышке. Птички щебечут, собачки лают. Красота. Снег, выпавший ночью, обелил всю людскую заботу о природе и озорные воробьи, стряхнув с веток дерева искристый серебряный порошок из снежинок, фыркнули крыльями и умчались, чирикая радостное настроение.

Скрипнула кованая калитка и две хохотушки, подбрасывая пушистые шапки, вбежали во двор, нарушая идиллию пригородного спокойствия.

— Папа, — бросаясь мне на шею, закричали мои футанарки.

— Мама, — увидали Галюня и Светочка своих родительниц..

— Понедельник хороший повод чего-нибудь понеделать? — спрашиваю веселушек и не успела их чмокнуть в розовые щёчки, как они подхватили своих дочек и закружились в белой пелене снежинок.

— Мы соскучились, — в один голос крикнули Таньки и Танк Таныч, задев своей увеличившейся кормой после родов, корму Худаныча повалила всех в снег.

Визг, писк, хохот, эхом пронеслись по двору и, затихая звонким лаем соседских собак, растворился в свежем воздухе.

— Давно гуляете? — спросила Тан Таныч, отряхая своё чадо от снега.

— Нет, только вышли, — ответила я, хлопая по её широкой заднице, своей миниатюрной ладошкой.

— Пап, накорми голодных студентов, хоть корочкой хлеба, — хитро прищурившись, сказала она и, взяв дочку на руки, чмокнула меня в щёчку.

— Бедненькие мои. Конечно, конечно идёмте в дом. Накормлю, напою...

— И спать улажу, — перебила Худаныч, опустив ребёнка на тропинку, обняла меня за талию и потащила в сторону дома.

— Эля, Роб, остаётесь за старших. Смотрите, чтобы никто не переохладился, я скоро приду, — обернувшись через плечо, кричу в сторону детей.

— Холосо, мамотька, — крикнула маленькая Элька и помахала ручкой.

— Если что — сразу домой.

— Да иди уже, первый раз что ли? — услышала я смеющийся голос Роба в своих ушах.

Мо́ю посуду, накормив голодающее студенчество, и чувствую, как широкая ладонь Тан Таныча ложится на бедро, а вторая прижимает мою попу к паху, где труженик любовного фронта уже принял полное боевое положение. Лёгкий халатик вдавился между полужопицами, и сквозь слой тонкой ткани я почувствовала напряженный орган, улёгшийся между булочками.

— Пап, я так соскучилась по тебе, — томный голос Тан Таныча промурлыкал возле моего уха, а по телу пробежала нелёгкая дрожь.

Звук падающей ложки в железную раковину никак не заставил меня отреагировать, а вот руки, ползущие одна к лобку, а другая к сиське, томно прикрыли мои глаза и выдавили тихое «М».

Уже в кровати, уже голая, уже плотно нанизанная на детородный орган, лежу на спине и завываю, прикусив губу от удовольствия. Таныч старается вовсю, вбивая в меня свой поршень до отказа.

— Роб, Эля никто не должен забеременеть, — на секунду отвлекаюсь на зелёную точку.

Ещё несколько толчков и чувствую, что дочь сейчас взорвётся. Короткий крик и попытка вытащить из меня этот чудо орган пресеклась моими руками на широкой заднице. Я потянула её на себя и напор живительной влаги содрогну́л моё тело. Жадина дрогнула всеми фибрами, и мы с дочкой затряслись, голося́ на всю комнату от шикарного оргазма. Она повалилась на меня, прижала своим массивным телом и обняла своего любимого папу в порыве страсти. Струйки молока брызнули из четырёх расплющенных сисек, а губы попали в сладкий плен пьянящих вареников. Мычание продолжалось до тех пор, пока последняя капля спермы не выдоилась жадиной и я, переполненная этим рассолом, бросила свои обессиленные руки на постель.

Пока приходила в себя, Светкина дочь заняла место и ворвалась в кисоньку своего папаши, переполненную живительной влагой.

Вот я дура, нужно было освободиться от спермы в полотенце. Вот же оно, под подушкой. Ладно, уже поздно, так даже приятней. У неё член поменьше, надеюсь, не выдавит. Худаныч постояла надо мной на выпрямленных руках, наслаждаясь первым проникновением, а потом легла на меня и нежными движениями стала водить своей худенькой попкой. Жадина раздувалась как воздушный шарик, принимая в себя крепкую плоть и выдерживая давление плоского животика дочки. А мои губки нашли её аккуратный ротик, и мой язычок провалился в нежное отверстие, встретившись с гладеньким кончиком, который когда-то ласкал головку моей мужской пло́ти.

Мои сиськи, плавно покачиваясь, развалились в разные стороны, почти не задевая худосочное тело, а её тугие напёрстки упёрлись в меня и сочились капельками молока. Руки поползли к упругим ягодицам, вяло поднимающихся и опускающихся над моей промежностью. Как только ухватилась за этот гладенький упругий задок, я задала ритм и силу ударов, при которых мои глазоньки прикрылись, и в сознании завертелась карусель наслаждения.

Мы замычали друг другу в рот и прижались крепче разгорячёнными телами. Только её попка, как швейная машинка впихивала свою иголку в мягкий материал моей сжавшейся жадины. Мы обе наслаждались толчками развратных движений и я, лёжа под ней с раздвинутыми ногами, снова начала заводиться. Мысли, что меня сношает собственная дочь, которую я зачала в своей подруге и сейчас являюсь её отцом, что когда-то я своим чувствительным мужским органом водила по внутренним стенкам влагалища её матери так же, как она сейчас старательно натирает моё, меня просто подбросила в невесомость. В бреду извращённо-развратных мыслей мои бёдра подались вверх, подмахивая встречными движениями. Она громче замычала мне в рот и крепче прижала к себе. Движения стали нервными, неровными. Мои руки сжали её ягодицы, потянули на себя, в голове зашумело, и… мы одновременно взорвались волшебным оргазмом. Одним на двоих, единым телом, слившимся из нас. Мы орали и как сумасшедшие дёргаясь навстречу блаженству. Моя жадина принимала всё, что вновь вливалось в неё, прибавляя объём новыми порциями молодой спермы. Новая мысль, что когда-то я заливала влагалище своей дочери своим семенем, а сейчас она заливает моё, просто вырвала из меня дикий рёв трепещущей самки, насаженной на член, наполняющий её жаждущее чрево.

Открываю глаза. Рядом никого. Поворачиваю голову и вижу как мои футки, надев последние предметы немногочисленного туалета, направились к выходу.

— Стоять, — возмутилась я. — А поцеловать?

— Мы думали, ты уже спишь, — отмазалась Тан Таныч.

— Мавр сделал своё дело, Мавр может уходить? — спрашиваю улыбаясь. — Раздевайтесь и марш ко мне.

— Ну, паап. Я с Галчонком хочу поиграть.

— Сейчас вместе пойдём, раздевайся, — настаиваю, сдвинув брови.

Дочки быстренько разделись, и я снова увидела их органы, висящие вниз головой..

— Эля, а почему мои дочки не могут втягивать члены в себя, как я? — спрашиваю зелёную точку.

— Могут, просто не хотят или не знают как. У них всё как у тебя, — слышу ответ.

— Иди-ка сюда, — обращаюсь к Худанычу и хлопаю ладошкой по кровати рядом с собой.

Пока она шла, я достала полотенце и выплюнула киской всё, что они наспускали в меня. Подтеревшись сухим концом, бросаю мокрое полотенце на пол.

— Почему ты не убираешь свой член в себя? — спрашиваю, глядя на её полувялый агрегат.

— Это как? В киску что ли? — она берёт свой член в руку, загибает его, суёт головку в своё влагалище и проталкивает насколько позволяет изгиб.

Значительная часть остаётся снаружи. Через несколько секунд её мужской орган набухает, выскакивает, с силой бьёт её по животу и больше не позволяет себя согнуть.

— Нет, не так. Смотри, — раздвигаю ноги и показываю.

Из-под моего клитора появляется головка, потом выходит остальная часть. Плоть утолщается, удлиняется и перед глазами удивлённых дочерей встаёт член, размерами побольше, чем у них вместе взятых.

Затем он уменьшается и через секунду прячется так же как появился.

— Ого, а я думала, ты его отрезала, — удивляется Худаныч, не успевая ухватиться за него.

— Хм, я тоже так хочу, — загорается Тан Таныч.

— Это ещё не всё, — удивляю дочек пуще прежнего.

Снова выдвигаю своё достоинство и, не трогая руками, примерно посередине сгибаю его вперёд, назад, вправо, влево, а потом немного вращаю головкой и как только рука пухлячки почти дотянулась до него, снова прячу его в себе.

— Папа, как ты это делаешь? Я тоже так хочу! — выпученными глазами смотрит Худаныч.

— Вы обе всё это можете. И не только это, — загадочно отвечаю на вопрос.

— А что ещё можно делать?

— Это ещё не всё? — Тан Таныч заворожённо смотрит на мой клитор, как ребёнок на фотоаппарат из которого сейчас вылетит птичка.

— Не хотела вам этого показывать, ну, ладно, уговорили.

Вновь вытаскиваю член и без помощи рук направляю его в своё влагалище. Жадина принимает его как соскучившаяся после долгой разлуки роднулька, засасывает в себя насколько это возможно и сжимает что есть силы. Я еле сдерживаю себя, чтобы не застонать. На поверхности остаётся только небольшой изгиб, который тут же вдавливается и накрывается половыми губами, скрываясь от глаз моих наблюдателей.

Чувствую, если сейчас не вытащу, то определённо затрясусь в оргазме прямо перед своими дочками. Резко вытаскиваю его обратно, и головка со шлепком ударяется… в подбородок Тан Таныча.

— Ой, — пискнула она, схватила мой орган ладошкой и прижалась к нему щекой.

— Научишь?

— Я ещё не всё показала, — убираю член, и пустые ладошки вздрогнувшей дочки сжимаются в кулачки, а нос плюхается на мой лобок.

— И это ещё не всё? — впечатляется дочь.

— Да. Теперь садись своей киской на мой член, — выдвигаю его сантиметров на пятнадцать и ставлю вертикально вверх.

— Что, правда можно? Только не кончай в меня, сегодня нельзя. Кстати, ты сама-то не залетишь? Вон сколько мы в тебя закачали. Полотенце хоть выжимай.

— Эля, клапана всем поставила? — спрашиваю у зелёной точки.

— Да, наслаждайтесь, — услышала ответ в своей голове.

— Можно, можно, садись. И в тебя теперь кончать можно, Эля нам всем клапаны поставила, так что не залетим. Но не забудьте, что после очередного сна в корпускулярном поле они рассосутся.

— Ой, папочка, какая ты у нас классная, как я тебя люблю, — подмигнула мне Тан Таныч, усаживаясь на моего петушка до упора.

— А теперь говори, что ты чувствуешь, — удлиняю член до тех пор, пока он не растягивает её влагалище до предела и чуть-чуть уменьшаю длину, чтобы не было больно, а потом тоже самое делаю с толщиной.

Улыбаясь, смотрю, как моя девочка испуганно широко распахнула глазки, но буквально через несколько секунд томно опустила веки и расплылась в очаровательной улыбке. Я тут же вспомнила свою маму, в тот день, когда мною была зачата эта пышная красотка внутри моей бабушки, только в маму я входила сзади, но выражение глаз были такие же, хоть картину пиши.

Поплыла моя девонька. Растаяла. Взяла свои молочные груди в ладони и пухленькими пальчиками сжала так, что белые струйки молока побежали по кистям рук к локтям, а потом на белоснежную простыню, расползаясь мокрыми пятнами.

— М, — промычала лапонька, поёрзала по моему паху, устраиваясь поудобней и сжимая свою кисоньку на моём крепком члене.

Я ждала, когда она начнёт наслаждаться моим детородным органом и вот этот момент настал. Сгибаю член вправо-влево, щекоча донышко головкой, и чувствую, как запрыгала моя доченька, вернее её тело задёргалось, подпрыгивая на мне помимо своей воли. Я улыбаюсь довольная тем, как у меня всё получилось и продолжаю. Теперь я сгибаю свою плоть вперёд-назад и чувствую, как моя девочка задышала. Ротик приоткрылся, ахает и понемногу начала двигаться вверх-вниз. Трётся своим клитором о мой. У меня у самой дрожь пробежала по телу, так хорошо стало. Кладу свои ручки на её шикарные ляжки и помогаю ей насаживаться. Тесно в ней до безумия. Каждая впадинка, каждая шишечка на стеночках ощущается. Чувствую, у меня уже подходит, взорвусь скоро, а она только громче стонет и выше подпрыгивает. С каждым разом всё сильней и сильней опускается на меня. Терплю, жду, когда её затрясёт, немного осталось, дрожит уже, воздух ротиком хватает, сиськи свои жмёт сильнее, у меня уже мо́чи нет терпеть это удовольствие.

— Ах, — вырывается из неё оглушающий крик, насаживаю на себя это сжавшееся влагалище до упора и…

Зародившаяся где-то внутри меня жидкость мгновенно заполняет канал и дрогнувший член выбрасывает внутрь пышного тела всё, что накопилось во мне. Это происходит снова и снова, наполняя её вагиночку моим семенем, а она кричит во всё горло, дёргается, а потом обессиленная опускается на меня и подрагивает всем телом, принимая последние брызги в переполненное влагалище.

— А, а, а — слышу сбоку от себя визг Худаныча, извивающейся в конвульсиях оргазма. Как уж на сковородке, она подбрасывает свои бёдрышки, будто под ней раскалённая плита, а не кровать.

Что с ней? Вытаскиваю член из переполненной киски, аккуратно сваливаю с себя на бок пышный подёргивающийся груз и осматриваю, постепенно успокаивающееся тело Светкиной дочери.

Глаза закрыты, руки на сисечках, отдышаться не может.

На нас насмотрелась что ли? Глажу по животику, раздвигаю коленки и вижу, как пульсируют её половые губки. Развожу их в стороны… Мать моя женщина. Её член в её киске. Так плотно и так глубоко… Всё ещё трепыхается, всё ещё накачивает сама себя своим семенем и не может остановиться. Вот ведь угораздило меня научить её этим премудростям! А хотя, что убиваться? Чем искать и уговаривать кого-то для секса, сама себя раз и удовлетворила. Больше времени на учёбу и на ребёнка останется. От этого вида у меня самой член напрягся так, что двумя руками не согнуть.

Вроде успокоилась доченька. Подцепляю указательным пальчиком её полувялое достоинство, постепенно, сантиметр за сантиметром вытаскиваю наружу и кладу на её лобок. Малые губки как крылышки бабочки порхают в поисках счастья. Ни капли спермы не вылилось, держит в себе, значит, ещё не наелась. Прям, как я когда-то. Ладно, доченька, сейчас тебе будет ещё одно счастье. Нависаю над ней, деревянный член готов проткнуть даже фанеру.

Прикасаюсь головкой к бабочке и чувствую, как меня засасывает внутрь.

Ух, как тесно… Ох, как тискает. Мой ребёнок так хочет в себя член? На, доченька, наслаждайся, радуйся жизни. Папочка тебя любит. Любит во всех смыслах этого слова. Тоненькие ручонки тянутся меня обнять, и я опускаюсь на рёбра, обтянутые кожей своими молочными буферами.

Её бёдра подпрыгивают вверх, и наши лобки ударяются друг об друга. Я полностью в ней. Я вся внутри неё. Худышка моя нежненькая. Накрываю её своим телом, согреваю своим теплом, захватываю губы в свой ротик, и в ответ её язычок ласково скользит в меня. Плавно вытаскиваю член на половину и так же плавно ввожу обратно.

— М, — мычит в мой рот, моя сладенькая.

Почти точная копия Светки. Помню, как когда-то я так же лежала на ней, и она стонала так же, как сейчас стонет наша дочь подо мной. Даже голоса одинаковые, один в один. Двигаюсь. Плавно. Помогает. Насаживается. Дрожит вся. Какая она неженка. От малейшего движения стонет и дёргается. Внутри всё сжимается. Не хочется выпускать из рук это сокровище. Обнимаю. Крепче. Прижимается сама. Ускоряет темп. Видимо на подходе. Кричит. Быстрее. Сама насаживается. Я уже просто держу свой пах над ней. Сейчас кончу, подпёрло уже́. Давай, сокровище. Ещё чуть-чуть.

— Да, — кричу, разорвав поцелуй и мощно опуская свои бедра, вливаю первую порцию спермы в это узенькое естество.

— И, — визжит моя доченька, наполняемая моим семенем.

Киска просто трепещет на моём насосе, выдаивая всё, а тело просто вжалось в меня и дёргается в такт моим выстрелам. А темперамент у доченьки всё-таки мой. Продолжаю накачивать судорожно сжимающуюся киску, не отпуская ни на миллиметр, вдавив это сокровище в кровать. Уши опухли от крика, но мне всё равно. Дикий оргазм стерпит всё.

Лежу на ней. Сил нет у обеих.

Просто лежим, тяжело дышим и наслаждаемся друг другом. А где её член? Должен быть между нами, но его нет. Спрятала в себя? Умничка, вот самая способная ученица. Целу́ю в губки. Мычит.

— Как я тебя люблю, папочка, — вырвалась из мох вареников.

— Я тоже тебя люблю, доченька.

— Дети одни на улице, а они развалились тут на кровати, — подпрыгиваю, вспомнив про малышей.

— Да мы… да ты…

— Быстро одевайтесь и марш к детям, — что-то много в армии секунд даётся на одевание, опережаю все нормативы.

Студенты не отстают, видимо не раз попадались в непредвиденные ситуёвины, навыки неплохие. Все вместе выходим во двор. Фух, дети шумно катаются с горки, визжат, кричат, смеются. Отлегло, я спокойна.

Рёв мотора нарушает детское веселье и тишину частного сектора небольшого городка. Грохот. Я вздрагиваю и поворачиваю голову в сторону шума. Закрытые ворота, как взрыв, срываются с петель и падают в снег,

поднимая большое облако снежинок. «Газель» задом въехала во двор. Дети испуганно заплакали. Открываются задние створки въехавшей машины, три человека выскакивают из них, хватают каждый по два ребёнка.

— Мама, — визжат перепуганные дети.

Бросаюсь к ним, Таньки за мной. Троица с моими детьми запрыгивает обратно в машину. Не успеваю.

— Ааа, — кричу изо всех сил.

С бешеным рёвом мотора машина выворачивает на дорогу. Догоняю, хватаюсь за дверь, но "Газель" быстро набирает скорость, руки соскальзывают с холодного металла, и я падаю, кубарем пролетев несколько метров.

— Стой, — мимо меня пробегают Таньки, пытаясь догнать, но…